Пристанище пилигримов - Эдуард Ханифович Саяпов

феврале 1999. По этому договору шоу-балет моей жены подрядился выступать в самом крутом кабаке нашего города, который назывался «Алисой».

Владимир Аркадьевич был руководителем компании «Ником-Полимер», которая включала в свои активы несколько крупных магазинов, рынок, автосалон, а так же самый крутой кабак нашего города, названный в честь его матери. В основном эта компания торговала продукцией нижнетагильского «Коксохима», — его директором был Аркадий Абрамович Грановский, которому на самом деле принадлежал «Ником-Полимер» и Володька со всеми его потрохами. Это был очень влиятельный человек, именем которого была названа улица в Дзержинском районе нашего города.

Долгое время он ходил в любовниках Алисы Белогорской — матери нашего героя, и Володенька буквально вырос на его глазах. Он был внебрачным сыном Грановского, а может быть, и нет… Кто его знает? В таких вопросах не скажешь наверняка.

Аркадий Абрамович дал своему пасынку правильное воспитание. Однажды мы выпивали с Володькой, и он рассказал мне целую притчу: «Запомни, любил повторять Аркаша, главное — это бабло, а всё остальное — это порожняк! Нет никакой любви. Нет никакой дружбы. Человек человеку — волк. И собака тоже не друг, потому что она, сука, кусается! Никому не доверяй и помни: чтобы заработать большие деньги, нужно идти по головам без страха, без жалости, без оглядки». Мальчонка был смышлёный, поэтому накрепко уяснил уроки своего легендарного папаши.

В конце 1999 года случился скандал, который не имел широкого общественного резонанса, но обсуждался в узких кругах, приближенных к ресторану «Алиса». Володя жестоко кинул своего благодетеля, продав контрольный пакет акций «Ником-Полимера» каким-то москвичам. В этой махинации активное участие принимала его жена, которая работала у него главным бухгалтером. Отхватив жирный куш, парочка мошенников пыталась свалить из города…

Аркадий Абрамович прошёл витиеватый жизненный путь от простого работяги до директора Коксохимического производства НТМК. Насколько я его помню, — а сталкивался я с ним неоднократно, — это был довольно грубый и жёсткий человек, без заминок вступающий в любую перепалку и не жалеющий для своих оппонентов матерных слов. Ко всему прочему, он был на короткой ноге со всеми криминальными авторитетами города. Мужик он был очень крутой — настоящий медведь, который мог любого завалить, поэтому для меня до сих пор остаётся загадкой, как этому пухлощёкому пареньку с чувственной комсомольской чёлкой удалось так запросто опрокинуть своего матёрого папашу.

Аркадий Абрамович накрыл этого иудушку в аэропорту «Кольцово», когда тот находился уже на фоксе — в ожидании самолёта до Москвы. Ещё раз повторяю, что Грановский был очень крутой мужик, но то что случилось в аэропорту больше смахивает на американский боевик с комедийным уклоном.

Он поймал своего вероломного отпрыска на регистрации и, выхватив бейсбольную биту из-под полы длинного макинтоша, начал гонять его по всему терминалу. Наряд милиции долго не мог успокоить разбушевавшегося олигарха. В конце концов его повязали и отправили в линейное отделение. Когда ему крутили руки и одевали железные браслеты, он был лиловый от бешенства, и могло показаться, что его сейчас хватит апоплексический удар. Он ревел на весь аэропорт: «Я тебя, гаденыш, из-под земли достану и глаз на жопу натяну!!!»

— Помню-помню… — Я улыбнулся от этих воспоминаний. — Ловкач постоянно тянул с деньгами. Как платить, он тут же проваливался под землю. По телефону его нет. В кабинете его нет. Мобила отключена. Как-то раз мне даже пришлось вытаскивать его из сортира… А что он делает в Краснодарском крае? Он же в Москву улетел.

— Нет. Теперь он живет на берегу Черного моря, где-то в районе Михайловского. У него там — огромный дом.

— Так вот, — продолжала она, слегка оживившись, — закончили мы танцевать аргентинское танго, как вдруг из зала выскакивает какой-то взъерошенный мальчишка, а в руках у него — целая охапка белоснежных хризантем. Я его сперва не узнала, а он кричит мне в самое ухо: «Лена, я видел твое шоу! Это великолепно! Ты просто молодец!» Пригляделась — Володька Белогорский. Тоже ору ему в ответ: «Ты какими судьбами?! Мы тебя давно уже вычеркнули из списка живых!» А он смеется: «Всё нормально — жизнь набирает обороты».

— Короче, забили стрелку в баре, — продолжала она. — А там он сделал предложение, от которого я сперва отказалась, а теперь хорошенько подумала…

— Интересно, — вкрапил я ревнивую нотку в эту запутанную историю и подозрительно прищурил глаз.

— Ты же всегда мечтал жить на юге, у самого синего моря.

— Когда я тебе такое говорил?

— Ну вспомни, как мы работали в Сочи! — воскликнула она с пионерским задором. — Роскошные кабаки, клубы, дорогие гостиницы, шёпот прибоя, огни лайнеров в открытом море, звёзды величиной с кулак… Так вот, милый мой, эта сказочка может стать повседневной реальностью.

— Что-то мне не нравится, как это звучит.

— Прекрати! — фыркнула она, состроив злобную мордашку. — Тебе не угодишь! Я вообще не понимаю, чего ты хочешь по жизни!

— Чтобы меня не кантовали.

— И это всё? — Она смотрела на меня удивлёнными глазами.

— Что тебе наговорил Белогорский? — спросил я, чтобы вывести её из ступора.

— Много чего наговорил, — ответила она с явной неохотой и недовольством.

Замолчала. Закрылась. Закурила.

Я понял, что она разочарована моим поведением и отношением к этой новости. Когда-то с таким же холодком я принял новость, что она беременна, и она очень долго обижалась на меня. Лена была очень эмоциональной, как все творческие люди, и требовала от меня таких же эмоций. Она хотела, чтобы я реагировал на внешние раздражители в унисон ей, но я всегда был в диссонансе, потому что мы были совершенно разными людьми. По мнению моей жены, я был бесчувственным поленом, которое никогда не найдёт своего старого шарманщика.

— Не обижайся, — попросил я Лену. — Ты же знаешь меня… Я не умею радоваться жизни, особенно без водки.

Она продолжала молча смолить сигарету. Было ясно, что для себя она всё решила. Я видел её силуэт с припущенной нижней губой на фоне окна, в котором полыхала неуёмная огненно-красная заря.

Я любил эту женщину, но я не мог сказать в тот момент, что люблю её. Я чувствовал ту же боль. Я испытывал тот же страх. Я дышал тем же отравленным воздухом. Я знал её так же, как себя, потому что она была открыта