Взгляни на дом свой, путник! - Илья Штемлер

«Берегите бабушек! – напутствуют друг друга эмигранты. – Это наш собес».

Семья, в которой есть пенсионер, могла считать себя получившей приличное наследство.

Был случай. На второй день после своего приезда я выбрался в город и, потеряв направление, обратился с вопросом к первому встречному. И это была старушка. Маленькое, сухонькое существо в опрятном костюмчике, с ридикюлем под мышкой. Перемешивая русские и польские слова, она спросила:

– А что, пан не хочет взять автобус? – Старушка пытливо взглянула на меня. – То ж далеко идти, пан может запотеть.

Я ответил, что хочу пройтись пешком. И у меня есть при себе платок, на случай если «запотею».

– Нет, нет, – она тронула меня за рукав, – пан не хочет брать автобус, у пана недюже з пенензами?

Она была права – деньги хоть у меня и были, но платить за автобусный билет при здоровых ногах и свободном времени в городе, куда ты попал впервые, мне казалось кощунством. Тем более если идти недалеко.

– Знаете, мадам, я вчера приехал в страну. Мне интересно смотреть на город не торопясь.

– Ах, пан только вчора прибыл до Хайфы?! – воскликнула старушка. – Так это будет мой сюрприз пану. – Она раскрыла ридикюль и достала купюру в двадцать шекелей.

Я обомлел. В начале приезда мне эта сумма показалась весьма значительной.

– Возьмите, пан, возьмите! И купите себе билет на автобус. И фрукты детям. У меня еще есть деньги, не стесняйтесь.

Я отказывался, но как-то уклончиво.

– Евреи должны помогать друг другу. – Глаза и щечки старушки горели, она удерживала мой рукав.

А вокруг уже собралась небольшая толпа, и, конечно, почти все были «русские».

– Полицию позвать, что ли? – предложил кто-то. – Что он пристает к бабке? – и, вникнув в ситуацию, молодой человек с черной бородой добавил: – Возьми деньги, пижон. Я за двадцать шекелей четыре часа метлой на пляже махаю.

Мне осталось лишь поблагодарить старушку.

Вечером мой племянник Ленька, выслушав эту историю и покрутив в руках подаренную бумажку с изображением Бен-Гуриона, спросил деловито: «Где гуляет та бабушка? Точный адрес и приметы!»

Тогда я решил, что неожиданная встреча со старенькой польской еврейкой явилась предзнаменованием удачного моего пребывания в Эрец-Исраэле…

В дальнейшем я встречал подобных стариков (уже без «сюрпризов»). Привыкнув в Ленинграде годами смотреть программу «Время», я испытывал недомогание в девять часов вечера и по совету сестры отправился в «богадельню», что размещалась в трех соседних домах, на крыше одного из которых белела круглая тарелка телевизионной антенны дальнего приема.

Тихий двор утопал в цветах. Банановые пальмы тяжело покачивали еще зелеными плодами. И лишь отдаленные голоса и какие-то хлопки нарушали тишину райского уголка. Поднявшись по опрятной лестнице, я заглянул в распахнутую настежь дверь, что выходила на веранду. Просторная, светлая комната. Раздвинутые портьеры открывали вид на море. Старинное тяжелое трюмо с овальным зеркалом. На стене ковер с какими-то семейными фотографиями. Небольшая прихожая сливалась с кухней, сверкающей хозяйственной утварью. Однако хозяев что-то не было видно. И следующая квартира, выходящая на веранду, пустовала. Приблизившись к третьей двери, я остановился в изумлении. Рядом с косяком висела табличка «Красный уголок». Ну и ну!

Я просунул голову.

Длинный стол, покрытый кумачовой скатертью, упирался в трибуну, только без герба с серпом и молотом. За столом трое мужчин и одна женщина стучали костяшками домино. Всем им было далеко за семьдесят.

– Йося, – женщина взглянула на мою удивленную физиономию, – кажется, приехал твой племянник.

– Этот босяк сегодня уехал в Элат. – Тощий мужчина в полосатой бобочке повернулся в мою сторону и вопросительно уставился блеклыми глазами.

Я объяснил, что живу по соседству и пришел посмотреть программу «Время». Йося кивнул, молча указал на стул и откинул шелковую ширму, за которой прятался телевизор. До начала передачи оставалась четверть часа. Смиренно сложив руки на коленях, я принялся ждать. А со стены на меня с любопытством взирали Ленин, Подгорный, Косыгин и Горбачев. Потрепанные фотографии в каких-то рыжих крапинках. Рядом желтели вырезки из старых газет со знакомым шрифтом то ли «Правды», то ли «Известий». Еще эти стулья, свидетельски стоящие вдоль стены… Словно я вернулся домой и заглянул в родной ЖЭК десятилетней давности, если бы не пианино, затянутое парусиновым чехлом.

Игроки добродушно подтрунивали друг над другом, отчаянно споря по каждому ходу, и сплетничали… Я узнал, что вчера был пенсионный день и все получили на пятьдесят шекелей больше, чем в предыдущий месяц, так как курс шекеля упал по отношению к доллару. Дай бог, чтобы он и дальше падал! Еще я узнал, что утром всем меняли постельное белье, а тем, кого не было дома, придется ждать десять дней. Они подняли скандал, и староста сейчас звонит по телефону в хозяйственный отдел «Гистадрута»… И что какой-то еврей из Эквадора совсем плох, врачи потеряли надежду; конечно, восемьдесят один год…

– Мальчишка! – воскликнул Йося и грохнул костяшкой о стол. – В его возрасте моему младшему сыну было только семь лет.

– Ах! – кокетливо воскликнула женщина. – Йося, вы – разбойник!

Йося важно надул щеки, разукрашенные синими склеротичными жилками…

Я узнал, что завтра намечается «культпоход» в театр на русскую постановку гастролеров из Тель-Авива. Билеты покупают за свой счет, зато автобус бесплатный, туда и обратно… Потом вновь вернулись к еврею из Эквадора, на квартиру которого в доме престарелых довольно много претендентов. Ходят, интересуются, жив он еще или уже нет. Боятся, что староста «за взятку» передаст освободившуюся квартиру. Конечно, с этой новой алией понаехало столько одиноких пожилых людей – а куда им деться? Конечно, сюда. В каждом районе города есть свои дома для престарелых. Еще бы! Такие условия – прекрасная однокомнатная квартира с удобствами. Правда, обед приходится готовить самим…

– Я вам скажу, что у нас не хуже, чем в кибуце, – заявил Йося.

– Смотря в каком кибуце, – отрезала старушка. Она все время пыталась уколоть Йосю, и не без кокетства. – Можно подумать, что вы, Йося, видели когда-нибудь настоящий кибуц. С настоящим домом для престарелых, с лифтом, в котором цветут розы. Поэтому в Израиле средний возраст один из самых высоких в мире – семьдесят пять лет. Вы даже Хайфы не видели, сидите тут со своим Лениным. Поехали бы на Кармель. Полюбовались бы Хайфой. Посмотрели на дома, где живут порядочные люди без вашего коммунистического рая. Зашли бы в «Дан-Панораму», увидели, что люди продают и что люди покупают.

Йося окинул партнершу жутким взглядом блеклых глаз. И упрекнул старушенцию в том, что та отлынивает от работы в хоре. Люди собираются, а пианистка в это время валяется на пляже. Так и не разучили песню «Летите, голуби, летите…».

Старички раздухарились, предъявляя друг другу какие-то претензии. Я сидел тихо: еще турнут из помещения под горячую руку.

– Я не желаю разучивать ваши дурацкие песни! – взвизгнула старушенция. – Надо учить «Гатикву», гимн страны, которая дала нам крышу и покой. А ты, Йося, можешь смотреть свою программу «Время»! – Она размешала костяшки домино и, переваливаясь, заковыляла к выходу, когда на экране телевизора прыгала секундная стрелка, приближаясь к девяти…

Новости с Родины были все те же. Война в Карабахе, парламентская болтовня, что-то еще, привычное и скучное.

Необычность первых минут от того, что все это я вижу сидя в Хайфе, улетучилась, я искоса взглянул на Йосю. Старик выпрямил спину и выгнул шею. Как он напоминал сейчас мне дедушку Сашу, моего милого и доброго деда. Во время официальных сообщений дед оттопыривал в сторону радиоприемника большое ухо, поросшее пушком, и бормотал: «Ах, как они испугались! «Руки прочь от Кубы!» Доярка сказала, и Кеннеди сразу наделал в штаны. Ну?! Как вам это нравится. Доярка сказала, а гиц ин – паровоз!»

Таким же беспомощным и милым казался мне сейчас Йося…

– Им надо приехать в Израиль и посмотреть. В Израиле все есть. И коммунизм, и социализм, и капитализм. Им надо только приехать и посмотреть. Но разве они это сделают? Никогда в жизни! Чтобы водиться с евреями?! Коммунизм – пожалуйста в кибуц. Социализм – пожалуйста в мошаву или там на завод. Капитализм – пожалуйста, сколько угодно, в любой банк, в любой магазин. И к тому же нет голодных и холодных… Что им стоит прийти, посмотреть, поучиться. Так нет! У евреев – ни за что! А?! Я живу в Израиле уже десять лет. Душа моя здесь, а сердце там. Что делать, такой я человек. Все мне дал Израиль – приличную пенсию, квартиру, лечение. А мне снится, что я иду по Киеву. Зачем я приехал? Послушал своего племянника-засранца. А что я бы делал один в Киеве? Бегал из очереди в очередь и умер где-нибудь в диетической столовой от паровой котлеты на машинном масле, чтоб им пусто было! – Йося помолчал и вздохнул. – Вот если бы то, что я имею здесь, перенести туда! Но об этом можно только мечтать…