Рай. Пионэрэн! Зайд Бэрайд! - Владимир Буров

– Шабаки! – услышал я ужасный крик.

– Сошки! – пронеслось от другого костра.

Я подошел поближе, и понял, что на шампурах жарили китайцев. У одних костров были огромные кошки, у других большие, как медведи, собаки. Китайцы были привязаны к длинным бамбуковым стволам, так что кто-нибудь один убежать никак бы не смог. Подошли Граф Монте Кристо и Лев Толстой.

– Они жарят китайцев! – сказал я.

– Им надо есть, – только и сказала Монте. Монте выглядела, – как мужчина. Хотя здесь не было полов, но приличным считался только мужской костюм.

На самом ли деле не было полов? А дальше, как же?

– Простите, что я вас отвлекаю, – сказала подошедшая дама, – но пора уже занять позиции для наступления. Вы здесь старший таракан? Я вас спрашиваю, вы здесь самый главный?

– Нет, что вы сказали до этого?

– До? До чего до этого? – дама сделала удивленное личико. Это была Маша Миронова.

– Ну, вы сказали что-то до этого? Представляете, она что-то сказала до этого, – обратилась Монте с своим друзьям Льву Толстому и мне. – И я думаю, она что-то сказала про тараканов. Вы уверены, что это говорили? – Монте уставилась в лицо Маше.

– Разумеется, я это говорила, – сказала Маша. И добавила: – Мать твою, а кто же вы еще?!

– Кто мы? – и мы одновременно вынули шпаги. – Мы мушкетеры.

– Ну, хорошо, хорошо, ну мушкетеры. Вы из отряда Домового.

– Какого на – слово на слабое х – еще Домового? – грубо спросила Монте. И добавила: – Мы не знаем никакого Домового. Мы добровольцы.

– А! – радостно воскликнула Маш, как будто всю жизнь искала именно добровольцев. – Вы-то мне и нужны.

Она повела нас мимо костров, на которых кошки и собаки готовили китайцев. Это были именно те кошки и собаки, которые прибыли вместе с нами. Они еще помнили своих врагов. Поэтому потребляли китайцев без всякой брезгливости, с большим удовольствием.

– Ну, просто, как китайцы, – сказала Маш.

– Да, вы правы, – сказал Лев Толстой, – едят с большим аппетитом. – И добавил: – Ну, прямо, как китайцы ели кошек и собак. Я знаю, я вам потом расскажу.

– Вы мне? – Маш окинула Льва Толстого с головы до ног и обратно. Но ничего не сказала. У него осталась надежда. Но тут она опять сказала: – Вы не понимаете, как вы можете мне понравиться? – Она опять обернулась и еще раз окинула Льва оценивающим взором.

– А в чем дело, чем я плох? – Он посмотрел на себя. Правда, не выше головы.

– Но таракан, – сказала она просто.

– Я таракан?! – ужаснулся Лев. Он просто посчитал это оскорблением. – А ты кто, сука?

– Я кошка.

– Ты кошка, – повторил он. И добавил: – А я таракан?

– А ты сам не видишь?

– Ха-ха-ха, – рассмеялся Толстой и посмотрел назад, на нас с Монте. – Вы слышали? Я таракан.

Тут остановилась Маш.

– Да вы что? На самом деле не понимаете, что вы тараканы?!

– Нет! – хором ответили мы. И даже не стали ее оскорблять. Настолько мы были загипнотизированы ее изумленным видом.

И тут мы прозрели. Внимательно осмотрели друг друга и упали на землю. Как это могло произойти?

– Как это могло произойти? – спросил я Маш, когда очухался. – Все остались кошками и собаками, только большими, а мы почему-то стали тараканами.

– Не знаю, – ответила Маш и еще раз брызнула мне в лицо холодной водой. И добавила: – Вы в норме?

Лев Толстой сказал, что во всем виноват я.

– Это ты мечтал стать мушкетером, – сказал он.

– Если это так, то все понятно, – сказала Маш. – Тараканы лучше всех фехтуют. Даже лучше саранчей иногда.

– Не, не, не! – замахал я руками. – При чем здесь я? Дартаньян-то ты, а не я!

Монте шла молча, но тут спросила:

– Кто такие саранчи?

– Саранчи? – переспросила Маш и осмотрелась. – Сейчас узнаете.

И тут же сеть, огромная сеть упала на голову Монте. Она закричала:

– Спасите!

– Успокойтесь, – сказал один из парней, одетый в костюм саранчи, и приставил короткий меч к ее горлу.

– Мы из службы иностранной разведки, – сказал второй с сетью и трезубцем. Черный, как негр.

– Это что?! мутация? – спросил Лев Толстой, заикаясь и указывая пальцем на негра. – Никогда не думал, что бывают черные саранчи.

Вербовка. Мечты Пи.

– Заткнитесь, ублюдки, – сказала Маш. И добавила: – Это просто маскировка, чтобы свои же не грохнули. И да, это вам. – Она показала на серебристые, как русские мерины, костюмы саранчей.

– Представь, что ты инопланетянин в фильме Стивена Спилберга: Люди в Серебристом, – сказал мне Лев Толстой. И добавил: – Тебе необходимо принять человеческий образ, иначе тебя грохнут на первой же автозаправке.

– Никогда не думал, что это и есть человеческий образ, – сказал Лев.

– Если не думал, зачем заставляешь думать меня? – спросил я, надевая надушенный Богартом серебристый костюм саранчи. Думаю, это сделали специально, чтобы мы не сопротивлялись переодеванию. А так он пах, наверное, очень дурно. Как падаль. Это можно бы использовать для рекламы Богарта. Пахнущий падалью саранча душится одеколоном и соблазняет Мону Лизу. Или Кондолизу.

Да, не зря говорят: помяни черта, а он тут, как тут. Это были легендарные контрразведчики Со и Ла. Они прибыли на Там-Там, можно сказать, в последнюю минуту, как Представители Света, чтобы покончить, наконец, с Эстетами, то есть Силами Тьмы. Эти Песеты, Представители Света, как они себя назвали здесь, вживили Маше чип предательства. Теперь она считала себя разведчиком, который шпионил на стороне Эстетов, а теперь вернулся домой. Ну, можно сказать, что этот чип сделали из клеток Фишера, законсервированных когда-то КГБ на Лубянке. Когда пришло время стало легко штамповать разведчиков. Был бы человек хороший. Со и Ла были, можно сказать, друзьями Криатора. Ну, а кто, если не друзья? если иногда они вместе мылись в бане. Был и еще один аргумент. Эти ребята были одержимы манией поймать когда-нибудь Кондолизу Райз. Иногда их разум настолько заикался, что они думали, что ловят Мону Лизу. Считалось: это допустимый дефект разума. Другим такой чип не доверишь, ибо ЦРУ и ФБР охотились за этим чипом отчаянно. И это несмотря, что на Земле была уже принята Конвенция о прекращении всех войн. В том числе и холодных. Все уже тянулись к свету. Но, как говорится, в то же время никто до конца не верил в существование правил без исключений. Наука, пока что не допускала таких возможностей.

– Сколько их ни сажай, – сказал как-то Пи, – а они все равно говорят, что исключения должны быть. – Здесь он тоже мечтал завести свою Шарашку, но пока что руки не доходили. Да и не было на Там-Таме автомобилей, чтобы принять с помощью ученых в Шарашке хорошие штрафы для них. Пусть и с некоторыми исключениями в угоду древности. Еще в своей деревне, когда был маленьким, Пи представлял себя гаишником. Разве там были автомобили? А он автомобилями называл свиней, которых пас. Наклеивал на них номера и предлагал пройти техосмотр. Учил правилам левостороннего движения. Уже тогда подсознательно он мечтал сбежать в Японию или в Англию. А попал даже дальше. На Там-Там. Здесь он пока что никак не мог придумать, за что бы штрафовать народ. Расстреливать за трусость? Нет, ибо саранчи ничего не боялись, они бросались в атаку, как заведенные игрушки. Можно бы, конечно, подумать. А если подумать, то можно всегда штраф придумать. Да времени все не было. Сплошные бои.

В ресторане Квента. Чип Предательства

– Попались, как бараны. Как бараны! – шептала в отчаянии Монте.

– А что ты так расстроилась? – сказал Лев Толстой, когда мы очутились в двухэтажном ресторане. – Сейчас закажем грузинские лепешки, английскую говядину от Абердин-Ангуса.

– Это недостаточная компенсация, – сказал Лев Толстой. – Они сделают нас монстрами. Вот, видишь эти шкуры? Мы будем такими.

– Почему вы так думаете? – спросил я.

– Надо быть человеком, совершенно лишенным какой-либо интуиции, чтобы не понимать: они нас обязательно зомбируют, – сказала Монте.

– Надо как-то запомнить это, – сказал Лев Толстой.

– Надо сделать узелок на память, – сказал я.

– Я сделаю, – сказала Монте. Она сняла с шеи медальон, в котором была очень маленькая свадьбашная фотография. Она завязала на шнурке узел. И тут же сказала: – Когда-то этот медальон висел на цепочке. На золотой цепочке.

– Что будете заказывать? – спросил Со. – У нас есть грузинские лепешки и говядина из самой Англии.

– Абердинская? – спросила Монте. – Мы-то ведь хотим только Абердинскую.

– Абердинская, Абердинская, – пролепетал Со.

Ла в белом фартуке принес серебристый поднос с большим куском мяса на ребрах. Внизу ребра, сверху зажаристое мясо.

– Только этот кусок становится больше после жарки, – сказал Ла. И добавил: – Именно поэтому я его люблю.

– Я тоже поэтому его люблю, – сказал Со.