Рай. Пионэрэн! Зайд Бэрайд! - Владимир Буров

– Они торгуют дешевым мясом, – сказала Монте. И добавил: – Думаю, они жарят кошек и собак. Это живодеры.

– Надо их разоблачить, – сказал я.

– А я-то гляжу, что в этом благословенном районе пропали все кошки и собаки. Я уж грешным делом подумал, что это опять дело Лужкина.

Ночью мы следили за торговым автобусом китайцев. Под утро, когда спали уже все предприимчивые гаишники, подъехал большой китайский автобус. Из него прямо на асфальт стали выбрасывать ящики из металлической проволоки. В ящиках высотой всего пятнадцать сантиметров были зажаты по тридцать кошек. В других были собаки. Они тоже были упрессованы по десять и двадцать штук. Маленькие и большие.

Грузчики замешкались, и водитель вышел им помочь.

– Давай за руль! – прошипела Монте.

– Я никогда не водил такую большую машину, – сказал я.

Тогда Лев побежал к китайскому мерседесу.

– А вот он умеет, – сказала Монте. Я не успел сказать, что этот великолепный парень не имеет даже прав на мотоцикл.

Лев нашел заднюю скорость, и раздавил две китайские легковушки. Потом проехал по рисовому автобусику. Обезумевшие китайцы начали стрелять. Клетки с собаками и кошками, предназначенными для этой точки, уже были выгружены. Мы начали закидывать их опять.

– Разве ты умеешь ездить? – спросил я, когда мы двигались уже по Садовому Кольцу.

– Да, – ответил Лев Толстой, – я видел это много раз.

– Где? – спросил я автоматически.

– В кино.

Монте испугалась.

– Выпустите меня, пожалуйста! – начала кричать она. Но Лев только увеличивал и увеличивал скорость.

Не знаю, как нас не остановили гаишники.

– Поворачивай к Кузьминскому парку, – сказал я. – Там мы выпустим собак и кошек.

– Мы этого не будем делать, – сказала Монте. – Их же всех убьет Лужкин.

– Тогда что мы будем делать? – спросил я. Толстой молчал. Он всецело был поглощен дорогой. Лучше его не трогать. Удивительно было уже то, что он так долго ехал по ночной Москве и никого еще не сбил. Но об этом не надо было даже думать. При выезде из парка Лев Толстой все-таки ударил мерина. Потом задел две гаишные машины.

– Просто я начал думать, как надо правильно ездить, – оправдывался он. – Вы сами сглазили мою интуицию, – сказал он. Хотя я, в общем-то, ничего не говорил. Только подумал.

Далее легион вместе с животными. – Замечание на полях. – А поля – это тоже часть Романа.

– Выруливай на Рязанский проспект, – сказала Монте. И добавила: – К Кусковскому парку.

– Не думаю, что мне удастся найти это место, – сказал Толстой.

– Я буду показывать тебе дорогу, – сказала Монте.

– Ты знаешь дорогу?! – воскликнул я. И добавил: – Ты говорила, что ничего не помнишь.

– Действительно. Я даже не знаю, откуда я это знаю.

– Вспомни все, – сказал Монте. – Теперь у тебя это получится.

– Вспомни хотя бы что-нибудь.

– Не могу.

Пока мы разговаривали Лев Толстой проскочил поворот.

– Теперь кати до Садового, – сказал я.

– Я боюсь еще раз туда ехать.

– У него уже один раз получилось, – сказала Монте, – этого достаточно.

– Тогда я сяду за руль, – сказал я. – Мне надо было давно это сделать.

– Нет, я еще не устал, – сказал Лев. Было ясно, что он не уступит. – Я полюбил это.

В конце концов, мы повернули на Ленинский проспект.

– Нам в какую сторону?

– Поворачивай к Кольцевой.

– Там нас точно остановят гаишники, – сказала Монте.

– Ты опять что-то вспомнила! – воскликнул Лев Толстой.

– Да, точно, – удивилась Монте. – Значит, я не инопланетянка.

Гаишники все-таки увидели нас. Одна машина поехала за нами, а еще две перекрыли нам дорогу спереди.

– Вызвали по рации, – сказал я.

– Что теперь будем делать? – спросил Толстой. – Я останавливаться не буду.

– И не надо, – сказала Монте. И добавила: – Это лишний риск. Они все равно двумя машинами не остановят наш бронепоезд. – Она помолчала и опять сказала: – Живой щит они поставить сейчас не смогут. Ночь – живых нет.

– Что? – не понял я.

– Ни одной живой души, говорю. Гаишники не смогут поставить нам щит из живых людей.

– Ты опять что-то вспомнила.

– Если бы у нас была возможность подольше покататься, я бы, наверное, вспомнила всё. Со мной что-то происходит.

Мы повернули к Университету.

– Остановись, я выпущу собак и кошек, – сказала Монте.

– Зачем?

– Остановись, я тебе говорю. Мы не сможем бросить их так. Нужно открыть клетки.

Мы остановились напротив входа с множеством ступенек. Я сбрасывал клетки на землю, а они их открывали.

– Осторожней бросай! – крикнул Лев Толстой.

– Ты ведешь себя, как китаец, – сказала Монте. – Бич! Они же разобьются! Прекрати бросать ящики.

– Ловите, мать вашу, иначе мы не успеем уйти. Что ты там бормочешь? – Мне послышалось, что она сказала Желтомордый. – Это я желтомордый?!

Монте промолчала, а Лев Толстой сказал, что все мы желтомордые. Монте отрицательно покачала головой.

– Я нет, – наконец сказала она.

Мы побежали к входу, перепрыгивая сразу через несколько ступенек.

Там была охрана. Мы даже не подумали об этом.

– У вас есть пропуск? – только и успел спросить милиционер. Да, там уже не было студенческой охраны, не было вахтеров, там стоял милиционер.

Волна кошек и собак сбила нас с ног. Мы даже не успели ответить.

Они бежали с такой осмысленностью, как будто знали, направление. Монте считала, что они бегут за ней. Мы не знали, что в кинозале бы установлен Ретранслятор, что он был замаскирован под широкоформатный экран на сцене. Ночью здесь не было Молчановского. Какой-то заспанный парень в профессорских очках спросил только:

– На ночной сеанс? Проходите. И да? – спросил он, когда мы были уже на сцене: – Вы ведь из иностранного легиона?

– А что? – спросила Монте.

– Да по времени вроде бы немного рано. Нет?

– Мы боимся опоздать, – сказал Лев Толстой.

– На тот свет не опоздаешь, – улыбнулся парень.

– Никто не нашелся, что тут можно ответить.

Все прошли за кулисы. Парень пытался задержать собак и кошек, так как хотел проверить их по списку. Они были в списке. Они-то ладно, а вот мы-то откуда там взялись?

Удивительнее всего для меня было, что кошки и собаки, прибывшие в Там-Там вместе с нами, сразу потребовали себе бархатные штаны, белые рубашки и шпаги. Кошки сначала хотели потребовать себе черные японские кимоно и мечи. Мол, туда-сюда, мы нинзя. Но пока что этого здесь не было. Оказалось, что кошки и собаки протащили с собой несколько китайцев. Как это произошло, я так и не понял.

Замечание на полях:

– Неутомимый читатель может заметить некоторые противоречия в изложении событий. Например, в предыдущей части Пи захватил в плен Монте, и угрожал Дартаньяну расправиться с ней, если герой не сдастся. Потом начинается прошлое. И из этого прошлого Дартаньян, Лев Толстой и Монте попадают в Рай вместе с кошками и собаками, которых отбили у китайцев. Попадают, как можно думать в ту же опасную точку времени, где мы с ними расстались. Но нет, они тут же готовы вступить в бой с Дивизией Сарана Чи, как ни в чем не бывало. И нигде не написано, как эти ребята Дартаньян и Монте вырвались из пил двухголового Пили. Как будто они вдруг проснулись, и все плохое осталось позади. Опять все хорошо, и можно начинать сражаться с новой строчки.

Замечу, что замечание это очень важное. Как сказал бы Билл Клинтон:

– Это очень хороший вопрос. – Какой ответ лучше дать?

Вопрос, почему так происходит? Дело не в том, конечно, что не хочется подгонять одно бревно к другому очень точно. Ведь не зря, не просто так в Библии нет этой подгонки. Не просто так по недоразумению написаны Четыре Евангелия, а не одно. Точности в одном варианте достичь не удастся. И дело не в том, что мы не все знаем о прошлом, поэтому рассказы об одних и тех же событиях будут разными. Порой просто очень разными. Например, многие думают, что Куликовская битва была, и приводят разные подробности. Ну, а другие этих подробностей не приводят, более того, они считают, что Куликовской битвы вообще не было! Вот такая разница. И разница эта не в ошибке, а в природе вещей. Поэтому будем думать, что две не совсем одинаковые истории – это не ошибка, а наоборот:

– Правда жизни. – Ведь одинаковость – это всегда работа ножниц редактора. А реальность – это прямой эфир. В нем событие видится не совсем так, как это будет рассказано потом, после всестороннего анализа. Прошу прощенья, пора в бой.

Зомбированная Маша

Перед последней ночной атакой на поле предстоящей битвы горели костры. Готовили прощальный ужин.

Далее, наши кошки и собаки готовили китайцев, которые от ужаса начали говорить: сошки и шабаки.