Ставка больше, чем мир - Чернов Александр Борисович

Историческая справка

Владимир Иосифович Гурко родился 30 ноября 1862 года. Его отец, фельдмаршал И. В. Гурко, был одним из творцов победы в войне с Турцией 1877–1978 годов, а его брат, Василий Иосифович, сделал блестящую военную карьеру, став в годы Первой мировой войны командующим Западным фронтом и начальником Генштаба.

В. И. Гурко не пошел традиционной для семьи военной стезей и, окончив Московский университет в 1885 году, избрал гражданскую службу. Начав с должности комиссара по крестьянским делам двух уездов Варшавской губернии, энергично принявшись за дело, молодой, честолюбивый и образованный чиновник усердно вникал в аграрные вопросы и сделался в них признанным экспертом. Вскоре он – член губернского присутствия по крестьянским делам, затем исполняет должность варшавского вице-губернатора.

С 1895 года Гурко переезжает в Петербург и поступает на службу в Государственную канцелярию – учреждение, занимавшееся подготовкой законопроектов для Госсовета. В 1898-м он уже помощник статс-секретаря департамента экономии. А в 1902-м глава МВД Плеве предложил ему пост начальника земского отдела, ведавшего общественным управлением и поземельным устройством всех разрядов крестьян.

Гурко правильнее всего охарактеризовать как «государственника». С его точки зрения, сословные и классовые интересы должно подчинить общей задаче – обеспечению мощи и процветания России в целом, а основой могущества страны может быть только высокопроизводительное хозяйство. Между тем Россия проигрывала в этом. Источник ее слабости он видел в низкой культуре земледелия. Мысль, центральная для понимания его идей: «ни крупные латифундии, владельцы которых не заинтересованы в интенсификации хозяйства, ни крестьянский двор в рамках общины не могут быть основой будущего процветания России».

Гурко видится тип капиталистического хозяйства, который теперь назвали бы крупным фермерством. «Лишь владельцы имений средней величины, с доходностью, удовлетворяющей современным потребностям интеллигентной семьи в деревенской обстановке, могут и имеют все к тому побуждения повысить технику сельского хозяйства, и вообще, культурный уровень жизни. Интересы и государства, и деревни говорят за содействие образованию владений средней величины из крупных поместий, и за прекращение дальнейшего дробления владельческих земель на мелкие участки с переходом их в крестьянские руки». Вторым путем формирования хозяйств такого рода ему видится выделение из общины крепких крестьян, и он прилагает усилия для разработки программ ликвидации общины и создания крестьянского землевладения на правах частной собственности. Избыточное сельское население должно найти себя в городской промышленности.

Знакомство с земледелием у Гурко не кабинетное, в родовом имении он вел обширное интенсивное хозяйство. В основе программы, выросшей из этого опыта, мысль о том, что простая передача крестьянству помещичьих земель не увеличит благосостояния крестьян, но разрушит последние очаги эффективного производства на селе. Политика государства должна облегчать выход из общины и формирование класса средних земельных собственников при недопущении всех видов «социализации», «национализации» и «принудительного отчуждения». На принципиальном значении частной собственности он настаивает: «Все государства признавали землю предметом частной собственности. И именно на этой основе развилась та сельскохозяйственная культура, которая обеспечила государствам Западной Европы их общее развитие, их экономическое процветание».

Получив в 1902 году с назначением на должность управляющего земским отделом МВД широкий простор для действий, Гурко повел дело к созданию на месте крестьянской общины крепких крестьянских хозяйств на основе личной собственности. В июне 1902 года при МВД была образована редакционная комиссия по пересмотру законодательства о крестьянах, материалы для нее готовили сотрудники земского отдела во главе с Гурко. Первыми шагами к ликвидации общины он полагал уничтожение круговой поруки и отмену выкупных платежей. В этом смысле им был составлен аграрный раздел Манифеста 26 февраля 1903 года, предусматривавшего облегчение выхода крестьян из общины. Более чем кто-либо другой он подготовил переход к тому, что назвали «Столыпинской аграрной реформой». В. Н. Коковцов считал, что Столыпин пришел к этой идее уже в Петербурге, подпав под влияние «такого страстного человека, каким был В. И. Гурко, давно остановившегося на необходимости бороться с общинным землепользованием».

Отстранение Гурко от дел Столыпиным в 1907 году было следствием не только «ревности» Петра Аркадьевича к молодому и напористому подчиненному. Оно стало свидетельством чужеродности Гурко в бюрократической среде. Де факто, его неполным соответствием правилам неписаного бюрократического устава, запрещавшего, в частности, брать на себя риск и хотя бы на йоту большую ответственность, чем следовало по должности, полностью пренебрегая всеми остальными соображениями и пользами.

В. И. Гурко умер в эмиграции, в Париже 18 февраля 1927 года. Государственный деятель, которого по энергии и интеллектуальному потенциалу современники ставили вровень с М. М. Сперанским и Д. А. Милютиным, ушел из жизни, оказавшись практически невостребованным Россией начала XX века.

* * *

Итак, первый шаг на пути реализации громадья планов был определен: начинать нужно было с перевода земства с уже накатанной дорожки хронической оппозиционности правительству на тесное с ним сотрудничество.

Позволить теплой компании земцев-конституционалистов, этих либеральствующих помещиков из кружка князей Долгоруковых, и демократическо-интеллигентской тусовке господ Струве и Вернадского со товарищи, гордо, с претензией, именующей себя «Союзом освобождения», слиться в протестном экстазе друг с другом, додуматься до «банкетных кампаний» и, обратив этим на себя внимание крупного капитала, стать на его прикорме главной подрывной силой в Империи, царь не хотел. Так что партии конституционных демократов – кадетов – родиться в том виде, о котором Петрович и трое его товарищей по несчастью читали в нашей истории, было не суждено.

Однако Николай не пожелал и простого решения, типа «повязать, подкинуть в карман гашиш, эсеровскую прокламацию или ворованный кошелек (нужное подчерк-нуть) и загнать за Можай», хотя Дурново поначалу рекомендовал оперативно устранить возникшую проблему именно в таком ключе. Самодержец не имел намерения рубить с плеча и разбрасываться патриотичными и думающими головами.

А то, что сейчас мозги в них думали совсем не в том направлении, можно было попробовать исправить, заняв эти головы серьезной и важной работой. Да еще и с ярким патриотическим подтекстом. Для такой работы реформирование местных органов власти с наделением земств новыми полномочиями и ответственностью становилось просто бескрайним, непаханым полем. С теми же, кто намеревается упорствовать и продолжить раскачивать лодку, позже можно будет поговорить и по-другому.

Но при этом было ясно, что добиться от земцев искреннего желания сотрудничать с правительством в проведении земельной реформы при руководстве всем процессом из МВД было проблематично. Для большинства склонных к либерализму земских деятелей Плеве представлялся пугалом, «душителем всего прогрессивного» и «без пяти минут» диктатором, этаким «деятельным Победоносцевым». Такому его образу способствовала и «передовая» пресса, подогреваемая Витте, его главным конкурентом не столько в борьбе консервативных и либеральных воззрений, сколько в схватке честолюбий за влияние на государя. Увы, работать с издателями и журналистами Плеве не умел и не желал.

* * *

Все точки над «i» были поставлены 17 мая, когда император принял в Зимнем возвращенного им из ссылки князя Леонида Дмитриевича Вяземского. Вместе с ним были приглашены министр внутренних дел Плеве, министр земледелия и госимуществ Алексей Сергеевич Ермолов, князья Павел Дмитриевич Долгоруков, Александр Григорьевич Щербатов, Алексей Дмитриевич Оболенский и граф Петр Александрович Гейден.