Армагеддон был вчера - Александр Полосин

Вскоре он вернулся и окликнул меня:

– Иуда, ты всё ещё сидишь? Давай, костер разводи.

– Ешу, ты знаешь, что мне нужен отдых? Или, быть может, сразу продолжим путь?

– Нет, на сегодня всё, – не принял он сарказма. – Всему своё время, оно от нас никуда не убежит. Как, впрочем, и мы от него. Радуйся нынешнему дню, завтрашний что принесет?

– Но ведь без завтра никто не живет, – говорю. – Завтра – это то, что даёт силы, веру и надежду.

– Нет, сила – в тебе, вера – в тебе и надежда – тоже в тебе. А стало быть, ты и есть то, без чего не будет завтра. Живи сегодня, завтра в воле Бога дать тебе, в воле и забрать. Путь Его неисповедим, но твой и мой виден на песке как позади нас, так и впереди.

* * *

Уже год мы в пути. Много прошли, сколько ж впереди – одному ему известно. За это время ещё одного попутчика нашли. В огромном Паталипутра искусный охотник Фома жил. Он был шрештхин гончаров, но пошёл с нами. И много пользы принёс в дороге...

И дошли мы до устья Ганга. Решили остановиться в небольшой грама, что недалеко от Тамралинти.

В то время праздник большой у них случился. Мы втроём пошли смотреть. Много чудного и непонятного для меня в местных жителях, кои вперемешку и потомки славных Мурьев, и пришедшие шаки. Но Фома говорил, что в горах есть народы ещё более удивительные, только пути туда не каждому открыты.

Нас пустили, хоть мы и были шлеччхи для них.

Много интересного видели мы на празднике, но случилось одно, что более всего запало и мне в душу.

Был день погребения. Доброволец из местных язычников сидел посреди поляны. По её краю толпились люди, но вблизи были лишь трое, которые благовониями его умащивали. Рядом же с ними была выкопана большая яма. На поляну вышел волхв, и, подозвав помощников, стал разливать что-то по сосудам. А сами сосуды стали разносить и раздавать всем, кто пожелал брать. Дали и нам. Кислый запах из чаши раздражал нюх.

Зазвучали небольшие барабаны. Жрец подошёл к мужчине и дал ему испить. Тот выпил, а затем спокойно лёг на небольшой помост, увитый цветами.

Все кругом запели, а после тоже стали пить из своих сосудов.

Пригубили и мы. Вкус был незнакомым, но не таким отталкивающим, как запах. Как очень кислое, перебродившее вино. А вот из каких ягод – я не знал.

Пение же вокруг становилось всё более быстрым, а затем приблизившиеся к мужчине люди, видимо, родственники, неистово заголосили.

Фома немного знал местный говор и время от времени расспрашивал соседей. Из из слов поняли мы, что мужчина на помосте действительно умер, и его сейчас будут закапывать.

Помощники волхва вновь подошли к лежащему и стали выжимать из мясистых растений жидкость и втирать в его кожу. Затем они завернули покойника в покрывало.

Несколько человек взяли весь настил с помоста и опустили на веревках в яму. Могилу начали забрасывать землей. Хотя она была достаточно глубока, её закидали быстро.

Много я повидал на свете, и само действо меня не удивило. Но поразило то, что Фома сказал, что через три дня его откопают.

И вот назначенный день настал. К восходу солнца все вновь собрались на поляне. Я, испытывая и любопытство, и сладкий ужас, придвинулся, чтобы увидеть то, что появится из могилы.

Опять на помост положили настил, развернули.

Мёртвый не подавал признаков жизни. По кругу стали раздавать новое вино. Не в пример прошлому по качеству, да и по крепости.

Помощники жреца подошли к покойнику и, приоткрыв ему рот, стали лить в него вино, а затем приступили к растиранию тела.

Вновь зазвучала музыка, приветствуя Солнце, начавшее подниматься над кромкой горизонта.

Ритм барабанов становился медленнее и – о, ужас! – рука покойника шевельнулась! Или мне привиделось?!

Двое помощников отошли, остался один, заканчивая растирать ступни ног. Затем он тоже отошёл, и шевельнулась нога покойника.

Тогда к бывшему мёртвому приблизился волхв, приподнял голову и провёл рукой по его лицу. Подошедшие ученики помогли наставнику посадить ожившего – уже открывшего глаза и озирающегося вокруг.

Все же вокруг, не обращая более внимания на ожившего, повернулись к Солнцу и запели на своём языке. Воскресший же присоединился к ним.

* * *

Много я видывал, но такого!

Очень меня это заинтересовало. Та жажда знаний, которая бурлила во мне с рождения, усиленная разговорами с Ешу, тянула – познать.

Секрет, доставшийся трудами ещё одного года жизни, оказался и прост, и не прост. Оказывается всему зацепкой – яд. Яд рыб, кои встречались на коралловом мелководье.

Человек, в организм которого попал он, жил обычной жизнью, как если бы вовсе не был отравлен. Но лишь до тех пор, пока ему не давали прокисшее до уксуса вино. Оно-то и заставляло жертву засыпать. Но засыпать так, что человек переставал дышать, и сердце его не билось…

К жизни же его можно было вернуть другим вином – так, как это было сделано во время церемонии.

Все просто. Да не совсем. Важно, чтобы рыба была поймана лишь в определённые дни. А готовилось всё, и вино в том числе, лишь одному только волхву известным способом.

Но Ешу не был бы самим собой, если бы не познал и этот секрет. Когда мы повстречались впервые, я многому его учил, но сейчас он во всём искуснее меня…

Много ещё удивительного познали мы на равнине, а далее наш путь лежал в горы.

* * *

На обратном пути Ешу нашёл в пустыне людей, что пошли нашей дорогой.

И убедился он, что знает Путь, и может вести людей. Но многое – и многие – мешают этому. Нужно Действо, что указать Путь всем.

– Для чего? – спрашивал я.

– Для тех, которые вокруг нас, – отвечал он. – Смотри, каковы они сейчас, и ты поймёшь, что наша цель – указать им путь. Народ, погрязший в грехах, вот уже несколько сот лет ждёт этого!

– Но зачем спасать тех, кто этого не желает?

– А желал ли ты идти со мной вначале? Мало ли сомневался? Жаждущих знаний много. Много и тех, коим это не нужно. Но лишь уверовавшие обретут Путь. Как ты. Как Фома. Как другие. И эти – эти тоже должны уверовать.

– Но что делать с лукавством, учитель?

– Скажи, а если человек тонет, побоишься ли ты замочить одежды свои, чтобы его спасти? Благостью не всегда добро творится, а творящий добро не всегда это благостью делает.

– Но Бог учит правде, учитель…

– Не нужно идти к зверю, чтобы попасть к Богу. Но нет и прямой дороги к Нему. Не думаешь ли ты, что мы Ему более любы, чем иное, что есть в этом мире? Есть жизнь, которая дана не для службы Богу ли, зверю ли. Но нужда есть жить по законам Его, иначе мы ломаем Им сделанное.

– Но, Ешу, не извратит ли действо твоё Его законы после нас?

– Ведаю, что так. Однако после нас придут другие, кто скажет не хуже нас. И рухнет храм неправедный, но останется храм Мой. Тебе же уготована судьба изгоя, но кому довериться более могу!? Готов ли ты, Иуда?

– Готов, учитель. Слаб человек, но, благодаря тебе, вижу то, чего не видел раньше. Вижу, ради чего стоит жить и не грех умереть. Утверди же силы мои.

– Сила твоя в тебе самом. Слабость твоя вокруг тебя. Будь сильным, тогда сможешь делать другим добро. Помни только, что жестоко не только творить жестокость, но и молчать в ответ. Жить в согласии с миром не всегда достойно.

Богу – богово, человеку – человеково.

* * *

Вошли мы в Галилею. С Ешу были Филипп и Варфоломей, Матфей и Фома, Иаков и Симон-Зилот, Иуда Иаковлев и я.

Потом к нам присоединились Симон-Петр и Андрей, Иаков и Иоанн. Вскоре череда событий закрутилась.

Путь на Голгофу был не лёгок. И каждый прошёл свой путь.

Пришедшие ж за нами – не судите, не подумав о нас, и да не осудят вас потомки ваши…

Elrik Решение

Откинув одеяло, Лев Иммельянович поднялся и сел на кровать. «Чтото сон не идёт», – подумал он. Пошарив ногами по полу, нашёл тапочки и просунул в них ступни, взял с тумбочки пачку сигарет, встал и направился к выходу из палаты. Выйдя в полутёмный коридор и закрыв за собой дверь, он потихоньку пошёл в туалет, располагавшийся чуть дальше по коридору. Пройдя мимо кабинок, старик распахнул настежь окно и вдохнул свежий воздух. Привычно помусолив сигарету в руках, подкурил, и, облокотившись на подоконник, посмотрел на небо. Тысячи и тысячи звёздочек блестели на небосводе. Глядя на них, старик невольно вспомнил глазки своих внучек, которые блестели точно так же, как эти звёздочки.

Прохладный ночной ветерок приятно обдувал лицо, Лев Иммельянович всегда наслаждался такими тихими летними ночами. Сделав очередную затяжку, он вдруг почувствовал неприятное покалывание в груди и насторожился. Врач предупреждал, что если он будет часто курить, то недавно прооперированное сердце может не выдержать. Но покалывание внезапно ушло. Успокоившись, он снова затянулся. И ойкнул, схватившись за грудь. От попыток вдохнуть воздух боль, которая, как нож, впивалась в сердце, только нарастала. Старик согнулся, уронив из ослабевших рук недокуренную сигарету.