Корабли-призраки. Подвиг и трагедия арктических конвоев Второй мировой - Уильям Жеру

японцам.

* * *

В ходе финальных приготовлений к отправке конвоя PQ-17 британцев предупредили, что их худшие опасения могут оправдаться. Британский военно-морской атташе в Швеции предоставил им копию разработанного немецким ВМФ плана операции «Ход конем», добытую шведской разведкой. В Лондоне не удивились наличию такого плана – было бы странно, если бы противник не подумал о нанесении подобного удара, – но сочли, что немцы не намерены его исполнять. Возможно, этот план был черновым вариантом, хитрой уловкой, отвергнутым проектом или даже попыткой дезинформировать англичан? Один британский офицер отметил, что его обнаружение было подобно «далекому раскату грома, а не резкому удару». В любом случае жребий был брошен. Рузвельт настаивал на отправке конвоев, и Черчилль поддерживал его. Ничто не могло остановить PQ-17. Предполагалось, что конвой отправится в Мурманск, порт назначения столь же опасный, как и любой отрезок пути к нему.

Мурманск находился в зоне боевых действий, и ему постоянно грозило вторжение немецких войск, стоявших всего в 55 км к западу. Ежедневные налеты немецких бомбардировщиков почти до основания разрушили город с сотней тысяч отважных жителей. Некогда Мурманск был рыбацкой деревушкой, но в период Первой мировой войны там построили морской порт, значение которого с началом Великой Отечественной только возросло. Большинство жителей города работало в порту или неподалеку от него, разгружая прибывающие суда и оправляя грузы по железной дороге в сторону Москвы и Ленинграда. Люди постоянно следили за приближением немецких пикирующих бомбардировщиков «Юнкерс-87», которые своим видом напоминали огромных хищных птиц. «Надломленные» крылья «юнкерсов» были оборудованы флейтообразными устройствами, которые при пикировании самолетов издавали леденящий душу вой. Бомбардировщики устраивали налеты на мурманский порт и стоящие на якоре союзные корабли, а также разжигали огненные смерчи в городе, почти все строения в котором были деревянными. Советские батареи ПВО стреляли с невысоких холмов, окружающих Мурманск, а также из бункеров, укрепленных мешками с песком, и разрушенных зданий, которых к лету 1942 года в городе было уже больше, чем уцелевших.

«Противовоздушные орудия грохотали невероятно, – вспоминал британский офицер, служивший в Мурманске. – [Советские артиллеристы] не верили в стрельбу по случайным бомбардировщикам. Они выжидали… а затем давали залп из сотни орудий. От этого на много километров вокруг дрожала земля, и я был потрясен, когда впервые услышал эти залпы. ‹…› Самолеты падали у нас на глазах, одни среди лесистых холмов, где сразу начинался пожар, другие – в реку. Один самолет упал неподалеку от нас и устроил пожар на соседней верфи. С неба сыпались обломки других самолетов, включая двигатель, который пробил пристань в нескольких ярдах от нас».

Когда бомба попадала в порт или корежила железнодорожное полотно, рабочие спешно покидали бомбоубежища, чтобы устранить повреждения. В дело шла сталь, которая доставлялась конвоями, и древесина, привезенная по железной дороге. Советские аварийно-спасательные бригады работали в гавани, подрывая поврежденные суда, чтобы освободить место для новых. Непрерывные титанические усилия советских граждан позволяли поддерживать порт Мурманска в рабочем состоянии.

Американцы из конвоя PQ-17 слышали жуткие истории о Мурманске, но особо в них не верили. Большинству моряков так наскучил Хваль-фьорд, что они готовы были плыть куда угодно. Команда «Трубадура» снова буянила. Вечером 20 июня – в тот же вечер, когда телеграмма о падении Тобрука пришла в Белый дом, – дюжина моряков, включая Джима Норта, начала забастовку. Они заявили, что из-за постоянной чистки судна от ржавчины у них болят глаза, и отказались продолжать работу, пока их не осмотрит окулист и им не выдадут защитные очки. Сытый по горло выходками моряков капитан пришел в ярость. Он приказал Каррауэю арестовать забастовщиков. Поскольку на «Трубадуре» не было карцера, Норта и остальных посадили в форпик – темный вонючий отсек в носовой части нижней палубы. Каррауэй решил, что конфликт высосан из пальца. «Меня такая мелочь, как отказ работать, уже давно не может вывести из себя», – написал он Авис. Тем не менее ни одна из сторон не хотела уступать. Если бы противостояние продолжилось, «Трубадур» потерял бы место в конвое PQ-17. Но через четыре дня капитан согласился снизить требования к очистке судна от ржавчины. Команда объявила победу и вернулась к работе.

Не успел закончиться мятеж, как возникла более серьезная проблема. Уругваец, странное поведение которого тревожило Каррауэя, теперь казался еще более возбужденным. Он угрожал убить некоторых товарищей по команде, и моряки боялись поворачиваться к нему спиной. Каррауэй с капитаном отвезли уругвайца на флотское судно снабжения, где его осмотрел врач, который быстро заключил, что матрос не годен к несению службы, и пообещал прислать за ним шлюпку, прежде чем «Трубадур» уйдет в СССР. Капитан испытал облегчение, но Каррауэй заподозрил, что врач не сдержит слово. Пока уругваец был на осмотре, Каррауэй умолял офицера снабжения выдать ему больше трассирующих пуль, но из этого ничего не вышло. Раздосадованный Каррауэй повел шлюпку обратно на «Трубадур», то и дело поглядывая на уругвайца. «Мы остались с сумасшедшим, – сетовал он, – и без трассирующих пуль».

Конвой PQ-17 должен был покинуть гавань ближе к вечеру в субботу, 27 июня 1942 года. Рано утром коммодор конвоя собрал всех капитанов торговых судов на совещание на борту британского транспорта «Ривер Афтон». Коммодоры отвечали за гражданскую часть конвоев, обеспечивая связь между капитанами торговых судов и военным эскортом. Коммодор PQ-17 Джек Даудинг имел безупречную репутацию. Он участвовал в эвакуации британских солдат из Дюнкерка и водил конвои по Северной Атлантике. Даудинг описал капитанам маршрут конвоя и напомнил, что отставать ни в коем случае нельзя, потому что подводные лодки не пощадят одиночек.

Через несколько часов капитанов торговых судов собрали на главное совещание в прокуренном помещении Ассоциации молодых христиан в Хваль-фьорде. Там перед ними по очереди выступили британские офицеры, командовавшие эскортом. Они напомнили капитанам о том, что недопустимо пользоваться радиосвязью – это может выдать их местонахождение немцам. О необходимости затемнять суда в ночное время говорить не стали, поскольку конвою PQ-17 не грозила встреча с темнотой. Коммандер[17] Джон Брум представился как командир эскортной группы, кораблям которой предписано сопровождать конвой до самой России. Ветеран североатлантических конвоев, Брум видел, что капитаны торговых судов волнуются из-за предстоящего плавания. Обычно на подобных совещаниях они дремали, но в этот раз сидели прямо и задавали вопросы. Некоторые «спрашивали о „Тирпице“, страшном сером волке». Брум сказал, что, по его мнению, немцы не пойдут на риск и не станут посылать гигантский линкор на перехват конвоя. Он предположил, что PQ-17 дойдет до СССР «практически невредимым».

Следующим выступал адмирал Л. Г. К. Гамильтон, командующий крейсерским соединением, который сказал, что главную опасность для конвоя будут, вероятнее всего, представлять бомбардировщики. Он отметил, что конвой PQ-17, возможно, спровоцирует «морской бой силами флота», то есть крупное морское сражение. Такая перспектива, несомненно, обрадовала некоторых молодых офицеров, присутствовавших на собрании, но ничуть не вдохновила лейтенанта Гредуэлла. «Лично я особо не думаю о морских боях, – сказал он другому офицеру. – Я просто хочу провести этот конвой».

Совещание закончилось, и капитаны вернулись каждый к себе на борт под неожиданно начавшимся ливнем. Спустя несколько часов на стоянке был подан световой сигнал, по которому суда, приписанные к конвою PQ-17, снялись с якоря. Писатель Теодор Тейлор так описал этот момент:

Вскоре на рейде зазвучали свистки – одни хрипло, другие печально. Эта серенада прекрасно подходила для прощания с унылым Хваль-фьордом. ‹…› Люди со шлангами… смывали грязь с бряцающих якорных цепей. Капитаны судов, тепло одетые и готовые теперь проводить долгие холодные часы на мостике, смотрели на баки, где старшие помощники руководили подъемом якорей.

Адмирал Роберт Гиффен просигналил с мостика линкора «Вашингтон»: «Удачи, и помните, что наука и мастерство всегда побеждают невежество и суеверия». Матрос с корабля ПВО «Позарика» услышал, как кто-то крикнул с берега: «Удачи! Вам она понадобится!»

Джим Норт ждал этого момента, но пропустил его. Его отправили в трюм укладывать огромную грязную якорную цепь, которая поднималась со дна. А вот Говард Каррауэй сполна насладился ощущениями, которые испытал, когда «Трубадур» пошел к устью Хваль-фьорда. На несколько минут все недовольства Каррауэя самим судном, его командой и американским флотом рассеялись. Выход конвоя PQ-17 стал «в некотором роде священным моментом». «Мы идем в Россию! – написал Каррауэй Авис. – Мы снялись с якоря в Хваль-фьорде и прошли большую противолодочную сеть! Мы покинули бухту Рейкьявика и вышли на глубоководье, взволнованные, нетерпеливые, довольные!