Сестрички - Фэй Уэлдон

— Не переживай, — говорит Джемма, похлопывая Эльзу по белой коленке. — Я прекрасно понимаю, что у тебя на душе. Да, я старомодна, порой сужу о людях ханжески. Но не забывай, что меня растили в глухие, темные годы, когда мужчина был единственным билетом в будущее. А ты росла уже при ярком свете самосознания. У тебя как у женщины масса преимуществ: ты свободна от страха забеременеть, ты свободна в выборе партнера, ты можешь на равных жить с ним, а можешь расстаться, ты можешь практиковать самый изощренный секс, а можешь не заниматься им вовсе, и никто не будет судить тебя. Ты стоишь на своих ногах крепко и сама за себя отвечаешь. Однако стоять надо на земле, а не у Дженис, например, на пальцах. Она не так проворна в жизни, как ты. И потом весовые категории у вас разные. Не совсем честная игра получается.

К большому облегчению Эльзы к ним подходит Виктор. Он в прекрасном настроении.

— Отличный у тебя шифоньер, Джемма. Тот, что в библиотеке, — говорит он. — Но зачем ты выкрасила его в алый цвет?

— Потому что я люблю алый цвет, — упрямится Джемма.

— Ты уже большая девочка, Джемма, — снисходительно улыбается Виктор. — Ты должна разбираться, что может нравиться, а что нет.

— Будешь советовать? Такие советы недешево обходятся.

— Только не мои.

— Хэмиш продаст тебе все скучное барахло из биллиардной?

— Похоже на то.

— Хорошо. Полагаю, барахло это не такое уж никчемное, а наоборот, ценное. Смеешься, наверное, над нами?

— До колик. Разве не заметно? Кстати, ты знаешь, что твоя гладильная доска из мореного дуба?

Джемма заливается веселым смехом.

— Эльза, — говорит она, успокаиваясь, — пожалуй, тебе стоит пойти в библиотеку. Хэмишу может понадобиться твоя помощь. А нам с Виктором надо кое-что обсудить.

— Ну, давай, беги, — торопит Виктор. Точно так же он говорил Уэнди, едва та встала на ножки. Уэнди с годами превратилась в прекрасную бегунью. В школе она была среди лучших спортсменов. — Беги, Эльза, беги!

Эльза встает и идет в библиотеку. Коленки подгибаются. Сердце болит. В желудке тяжесть плотного завтрака. Эльза чувствует, как за ней наблюдают две пары глаз, как пожирают они движения ее ягодиц под тугими джинсами. Еще рано утром, предвкушая жаркий день, Эльза до колен закатала штанины. Лучше бы она этого не делала.

Раздается громкий голос Джеммы. Эльза оборачивается.

— Эльза, сколько детей в вашей семье? Ты говорила, из них ты старшая.

— Семеро.

— Какая прелесть! Вот это плодовитость! Наверняка и у тебя это в крови. А наша ветвь тупиковая. У нас с Хэмишем нет детей. Печально, но зато мы сами живчики хоть куда. Природа берет свое.

Эльза собирается ответить, но царственным кивком Джемма отсылает ее прочь. Прячет глаза Виктор, и Эльза молча тащится в библиотеку.

Хэмиш сидит у стола в громоздком якобинском кресле с высокой спинкой. Хэмиш сегодня в свободной рубашке с открытым воротом, которая должна подчеркнуть неофициальный характер этой встречи, но жесты его по-прежнему скованы, а на лице смесь досады и смущения. Он нервно поигрывает ножичком с резной рукояткой из слоновой кости, но соблюдает при этом должную осторожность — нож острый. Улыбка его вымученная. Он и в лучшие времена не умел толком улыбаться, но видел, как это делают другие, и теперь следовал их примеру.

— Значит, ты все же соблаговолила прийти?

Голос у Хэмиша резкий, неприятный.

— Меня к вам послали. — Эльза переминается с ноги на ногу. Вот так, бывало, стояла она перед директрисой, которая тоже улыбалась с трудом и говорила таким же неприятным голосом, стараясь показаться доброй.

— Девушки все одинаковы. Вы не хотите брать на себя ни капельки ответственности за свои поступки, — говорит Хэмиш, слово в слово повторяя давнюю сентенцию директрисы.

— Если мы все одинаковы, почему выбор пал на меня?

Сказала это Эльза или только хотела, да побоялась?

Хэмиш уже не улыбается. Муки закончились. Жестом он велит Эльзе сесть рядом.

— Итак? — спрашивает она, когда его молчание становится невыносимым.

— Непохоже, чтобы я тебе очень нравился, — жалуется Хэмиш. — Кстати, твой Виктор имел нахальство предложить мне за этот стол всего две сотни. Две сотни за настоящий шедевр! Где еще увидишь такой дуб? У Сотби я однажды встретил нечто подобное, так цена была выше четырех тысяч.

— Возможно, это современная копия. Они довольно часто встречаются. — Уж Эльза-то знает.

— Вздор, — возражает Хэмиш. — Взгляни, какое дерево… старое, тронутое временем.

Он уже теряет уверенность.

— Есть такие «мастера» Что угодно состарят.

— Люди вроде Виктора?

— Нет, конечно! — кричит Эльза. — Виктор самый надежный и порядочный на свете. У него бывают заскоки, даже чаще, чем я думала, но в отношении мебели он никогда не обманывает клиента. Он любит все это старье так, как он любит… — Эльза замолкает. А что еще Виктор любит?

Хэмиш снова выдавливает улыбку.

— … как он любит жизнь, — заявляет девушка.

— А тебя он любит? Любит? — скрежещет Хэмиш.

— Он ради меня готов на все, и я для него все сделаю, — говорит Эльза, но голос ее постепенно теряет уверенность и силу. Все эти откровения вчерашние. Сегодня царствует иная правда. Вчера Эльза любила Виктора, как безоговорочно любит ребенок отца. Сегодня она заглянула в лицо настоящего Виктора, а слова говорит вчерашние. По привычке. Из глаз выбегают робкие слезы.

— Ты плачешь, — произносит Хэмиш, отворачиваясь. Заметны ли будут его слезы за этими толстыми стеклами очков? Точно так же отворачивался от всех отчим Эльзы, когда на него находили приступы самоуничижения. «Люди меня не любят, — говорил он, — я для них пустое место. Единственное, что они видят во мне — погоны и нашивки на рукаве».

— Ты не должна плакать, — продолжает Хэмиш. — Такие красивые женщины не плачут. А я люблю красоту. Всю жизнь я тянусь к красоте, а она ускользает. Понимаешь? Я калека.

Эльзе интересно, и она прекращает плакать. Что же он имеет в виду?

— Мои возможности не совпадают с желаниями.

О сексе он что ли говорит?

— Вы из ничего делаете деньги, — утешает его Эльза.

Хэмиш отмахивается. Он раздражен.

Эльза ощущает запах раскаленного масла. В воздухе появляется дымчатая пелена. Лампы… В некоторых фитилек горит еле-еле, в других — слишком сильно. Эти беды освещения хорошо знакомы Эльзе. Ее мать, Шейла, пользовалась масляными лампами, когда экономии ради отключала в доме электричество. Эльза встает, чтобы поправить фитили. Хэмиш в изумлении наблюдает за нею.

— Я все напечатал за тебя, — вдруг заявляет он. — Это не расположило тебя ко мне?