Её звали Лёля (СИ) - Десса Дарья

Парень на руках отнес девушку на берег и там бережно поставил.

– Спасибо! – сказала Лёля мальчику.

– Бывайте здоровы! – весело ответил тот и стал ждать других пассажиров – не возвращаться же обратно порожняком. Так много не заработаешь. А в день несколько рублей – хороший приработок.

Взявшись за руки, Лёля и Тёма продолжили свой путь. Идти было трудновато, все-таки бродить по горячему песку босиком совсем не то, что по асфальту в обуви. Но вскоре они оказались в тени деревьев, и здесь парень не выдержал. Мягко привлек к себе девушку и начал целовать. Она, несмотря на его опасения, не противилась. Приникла к нему своим хрупким телом. Им обоим стало ещё жарче, но это была температура, которую подняли их часто бьющиеся сердца.

Они целовались, не в силах оторваться друг от друга. И теперь Лёля не беспокоилась, что их кто-нибудь увидит. Она полностью отдалась воле чувства, как и Тёма, который бережно и ласково проводил ладонями по спине девушки, по её обнаженной шее, по волосам, но по-прежнему не решаясь спуститься ниже талии. За такое, он это знал точно, даже в такой трепетный момент от Лёли можно было крепко получить.

– Лёлечка, я так люблю тебя, – сказал Тёма, глядя в её чудесные, родные, милые глаза.

– И я тебя, мой хороший, – ответила девушка.

Они помолчали. Потому что дальше можно было снова говорить только про чувство, но зачем? И без слов было понятно: эти двое хотят быть вместе, только нужно сначала получить образование, а уже потом…

– Пойдем купаться? – робко спросила Лёля, чтобы ненароком не расплескать ту трепетную атмосферу, которая возникла между ними здесь, на пустынном берегу острова посередине Волги.

– Да, пойдем, – улыбнулся Тёма, счастливый тем, что сегодня у его девушки неожиданно другое настроение. Не колкое, а доброе, мягкое, и вся она такая податливая. Даже удивительно! Такая сильная перемена в ней произошла!

Они побрели дальше, на юго-запад, где была, они это видели с городского берега, длинная песчаная коса, на добрую сотню метров уходящая в Волгу. Там был ещё один пляж, но из-за своей удаленности почти никем не посещаемый. Разве что рыбаками и такими вот влюбленными парочками, желающими уединиться.

Глава 14

Следующая остановка была только поздно вечером. Состав, гремя железками, сначала долго тормозил, а после застопорился возле небольшой деревни. Здесь даже полустанка не было. Так, небольшой деревянный постамент, на который надо было взбираться по узкой лестнице. Я спрыгнул на землю и стал осматриваться. Какие-то хибары, а не дома. Но больше всего поразило другое: не увидел ни одного столба с проводами.

– Как здесь люди-то живут вообще? – подумал, почесывая голову. При этом выяснил, что у меня прически нет. Вместо неё – коротенький ёжик жёстких волос. «Вот козлы, – подумал недовольно. – Пока спал, обстригли под дурачка. Ладно, отрастут. Так даже прикольно. Не слишком жарко».

Осматриваясь, пришёл к выводу, что мы на территорию Казахстана забрались, и перед нами – какой-то ну очень далекий населённый пункт, куда даже электричество не провели. «Скорее всего, у них тут в каждом дворе по генератору», – решил я. Рядом спрыгнул Петро. Бросил на меня презрительный взгляд. Промолчал и пошёл к полустанку, гремя пустыми вёдрами. В вагоне-то вода тоже есть, в большом баке. Но я сунул нос через крышку – болотом пахнет, решил не рисковать.

Потопал за Петром, по дороге заговорил:

– Слышь, братан…

– Боягуз мені не брат, – ответил украинец, не повернув головы в мою сторону.

– Боягуз? Это чего такое?

– Трус значит.

– Петь, ладно тебе! Ну прости. Это я от неожиданности. В меня раньше никогда из самолёта не стреляли. Я же недавно в армии. Хорош дуться. В следующий раз, клянусь, буду вести себя достойно советского бойца! – постарался сказать серьёзно, а получилось немного иронично. Какая ещё, на фиг, советская армия! Тут сплошной сюрреализм какой-то! Чья-то затянувшаяся игра.

– Ладно, – вздохнул Петро. Остановился, сунул мне вёдра. – Дуй до водокачки, а я пока пошукаю, где наша полевая кухня. Позову потом. Давай, дуй! Стоять неизвестно сколько.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Я побежал вперёд, радуясь замирению. Примчался к крошечной станции, на которой была табличка – Верхний Баскунчак. «Ого! Так вот как далеко на север нас занесло, однако! Интересно кони пляшут. Выходит, мы в России, а не в Казахстане. Странно. Тогда почему темно так? Авария, что ли?» – подумал и прошёл внутрь станции. Там оказалось несколько человек. Одетые странно, в какую-то допотопную одежду. «Может, тут все-таки кино снимают?» – решил про себя.

На стене увидел плакат «Родина-Мать зовёт!» и ещё несколько. Большая черная тарелка на стене с проводом. Кажется, это радиоточка. Она молчала, а местные тихо говорили о своих делах. Увидев человека в чёрной форме с петлицами железнодорожника, подошёл к нему. Это был старый казах с небольшими седыми усиками.

– Добрый вечер, – обратился я к нему. – Не подскажете, где тут питьевой воды можно набрать?

– Қайырлы кеш. Сіз пойыздансыз ба?[1] – сказал старик, улыбнувшись. Зубы у него были жёлтые, прокуренные.

– Чего? Простите, я не понимаю по-вашему. Мне вот, водички бы, – тряхнул вёдрами.

– Біртүрлі екенсің. Сен қазақсың, бірақ біздің тілде сөйлемейсің[2].

– Ладно, извините, – я понял, что со стариком ловить нечего. «Видать, правда в Казахстан забрались», – подумал и хотел уйти, но железнодорожник меня ухватил за рукав.

– Погоди, боец. Вода нужна? Пошли, покажу.

Говорил он по-русски довольно грамотно, только с акцентом. Вывел меня из здания, снаружи завёл за угол, там нашлась колонка. Вокруг неё столпились ещё несколько таких же, как я.

– Спасибо! – сказал я старику. Тот покачал головой и ушёл.

Бойцы обсуждали сегодняшний день. Я стоял в сторонке и ждал своей очереди. Из их разговора понял, что едем мы под Сталинград, там нас вольют в списки вновь сформированного полка. Большинство ребят оказались астраханцами, некоторые из Калмыкии и Кубани. Было ещё несколько с Украины. В основном молодёжь, лет 19-20, может чуть побольше. Я стоял чуть поодаль, меня не замечали. Потом один увидел и вдруг говорит:

– Ой, простите, товарищ сержант. Да вы проходите, набирайте водичку. Мы подождём.

«Чего это он, как будто мне лет сорок», – подумал я. Но потом вспомнил вдруг, что в солдатской книжке написано – 1914 года рождения. Так сейчас какой год? Мне сколько лет вообще? Я что, мало того, что остриженный, так ещё и выгляжу как-то иначе?

– Пацаны, у кого-нибудь есть зеркало?

Ребята удивлённо переглянулись. Один полез в вещмешок, протянул осколок:

– Держите, товарищ сержант.

Я глянул в зеркало и обомлел. Оттуда на меня смотрел довольно взрослый, лет под 30, мужчина. Но это был не я! Казах какой-то! Смуглое лицо, узкие глаза, широкий нос с небольшой горбинкой. Мама дорогая! Что это такое?! Мне стало плохо. Я покачнулся, и несколько рук схватили, чтобы поддержать.

– От жары у него, наверное, – сказал кто-то.

Другой поспешил открыть фляжку и полил мне на голову. В мозгах прояснилось.

– Как вы, товарищ сержант? – спросил один боец.

– Всё… нормально, – ответил я. – Жара.

Парни стали улыбаться. Загомонили, что пекло сегодня и правда было очень сильное. Помогли мне набрать воды, и я, кряхтя под тяжестью двух вёдер, поспешил к своему вагону. Хорошо, запомнил его номер, а то плутал бы – все одинаковые. Старые, деревянные.

– По вагонам! – вскоре прозвучал чей-то зычный голос. Я был уже рядом со своим, когда состав дёрнулся и тронулся с места. Петро помог забраться внутрь, перелить воду в алюминиевый бак.

Мы поехали, но я по-прежнему не мог в себя прийти. Так вот почему тот железнодорожник по мной по-казахски говорил! А Петро почему ничего не сказал? Ну, а что ему говорить? «Ты, Кадыльбек, казах?» – прозвучало бы по-идиотски. Пока мой напарник разносил сено лошадям, я отдыхал, пытаясь сообразить, куда попал и что со мной случилось. То, что внешность моя не грим, убедился быстро: дернул себя за нос. Больно! Был бы силиконовый, отвалился бы. Но руки, ноги – всё ведь ощущаю, как родное. А они тёмные. И без волос совсем. Хотя мои собственные с порослью. Особенно на груди. Тут же – ничего, гладко, как побрили. Окончательно убедился, что тело не моё, когда пошёл до ветра. Обнаружил явственный след от обрезания.