Её звали Лёля (СИ) - Десса Дарья

Кстати, вот поезд тоже странный. Впереди не локомотив, а паровоз. Стоит, дымит потихоньку. Я стал смотреть по сторонам. Лошади, лошади вокруг. Пасутся, и у всех передние ноги связаны. Ничего не понимаю. Я что, попал на выступление реконструкторов? Меня приглашал один знакомый к ним. Одеваются в исторические одежды. То рыцарями, то солдатами петровской эпохи, то красноармейцами. Потом битвы разыгрывают. Отказался, конечно. Не понимаю, зачем взрослым мужчинам этот маскарад.

Никого вокруг нет. Я один среди лошадей. Очень странно. Если реконструкция, то кто-то ведь должен быть, а?

– Коля! – вдруг из вагона высунулась чья-то голова в пилотке. – Колян, слышь?

Я обернулся. Тут только я, никого нет больше. Кого он зовёт?

– Кадыльбек, твою мать! Ты оглох?

– Это вы мне? – спросил.

– А ты что, уже не Коля? – усмехнулся парень. На вид ему лет двадцать, весельчак, блин!

– Вообще-то нет.

– Кто ж ты тогда? Неужели сам товарищ Климент Ефремович? – и рассмеялся.

– Меня Константин зовут вообще-то, – ответил я с вызовом.

– Ну, если ты Константин, то меня можешь называть Михаил Иванович Калинин! – снова хохочет. – Ладно, Колян. Давай. Загоняй своих. Ехать пора.

– Своих?

– Лошадей! Ну? Ты чего, башкой об степь ударился или перегрелся? – иронично спросил парень и быстро стал вытягивать из вагона доски. Вскоре у него получился пандус.

– Чего стоишь, как столб? Быстрее!

Я в полной абстракции. Ничего не понимаю. Почему Коля? Какой я ему, на фиг, Кадыльбек? Он пьяный, что ли, или под веществами? Странно это всё, как в дурном сне! Парень, не дождавшись меня, спрыгнул вниз. Стал заводить лошадей по одной в вагон. Сначала крупного черного жеребца. Затем остальные потянулись. Это продолжалось, пока последнее животное не зашло внутрь.

Солдат потянул засов, перегораживающий вход. Я догадался – это чтобы лошади не выпрыгнули на ходу.

– А ты чего? Остаться решил? Под трибунал захотел? Бегом в вагон!

Я поспешил внутрь, и вскоре поезд тронулся. Мы с солдатом оказались вдвоем, не считая пары десятков лошадей. Пахло здесь так, что у меня глаза заслезились с непривычки. Встал у двери и начал жадно глотать прохладный степной воздух. В голове был полный хаос. Как я тут оказался? Что происходит вообще?!

Глава 11

Из-за того, что Лёля такая принципиальная, Тёме с ней бывает очень трудно. Встречаются уже почти год. Некоторые за такой срок умудряются жениться, даже детей завести. Они едва-едва целоваться начали. Да и то робко, неуверенно. Со стороны девушки, конечно. То прохожие ей мешают, то она стесняется. То ей кажется, за ними наблюдают. Тёме порой казалось, Лёля только отговорки придумывает. Было немного обидно, но терпел. Влюбился очень сильно.

До того, чтобы стать ещё ближе, пока даже речи не могло быть. Какое там! С четкими взглядами девушки на жизнь и брак вольности совершенно недопустимы. «С другой стороны, – думал Тёма, – это хорошо. Такие, как Лёля, выходят замуж один раз в жизни, по большой любви, и больше никогда ни на кого не смотрят. Вот и я так же хочу, как мои родители. Они с Гражданской вместе, уже двадцать три года. Душа в душу, как говорится. Всякое у них было в жизни, конечно. Особенно в первые годы тяжело пришлось. Но если чувство сильное, настоящее, оно через всю жизнь пройдет».

Тёма очень хотел рассказать о своих мыслях Лёле. Но побоялся. У них отношения, можно сказать, только недавно от старта отошли, а он уже о следующем этапе думает – о совместной жизни. Но иначе парень и не представлял себе, зачем тогда за девушкой ухаживать. Были у него приятели, кому хотелось только своё, мужское получить, а потом искать следующую. Тёма был не такой. Хотя знал, что некоторые девушки с его курса на него посматривают с интересом.

То есть, при желании, мог бы пригласить их на свидание. Не всех сразу, а выбрать какую-нибудь, ну и потом, как все. Танцы-шманцы-обжиманцы. Кино, кафе-мороженое, и дальше… Но к этому Тёма никогда не стремился. Ему всегда хотелось найти одну-единственную, чтобы не совершать ошибок. Вон сколько их вокруг! Советская власть дала людям свободу, так они порой не слишком умно ей пользуются. Сначала женятся, а потом разводятся через пару лет. Неправильно, некрасиво. Таких людей Тёма не понимал. Уж если идти с кем-то в ЗАГС, то так, чтобы потом туда не возвращаться. Ну, разве по другому поводу.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Свои взгляды на семейную жизнь парень однажды Лёле рассказал. Как бы между делом. Шли они по улице Советской, остановились возле памятника Сергею Мироновичу Кирову, что в Комсомольском сквере. Здесь скучал в тени мороженщик, и ребята решили угоститься холодненьким.

– «Пока в Астраханском крае есть хоть один коммунист, устье реки Волги есть и будет советским», – прочитала Лёля вслух.

Эта надпись была выбита большими буквами на стене здания, стоящем торцом к памятнику. Доставили его в Астрахань и установили на постаменте совсем недавно, в конце ноября 1939 года. 1 декабря состоялось его открытие. Лёля с Тёмой были здесь в этот праздничный день. Потому и место для них казалось теперь символичным. Правда, тогда они не знали друг друга. Но теперь это было неважно.

– Знаешь, а я думаю, это правильно, – сказал Тёма, думая о своём.

– Конечно, правильно! – поддержала девушка. – Советская власть здесь навсегда.

– Что? А, я не об этом.

– А о чём?

– Вот видишь, парочка сидит?

– Вижу. Фу! Целуются на людях.

– Я хотел сказать… – и дальше поведал своё видение того, какой должна быть семейная жизнь.

Лёля выслушала. Облизывая кружочек мороженого, сжатый вафельными плитками, прищурилась:

– Ты зачем это сейчас сказал?

– Просто увидел их, вот и подумал.

– Ну-ну, – иронично улыбнулась Лёля.

Они гуляли до самой ночи. Кушали мороженое, пили лимонад, хрустели яблоками. А вот курить «Беломор» Тёме приходилось в одиночестве, поскольку Лёля такой привычки не имела. Но и не противилась этому, поскольку её отец тоже дымил. Правда, не дома, конечно, во дворе – мама его туда всегда отправляла, и он никогда не противился этому. Брал папиросы, спички и уходил. Это был у него такой ритуал, заведенный ещё в годы молодости.

Тёма проводил девушку до улицы Морозова, 28. Ему их маленький домик с тремя окошками, выходящими на проезжую часть, понравился с первого взгляда. Парень даже выяснил, как называются все элементы фасада, поскольку все практически были резными: наличники, подзор (лобовая доска, что тянется над окнами под крышей), причелина (резные доски вдоль крыши на спуске) и слуховое окно.

Лёля подошла к калитке.

– Ну, давай прощаться?

– До завтра, Лёлечка, – сказал Тёма и потянулся, чтобы поцеловать девушку в губы. Она ловко подставила ему щечку и, засмеявшись, скрылась во дворе.

Счастливый, в ожидании завтрашнего купания, парень помчался в обратную сторону – жил он на территории, издавна именуемой Белым городом, неподалеку от кремля. От дома Тёмы до сердца города было всего двадцать минут пешком. А если пройти сотню метров в сторону Волги, по улице 1-й Ново-Лесной, и выйти на улицу, названную в честь революционера-народника Андрея Ивановича Желябова, то видно купола Успенского собора и даже немного Варвациевскую колокольню. Правда, там давно уже не церковь, а склад боеприпасов и казармы для военнослужащих.

Но сейчас Тёма спешил домой, на перекресток улиц 1-й Ново-лесной и Куйбышева. Её, – Тёма это в школе проходил, даже доклад готовил, – назвали в честь пламенного революционера Валериана Владимировича Куйбышева. Но жил парень в доме, построенном не в советские, а в царские времена. Причем тогда его семью даже внутрь бы не пустили. Сказали бы нечто вроде «не суйтесь с суконными рылами в калашный ряд!» Да, вот удивительно: жила семья Тёмы теперь в особняке, построенном в конце XIX века одним из крупнейших купцов Астрахани – рыбопромышленником Андреевым.

Во время Гражданской войны купчина, бросив своё большое хозяйство, в том числе и дом с изразцовыми печами и дубовым паркетом, лепниной на потолках и дубовыми дверями, удрал за границу. Но здание недолго пустовало. Комнаты раздали нуждающимся, и те своими силами сделали из них отдельные квартиры. Так семья Тёмы здесь и оказалась. Было странно немного проживать в таком месте. «Мы прямо буржуи», – шутил отец. Но недолго. Мама попросила так не говорить – стены тонкие, соседи услышат.