9 1/2 weeks - Элизабет МАКНЕЙЛ

- Сними ремень, - говорит он тихо.

Я повинуюсь, не в состоянии отвести взгляда от зеркала. Не зная, что

делать, я сворачиваю ремень. Он берет его и

говорит:

- Влезай на кровать и стань на четвереньки.

Он подходит сзади и расстегивает на мне брюки.

- Спусти их и покажи мне зад.

Я не могу удержаться на локтях. Я стою на коленях, положив голову на

руки, и из моего горла вырываются какие-

то звуки, сама не знаю, что означающие: это не страх, и не желание, точнее, я не

могу отличить одно от другого. Он бьет

меня, закрыв мне голову подушкой, чтобы заглушить мои стоны, потом берет меня

как мужчину. Я кричу еще громче, глаза

мои открыты в темноте. Он входит глубоко в меня, потом останавливается.

Укладывает меня на живот, подсовывает под

меня правую руку, раздвигает мне ляжки. Лежа на мне, снимает с мой головы

подушку, слушает мои стоны. Когда я

осознаю, что мы дышим в одном ритме, я замолкаю, и он едва-едва ласкает меня

рукой. Скоро я начинаю задыхаться. Когда

я кончаю, он снова закрывает мне голову подушкой и тоже кончает. Потом берет

гигиенический тампон и кладет мне между

ягодиц. Когда он его вынимает, тампон весь в сперме и крови. Прижавшись ко мне,

он шепчет:

- У тебя в заднице так тепло, так узко, ты просто себе не

представляешь...

* * *

Иногда я спрашиваю себя, как может боль настолько возбуждать. Почти в то

же время я ударила палец на ноге об

угол письменного стола. С воем я выскочила хромая в коридор, позвала одну из

сотрудниц и добрых минут двадцать не

могла сосредоточиться на работе, настолько острой и всепоглощающей была боль. Но

когда он причинял мне страдания,

разница между болью и наслаждением становилась не такой явной: это были как бы

две стороны медали. Ощущения

качественно различные, но одинаково сильные и приводящие к одному и тому же

результату. Боль всегда была прелюдией к

наслаждениям, всегда вела, более или менее длинным путем (это могло длится

часами), к оргазму; она становилась для

меня столь же сладостной, столь же желанной, столь же неотделимой от физической

любви, как ласки.

* * *

В дверь стучат. Половина седьмого, я только что вернулась с работы. Я

оставляю дверь на цепочке и приотворяю

ее: это он. В правой руке у него продуктовая сумка, ручка портфеля зажата между

большим и указательным пальцами, в

левой - сверток от Бендела, а во рту - Пост.

Он энергично трясет головой - отчего газета падает на пучок сельдерея, -

чтобы показать мне, что он не хочет,

чтобы я ему помогла, проходит в кухню и ставит на стол сумку с продуктами, а

потом бросает Пост в портфель. Газета

падает с глухим стуком. Он смотрит на меня с важностью и обеими руками церемонно

кладет пакет от Бендела на

неубранную кровать.

- После обеда, - говорит он, видя, что я удивлена и сгораю от

любопытства.

- Надеюсь, ты не ходил по улице с газетой в зубах?

- Нет.

Он добавляет:

- Я взял ее в зубы, прежде чем постучать ногой в дверь. Специально, чтоб

тебя удивить, - и строго смотрит на меня

сверху вниз.

* * *

- Ну, показывай, - говорю я, доев салат.

- Подожди. Ты думаешь это что? Сначала съедим омлет?

- Ваше величество уже не знает, что и сготовить! Опять омлет?!

Он качает головой.

- Тебе он покажется восхитительным. И правда, омлет очень... - это смесь

свежих овощей, сыра и жареных

шампиньонов, залитая яйцами. Как только мы с ним покончили, я снова говорю:

- Теперь?

- Нет, в самом деле, - говорит он, - можно подумать, что ты никогда со

мной не обедала. А десерт? Есть еще

пахлава.

- Пахлава? После яиц? Какое странное сочетание! Нет, я больше ничего не

хочу.

- Как угодно. Будешь смотреть, как я ем.

Слизав с его пальцев последние капли меда, я причмокиваю.

- Отвратительная. Просто отвратительная. Тебя нужно снова выкупать. Ты

испачкала нос и даже брови. - Он берет

салфетку и вытирает мне лицо.

- Хорошо, - говорю я. - Теперь я могу посмотреть, что в пакете от

Бендела?

- Ты еще не видела другого; я его спрятал в продуктовую сумку, и он

раздавил помидоры. Но я хочу сначала выпить

кофе. День был тяжелый, и если я этого не сделаю, то могу заснуть.

Проходит еще полчаса перед тем, как мы идем в гостиную. Я сижу на подушке

у дивана, привязанная цепью к

ножке чайного столика. Я жду, пока он наливает себе кофе, поит меня чаем, моет

тарелки и возвращается с подносом в

гостиную.

Вид у него спокойный и радостный; он закуривает сигарету, зевает и берет

Пост.

Я ору:

- ЧТО В ПАКЕТЕ?

Он прикладывает палец к губам и хмурится.

- Тс-с! Глупенькая! В этом доме для того такая дорогая квартплата, чтобы

здесь не селились шумные люди.

Старуха Крайслер сейчас же поднимется, если ты будешь так громко кричать. Я тебе

о ней уже говорил. Она живет ниже

этажом в квартире 15Д. Ей нужно, по крайней мере, одну историю с изнасилованием

в неделю. А ей уже дней двенадцать не

попадалось никакой мерзости.

- Ты теперь смеешься над физическими потребностями старых дам? Как же

низко ты пал! Если ты собираешься

продолжать, я сейчас опрокину столик. Он упадет на тебя, и тебе будет очень

больно.

Он вздыхает, снимает ноги со стола, выходит и через минуту - возвращается

с торжествующим видом, держа в

поднятых над головой руках по пакету. Он бросает их на пол и становится на

колени, чтобы снять с меня наручники. Потом

он почти автоматически растирает мне запястья, это жест, ставший для него

привычным, не имеет ничего общего с

состоянием моих запястий, по большей части, металл их едва касается.

- Ну вот, - говорит он, - теперь я сяду, а ты откроешь пакеты.

Я открываю сначала пакет от Бендела. В нем, завернутые в шесть слоев

тонкой бумаги, лежат пояс из черных

кружев с резинками и пара светло-серых чулок. Мне неудержимо хочется смеяться. Я

корчусь от хохота, потом поднимаю

пояс: он смутно напоминает мне не то скелет, не то летучую мышь. Я одеваю его на

голову. Одна резинка качается у меня

перед носом, другая щекочет ухо, а третью я ловлю ртом.

- Боже мой, - стонет он, - до чего же у тебя экзотический вид!

Он захлебывается смехом, свистит, стонет. Нас обоих охватывает приступ

внезапного смеха, как это бывает или с

детьми на каникулах, или при особом, быстро проходящем опьянении, когда не