Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Как же ты, мамочка, перебиралась оттуда, с вещами, с Веточкой? Тебе кто-нибудь помог?
— Или! — с гордостью ответила Бабуня. — Я ж считай, была уже партизанка. Мине пацаны постепенно на тачке перетаскали моё майно.
— Мама, а нельзя было найти что-нибудь посветлее, вон у тебя глаза слезятся. Это ж страшное напряжение жить в такой темноте.
— Э-э, Лидочка, тут ты кругом неправая. Ты не поняла моей хитрости. Я верила, як нихто, шо наши победять немца, шо все вакуированные вернуться у свои квартиры. А их квартиры позанятые? Ну, я и поставила себя на их место. Думаю, после войны власти справедливо разберутся, и мы будем иметь заместо разрушенной квартиры другую, такую же як наша. Зря мы, чи шо, социализм строили? Подумала, шо я буду с этого иметь? Сплошной гембель. Вот и выбрала эту квартиру. Незаманчивую. Зачем брать позорный гембель на свою голову? Я ж потом со стыда сгорю, шо польстилася на чужое жильё! Я ж не мародёрка какая-то. Помнишь, як батько лупцював тебя, когда ты лазила за канахветами в его шухляду? Всё приговаривал — "честным быть — счастливо жить, а воровать — в застенке гнить". Так коммунисты проповедовали. Так шо ж я предам батькову память? А на эту конуру нихто не позарыться. Ну, правда, же ж?
— Да, ты права, — с грустью ответила мама.
— И знаешь, доця, як я оказалася правая! Як только Одессу освободили, евреи, як тараканы из щелей повылазылы. Конечно, слава богу, шо какие-то спаслись. Где они скрывалися, бедолаги, нияк не пойму. В наших катакомбах их не было. Може дэсь по хуторам прятались, а може люди добрые их под кроватями прятали. Он Муська з нашого двора усю оккупацию прятала свого хахаля, Аркашку пианиста. У неё в стенке была глубокая ниша, она её гуцульской капёртой завесила, и держала его у той нише усю оккупацию. А он такой поц малахольный оказався. У него ж ещё и жинка була з трёхлетним сыном, но где она скрывалася — нихто не знае. Теперь она з сыном откудова-то появилася, он бросил Муську, они вернулися у свою родную квартиру, благо паспорта с пропиской сохранили, и живуть себе счастливо. А Муська — дура, теперь локти себе кусаить. Вот нужно отдать должное евреям — они своих жинок не бросають…. Ну шо, Лида, фатить, ещё наговоримся, надо поспать трошки, он у тебя глаза слипаются. А мине з самого ранку надо на Привоз.
Теперь, когда я вспоминаю ту ночь, я понимаю, что Бабуня была честным и благородным человеком. Она так всю свою жизнь и прожила в той тёмной, холодной, неуютной квартирке. Не посмела просить у советской власти, чтоб её переселили в более подходящее жилище. Кто она? Неграмотная, простая одинокая женщина из крестьян. Ни читать, ни писать не умела. Во всех документах вместо подписи ставила крестик. Когда мы выбрались из катакомб, она не стала работать на румын. Ходила по дворам и нанималась к успешным людям — к кому-то прачкой, кому-то белила потолки и стены, а кому-то и обеды готовила. Да и Михаил не оставлял её — поручал мелкие партизанские дела. Так мы и протянули до освобождения Одессы.
ВЕРБЛЮДЫ
Всю ночь слышался грохот взрывов. Всё ближе и громче. Бабуня прижимала меня к своей груди, гладила по головке и приговаривала:
— Спы, дытынко, спы, ничого не бойся. Може с богом пронесёть.
А утром я проснулась от других звуков. Доносились крики толпы, как на Привозе в базарный день. Но страха не было. Наоборот, какое-то неожиданно радостное пробуждение и любопытство. Бабуня, как обычно куда-то ушла, но все двери открыты настежь. Я слезла с кровати и побежала в коридор. Широкое окно коридора, снаружи обвитое диким виноградом, пропускало зайчики солнышка. Пол коридора был мокрым. Значит Бабуня его только что помыла. Я осторожно добралась до распахнутой двери, выглянула во двор. Двор был пуст — ни детей, ни взрослых. Даже Жулик, который каждое утро ждал меня у крыльца, отсутствовал. А из арки подъезда раздавались крики толпы:
— Ура! Ура!
Босиком, в одних трусиках, я побежала через длинный подъезд на улицу и остановилась в недоумении. Передо мной тесной стеной вдоль тротуара стояли люди. Они размахивали руками, кричали, смеялись, плакали. Их возгласы и жесты были направлены в сторону мостовой. Люди стояли очень тесно. Я никак не могла разглядеть, чему они так радуются. Опустившись на коленки, я проползла между ног людей к бровке тротуара, подняла голову и… застыла от страха. Передо мной по мостовой, прямо по трамвайным рельсам, медленно двигалось огромное чудовище, тощее, на длинных ногах, с длинной шеей, выпученными глазами. К бокам прилипли лохмотья свалявшейся шерсти. Из пасти чудовища свисала длинная сопля, она моталась из стороны в сторону и не обрывалась. Меня охватил ужас! Но подняв свой взгляд выше, я увидела смеющегося и орущего «ура», дядьку. Он сидел верхом на этом чудовище. На голове дядьки выгоревшая пилотка, на спине скрученная валиком серая шинель и потрёпанный рюкзак с котелком, на плече винтовка. Лицо
- Прогулки по Парижу с Борисом Носиком. Книга 2: Правый берег - Борис Носик - Биографии и Мемуары
- Анна Ахматова. Я научилась просто, мудро жить… - Борис Носик - Биографии и Мемуары
- Анна Ахматова. Я научилась просто, мудро жить… - Борис Михайлович Носик - Биографии и Мемуары
- BAD KARMA. История моей адской поездки в Мексику - Пол Адам Уилсон - Биографии и Мемуары / Путешествия и география / Публицистика
- Беседы с Маккартни - Пол Дю Нойер - Биографии и Мемуары
- Беседы Учителя. Как прожить свой серый день. Книга I - Н. Тоотс - Биографии и Мемуары
- Сент-Женевьев-де-Буа. Русский погост в предместье Парижа - Борис Михайлович Носик - Биографии и Мемуары / Культурология
- Здесь шумят чужие города, или Великий эксперимент негативной селекции - Борис Носик - Биографии и Мемуары
- Был целый мир – и нет его… Русская летопись Лазурного Берега - Борис Носик - Биографии и Мемуары
- Мир и Дар Владимира Набокова - Борис Носик - Биографии и Мемуары