Гарантия на счастье - Грохоля Катажина

— Ты что-нибудь выбрала?

— Да…

Ее голос прозвучал лишь потому, что она вложила в него все свои силы. Только бы вытолкнуть звук, выше, еще выше, лишь бы он не был писклявым, не сломался, прозвучал естественно.

— Что? — с нетерпением спросила мать. Юстина уставилась в меню.

— Рис с овощами.

— Ты не должна без конца есть рис, тебе нужен белок. Официант!

На нем были черные, до блеска начищенные ботинки и черные брюки. Он стоял у стола, но не слишком близко.

— Слушаю.

— Две порции лосося в лимонном соусе. Какой салат порекомендуете к этому блюду?

— Рекомендую салат из отварных овощей. Морковь, цветная капуста, брокколи. Все свежее, вкусное, полезное…

— Я сама знаю, что полезно.

Ох, как ей было стыдно за мать, за этот ее поучительный тон, словно разрезавший воздух на части!

— Да, конечно, извините. — Официант еще заметнее согнулся, но его тон совсем не изменился. Как он может быть таким бесчувственным ко всему, что происходит вокруг?

— Какой-нибудь десерт?

— Может быть, позже.

Мать закрыла меню и посмотрела на нее. Когда туфли официанта исчезли, она смело подняла глаза.

— Почему ты так сидишь?

— Как? — отважилась спросить Юстина.

— Ты не умеешь естественно держаться в обществе. Не дуйся. Если я обращаю на это твое внимание, слушай, это для твоего блага… Никогда ничего не добьешься, если будешь вот так…

Юстина больше не слушала, она словно отключилась. Это было отработано у нее до совершенства. Она внимательно смотрела на мать, то есть мать считала, что Юстина внимательно смотрит на нее, а она в это мгновение закрывала уши и сердце и наблюдала за ее двигающимися губами, раз за разом обнажавшими белые зубы. Мать каждый месяц ходила к зубному врачу, но даже белизна ее зубов не могла отвлечь взгляда от морщинок вокруг губ, трепетавших и искривлявшихся в такт словам.

— Ты не умеешь вести себя в обществе…

Юстина включилась слишком рано. Это еще не диалог, продолжалась сольная партия. Мать облизнула вытянутые губы, накрашенные темно-коричневой перламутровой помадой, от которой все равно ничего не останется после обеда. И тогда мать возьмет салфетку, вытянет губы в трубочку — от одной этой мысли Юстине хотелось рассмеяться — и аккуратно вытрет их, оставляя коричневые следы на безучастной ткани. Губы тут же выцветут, сольются с цветом лица, и исчезнет ее надменность. Может, это помада виновата в том, что мать не может нормально разговаривать, а только произносит речи, наставляет, поучает, отчитывает, опекает несамостоятельную дочь, нуждающуюся в заботе, твердой направляющей руке?..

Лосось был нежный, почти безвкусный, но Юстина не решалась его подсолить. Мать говорила, что приправы портят вкус блюд. Потому она и не посолила рыбу.

— Локти, — произнесла мать, и руки Юстины мгновенно прижались к телу, грудь сама собой подалась вперед, подбородок поднялся вверх. Локти, локти, книжки под мышками, чтобы научиться есть правильно, как положено в обществе. — А здесь неплохо, — сказала мать. — Тихо. Отдохну. Отдохнем, — поправилась она.

Юстина молчала. Вилка неприятно заскрежетала по тарелке. Юстина аккуратно поддела зубцами последний кусочек моркови и поднесла ко рту. Прожевала, почти не шевеля губами, и положила вилку на «половину пятого», как учила мать, тем самым подав знак официанту, что она закончила трапезу.

— После обеда пойдем на прогулку. Посмотрим, что здесь есть интересного. Свежий воздух полезен для здоровья.

— Хорошо, — сказала Юстина, хотя мать ее и не спрашивала, а лишь, как всегда, объявляла.

Когда рядом неожиданно появился официант, она, передавая тарелку, взглянула на него. А он просто посмотрел ей в глаза.

Пляж был пустынен. Деревянная лестница вела вниз, от дюн к морю, на узкий отрезок пляжа. Светлый песок с бетонными треугольниками и камни.

— С каждым годом пляж становится все меньше, — вздохнула мать, — и ничего нельзя сделать. Море неумолимо поглощает сушу, часть за частью. Скоро совсем ничего не останется.

Юстина сняла туфли и погрузила босые ступни в мягкие, мелкие камушки. Сухой песок проник между пальцами, его ласка была почти неощутима, но она почувствовала себя так, словно согрешила.

— Будь осторожна. Здесь могут быть осколки, лучше надень туфли.

Голос матери не был сердитым, но Юстина, конечно, не стала перечить ей, не попыталась заверить, что будет смотреть под ноги и перед собой, на небо и на землю, но больше на землю. Она не сказала, что хочет подойти к воде. В воде осколки становятся безопасными, округлыми. Вода сглаживает даже стекло, оно становится матовым, превращается в маленький зеленый прозрачный камушек. Не попросила позволения пойти по кромке, там, где соединяются, соприкасаются, борются, ласкают и дразнят друг друга земля и вода. Кто кого и когда одолеет? Нет, она ничего этого не сказала, только присела на корточки, смахнула с ноги приставший песок. Заскрипело — ноги гладко вошли в туфли, отделявшие ее от нежности, ласки и полуденного тепла.

— Дыши глубже, йод очень полезен для здоровья.

Конечно, она будет глубоко дышать, она сюда для того и приехала, чтобы дышать, отдыхать, отдыхать и дышать. Юстина сделала глубокий вдох и пошла за матерью.

Когда они спустились в ресторан, было уже темно. Зал изменился: верхний свет выключили, на столиках горели свечи, зажженные на стенах светильники отбрасывали тени на пол. Обстановка стала ласковой и уютной.

Мать осмотрела зал и направилась к столику в углу, у окна. Они завтракали и обедали не тут, но Юстина последовала за ней. Почему не прежний столик? Ковровое покрытие — толстое, зеленое, в синие ромбы, — похожее на настоящий персидский ковер, заглушало звуки их шагов. Неожиданно, словно из ниоткуда, возник тот же самый официант. Она узнала его по туфлям и движению сердца, которое обычно чуть поднималось вверх и опускалось, а сейчас на звук его голоса вдруг дернулось в сторону.

— Добрый вечер.

Она не ответила, мать тоже промолчала. В его изящных руках появилось меню. Он терпеливо ждал, пока мать, подняв глаза, говорила Юстине:

— Сначала закажем чай. Выпей малинового. У меня такое ощущение, что ты вот-вот простудишься.

— Малиновый чай, пожалуйста. — Она нашла в себе смелость сделать заказ и встретилась с его внимательным, неулыбчивым взглядом, слушавшим ее губы.

— Итак, малиновый, — повторила мать, словно не слышала ее. — Один малиновый чай и маленькую чашечку капуччино для меня. А мы пока посмотрим, что заказать на ужин.

— Сию минуту.

Официант исчез, и даже ворс на ковре не примялся за время его недолгого присутствия.

Когда он убирал со стола, она следила за его ловкими руками — две тарелки, одна в другой, две чашки у края тарелки. Большой палец поддерживает эту сложную конструкцию, указательный — на заварном чайнике. Профессиональный навык, и посуда стала послушной, неподвижной в ожидании своего часа. Плавные движения локтей, принимающих тяжесть предназначенной для мытья посуды; тарелки и чашки даже не дрогнули, когда он поднял руки и сделал ими полукруг в воздухе, как в танце.

Она вздрогнула.

На третий день у матери с утра болел желудок. Она лежала в постели, а Юстина сидела в кресле и читала. Мать надеялась, что боль отступит сама собой, но напрасно. После обеда Юстина пошла в аптеку. Был пасмурный день, море шумело, ветер дул со стороны суши. Она подумала, что если поторопится, то, возможно, успеет заглянуть на пляж, посмотрит, что происходит с водой и песком, кто победит на этот раз, а мать не рассердится, поскольку ничего не узнает. Юстина может сказать, что в аптеке была очередь, хотя до сих пор никогда, ни разу не обманывала мать, ну, наверное, всего один раз из-за какого-то школьного пустяка, да и это было давно. Юстина побежала к Портовой улице, а ветер выл за песчаными холмами, шумел, как проходящий поезд. К сожалению, в аптеке действительно собралась очередь, и Юстина поняла, что не успеет на пляж, а мать уж точно сегодня не пойдет на прогулку.