Стихи - Эмиль Верхарн

Перевод Э. Линецкой

Из книги «Города-спруты»

(1896)

Равнина

Равнину мрак объял: овины, нивыИ фермы с остовом изъеденных стропил;Равнину мрак объял, она давно без сил;Равнину мертвую ест город молчаливо.

Огромною преступною рукойМашины исполинской и проклятойХлеба евангельские смяты,И смолк испуганно задумчивый оратай,В ком отражался мир небесный и покой.

Ветрам дорогу преградя,Их загрязнили дым и клочья сажи;И солнце бедное почти не кажетСвой лик, истертый струями дождя.

Где прежде в золоте вечернем небосводаСады и светлые дома лепились вкруг, —Там простирается на север и на югБескрайность черная — прямоугольные заводы.Там чудище огромное, тупоеГудит за каменной стеной,Размеренно хрипит котел ночной,И скачут жернова, визжа и воя;Земля бурлит, как будто бродят дрожжи;Охвачен труд преступной дрожью;Канава смрадная к реке течетМохнатой тиной нечистот;Стволы, живьем ободранные, в мукеЗаламывают руки,С которых, словно кровь, струится сок;Крапива и бурьян впиваются в песокИ в мерзость без конца копящихся отбросов;А вдоль угрюмых рвов, вдоль путевых откосовЖелезо ржавое, замасленный цементВздымают в сумерках гниенью монумент.

Под тяжкой кровлею, что давит и грохочет,И дни и ночиВдали от солнца, в духотеТомятся люди в страдной маяте:Обрывки жизней на зубцах металла,Обрывки тел в решетках западни,Этаж за этажом, от зала к залуОдним кружением охвачены они.Их тусклые глаза — глаза машины,Их головы гнетет она, их спины;Их пальцы гибкие, которые спешат,Стальными пальцами умножены стократ,Стираются так скоро от напораПредметов жадных, плотоядных,Что оставляют постоянноСлед ярости на них, кровавый и багряный.

О, прежний мирный труд на ниве золотой,В дни августа среди колосьев хлеба,И руки светлые над гордой головой,Простертые к простору неба, —Туда, где горизонт налился тишиной!

О, час полуденный, спокойный и невинный,Для отдыха сплетавший теньСреди ветвей, чью лиственную сеньКачали ветерки над солнечной равниной!

Как будто пышный сад, раскинулась она,Безумная от птиц, что гимны распевали,Высоко залетев в заоблачные дали,Откуда песня их была едва слышна.

Теперь все кончено, и не воспрянуть нивамРавнину мрак объял, она без сил:Развалин прах ее покрылРазмеренным приливом и отливом.

Повсюду черные ограды, шлак, руда,Да высятся скелетами овины,И рассекли на половиныДеревню дряхлую стальные поезда.

И вещий глас мадонн в лесах исчез,Среди деревьев замерший устало;И ветхие святые с пьедесталаУпали в кладези чудес.

И все вокруг, как полые могилы,Дотла расхищено, осквернено вконец,И жалуется все, как брошенный мертвец,Под вереском сырым рыдающий уныло.

Увы! Все кончено! Равнина умерла!Зияют мертвых ферм раскрытые ворота.Увы! Равнины нет: предсмертною икотойВ последний раз хрипят церквей колокола.

Перевод Ю. Левина

Статуя полководца

У скотобоен и казармВстает он, грозовой и красный,Как молнией сверкая саблей ясной.

Лик медный, золотые — шлем, султан;Всегда перед собой он видит битву, пьянНепреходящей, дивной славы бредом.

Безумный взлет, исполненный огня,Стремит вперед его коня —К победам.

Как пламя пролетает он,Охватывая небосклон;Его боится мир и прославляет.

Он за собой влечет, сливая их в мечте,Народ свой, бога, воинов безумных;И даже сонмы звезд бесшумныхПлывут ему вослед; и те,Кто на него встает с грозой проклятий,Глядят, застыв, на пламенные рати,Чей вихрь зрачки их напоил.

Он весь — расчет и весь — взрыв буйных сил;И двери гордости его несокрушимойЖелезной волею хранимы.

Он верит лишь в себя, все остальное — прах!Плач, стоны, пиршества из пламени и крови,Что непрерывно тянутся в веках.

Он — словно гордой смерти изваянье,Что жизнь горящую, из золота и гроз,Вдруг завершает, как завоеванье.

Он ни о чем, что сделал, не скорбит;Лишь годы мчатся слишком скоро,И на земле огромной нет простора.

Он — божество и бич;И ветер, вкруг чела его легко летящий,Касался лба богов с их молнией гремящей.

Он знает: он — гроза, и свой он знает жребий:Упасть внезапно, рухнуть как скала,Когда его звезда, безумна и светла,Кристалл багряный, раздробится в небе.

У скотобоен и казармВстает он, грозовой и красный,Как молнией сверкая саблей ясной

Перевод Г. Шенгели

Статуя буржуа

Он глыбой бронзовой стоит в молчанье гордом.Упрямы челюсти и выпячен живот,Кулак такой, что с ног противника собьет,А страх и ненависть на лбу застыли твердом.

На площади — дворцы холодные; она,Как воля жесткая его, прямоугольна.Высматривает он угрюмо, недовольно,Не брезжит ли зарей грядущая весна?

Понадобился он для рокового дела,Случайный ставленник каких-то темных сил,И в сумрачном вчера успешно задушилТо завтра, что уже сверкало и звенело.

Был гнев его для всех единственный законВ те дни; ему тогда бряцали на кимвалах,И успокаивал трусливых и усталыхПорядок мертвенный, который строил он.

Как мастер, опытный в искусстве подавленья,Он тигром нападал и крался, как шакал,А если он высот порою достигал, —То были мрачные высоты преступленья.

Сумев закон, престол, мошну свою спасти,Он заговоры стал придумывать, чтоб ложнойОпасностью пугать, чтоб ныне было можноУ вольной жизни лечь преградой на пути.

И вот на площади, над серой мостовоюОн, властный, и крутой, и злобствующий, встал,И защищать готов протянутой рукоюНа денежный сундук похожий пьедестал.

Перевод Н. Рыковой

Восстание

Вся улица — водоворот шагов,Тел, плеч и рук, к безумию воздетых, —Как бы летит.Ее порыв и зовС надеждою, со злобой слит.Вся улица — в закатных алых светах,Вся улица — в сиянье золотом.

И встала смертьВ набате, расколовшем твердь;Да, смерть — в мечтах, клокочущих кругом,В огнях, в штыках,В безумных кликах;И всюду — головы, как бы цветы, на пиках.

Икота пушек там и тут,Тяжелых пушек кашель трудныйСчитает плач и лай минут.На башне ратуши, над площадью безлюдной,Разбит ударом камня циферблат,И не взывает времени набатК сердцам решительным и пьянымТолпы, объятой ураганом.

Гнев, руки яростно воздев,Стоит на груде камней серых,—Гнев, захлебнувшийся в химерах,Безудержный, кровавый гнев.И, задыхающийся, бледный,Победный,Он знает, что его мгновенный бредНужней, чем сотни сотен летТомительного ожиданья.

Все стародавние мечтанья,Все, что провидели в годахМогучие умы, что билосьПлененным пламенем в глазах,Все, что, как тайный сок, клубилосьВ сердцах, —Все воплотилосьВ несчетности вооруженных рук,Что сплавили свой гнев с металлом сил и мук.

То праздник крови, чей циклонНесет сквозь ужас строй знамен.И красные проходят людиПо мертвецам, лежавшим в общей груде;Солдаты, касками блестя,Не зная более, где правый, где неправый,Уставши слушаться, как бы шутя,Лениво атакуют величавыйИ полный сил народ,Желающий осуществить все бредыИ брызнуть в темный небосводКровавым золотом победы.

Убить, чтобы творить и воскрешать!Как ненасытная природа,Зубами впиться в цель,Глотая дня безумный хмель:Убить, убитым быть для жизни, для народа!

Дома пылают и мосты,Как замки крови в сердце темноты;До дна вода в задумчивых каналахБлистает в отраженьях дымно-алых;Позолочённых башен рядТенями беглыми переграждает град;Персты огня в ночной тениВзметают золотые головни,И горны крыш безумными прыжкамиМятутся вне себя под облаками.

Расстрелы и пальба!

Смерть механической стрельбой,Прерывистою и сухой,Валит вдоль стен на перекресткахТела, что стынут в корчах жестких;Как баррикады — груды их;Свинец господствует на площадях немых,И трупы, что картечь разъяла на лохмотья.Зияют в небеса растерзанною плотью,И в пляске фантастических зарницУлыбкой кажется гримаса мертвых лиц

Захлебываясь, бьет набат, —В сраженье так сердца стучат, —И вдруг, как голос, схваченный удушьем,Тот колокол, что выкликом петушьимЗарю пожара звал в зенит, —Молчит.

У ветхой ратуши, откуда эшевеныСмиряли город, ограждая стеныОт гневных толп, от яростной тоскиЛюдей, покорных страстной вере, —Бьют молоты в окованные двери;Засовы отлетают и замки;Железные раскрыты шкапы,Где гнет веков в пергаментах лежит,И факел жадный к ним стремитСвои змеящиеся лапы,И черное былое — прах.В подвалах и на чердакахГромят; на вышки трупы сносятИ сбрасывают, и они, стрелойЛетя на камни мостовой,Руками красный воздух косят.

В церквахВитражи, где святые восседали,Рассыпавшись в мельчайший прах,На плитный пол упали;Христос бескровный, как фантом,Последним прикреплен гвоздем,Уныло свешивается с распятья.

Ковчежцы, где желтел елей,Расплесканы под вопли и проклятья;Святым плюют в глаза у алтарей,И пол собора, точно снегом,Причастием усыпан, и по нем,Его давя победным каблуком,Толпа промчалась диким бегом.

Рубины смерти в недрах ночиКак звездные сверкают очи;Град из конца в конец —Огнем и золотом струящийся багрец;Град простирает к небосклонуСвою пурпурную корону;Безумие и гневПылают, жизнь в свой алый плащ одев;Земля трепещет,Пылает даль,И дым и ярость ураганом плещутВ холодный небосвод, прозрачный как хрусталь.

Убить, чтоб сотворить и воскресить!Или упасть и умереть!О двери кулаки разбить,Но отпереть!

Пусть будет нам весна зеленой иль багряной,Но сквозь веков тяжелый строй,Весь клокоча, летит грозою пьянойСмерч силы роковой!

Перевод Г. Шенгели