Подарок для Дороти (сборник) - Джо Дассен

В конце службы священник объявляет: «Ite missa est», закрывает большую изукрашенную священную книгу, целует ее и, держа спину прямо, преклоняет колена перед алтарем. Поднявшись, подхватывает полы ризы и уходит в ризницу.

Дэвид покидает церковь в облаке молчания. Вместе с Ханнагенами присоединяется к толпе, обступившей священника, который проводил богослужение и читал проповедь. Тот кладет руку на голову Дэвида и говорит:

— Это ведь малыш… Левин, не так ли?

Дэвид отвечает: «Да, святой отец», потому что слышал, как другие называли его святым отцом, и краснеет. Священник смеется и поворачивается, чтобы пожать руку мистеру Пелику, который тоже живет на этой улице. Мистер Пелик мажет свежим гудроном крышу своего гаража, чтобы на нее не залезали дети. Он поздравляет священника с отличной проповедью.

Спустившись вниз по ступеням, Дэвид спрашивает у Джонни — Увидимся после завтрака, у кучи песка? — Потом говорит: — До свидания, мистер Ханнаген, — и убегает, пересекая улицу по диагонали до своего дома.

К приходской школе пристраивают еще одно крыло. В воскресенье на стройке никого нет, и после полудня, когда прихожане расходятся, Дэвид идет играть на куче песка за бетономешалкой. Вначале Джонни опасался: ему казалось, что это место расположено в чересчур опасной близости к церкви, чтобы устраивать тут нечестивые игры по воскресеньям, но, с другой стороны, тут столько возможностей поразвлечься, что не стоит уж слишком беспокоиться о потенциальных грехах.

Дэвид сидит на самом верху кучи, а Джонни строит внизу замок из сырого песка.

— Так тебе понравилось в церкви? — спрашивает Джонни, укрепляя угловую башню, которая все время осыпается.

Дэвид был поначалу зачарован балетной слаженностью в движениях верующих: вставал, когда все вставали, кланялся, когда все кланялись, бормотал, когда все бормотали. Но уверенная повадка Ханнагенов в конце концов развеяла очарование. Вставать, садиться, преклонять колена стало пустой мимикой, а бархат молитвенной скамеечки был неудобен для коленей. Все два часа, что длилась служба, он чесался, шмыгал носом и пялился на электрические провода, чувствуя унижение, оттого что вынужден притворяться, в то время как Джонни явно знал все ритуалы наизусть. В конце мистер Ханнаген раздал детям монеты по десять центов для пожертвований. Дэвид свою уронил, и ему пришлось ползать под пюпитром, пока он ее не нашел, заставляя ждать нетерпеливого сборщика.

— Да, понравилось, — отвечает Дэвид.

Джонни щурится и спрашивает:

— А что понравилось?

— Иисус…

Оба мальчика крестятся: Дэвид — с гордостью, хвастаясь перед Джонни и целым светом, Джонни — просто рефлекторно.

— Его нельзя называть, — говорит Джонни.

— Ты мне уже говорил.

— Нельзя поминать имя Господа всуе.

— Иисус не Бог.

— Бог! — говорит Джонни и снова крестится.

Дэвид спохватывается, что забыл это сделать, и касается пальцами лба и живота.

— Ты весь мокрый, — говорит Дэвид.

Джонни ничего не отвечает. Дэвид выше ростом и принимает укоризненный вид.

— Ты раньше не крестился, — возражает Джонни.

— Да крестился я! Только ты не видел.

Дэвид достает из кармана подшипник и начинает катать его по песку, выдавливая маленькие отпечатки.

— Нет, не крестился, — говорит Джонни. — Это же я тебя научил.

— А я говорю, что ты просто не видел. Что я могу поделать, если ты не видел?

Дэвид находит в песке две пустые смятые пачки из-под сигарет. Распрямляет их, кладет перед собой, потом наполняет обе песком. Вскакивает на ноги и засовывает подшипник в карман.

— Эй! У меня идея.

— Какая?

Дэвид вытягивает руку с сигаретными пачками и показывает подбородком на церковь:

— Давай высыплем их в воду. Все лоб себе грязью вымажут.

— В какую воду? — спрашивает Джонни недоуменно.

— Сам знаешь. Там, где мы были сегодня утром.

— В святую воду? — Джонни ошеломлен.

— Да. Замутим ее. Все перемажут себе лица в темноте.

— Это же грех! — торжественно заявляет Джонни.

— Откуда ты знаешь?

— Да уж знаю, грех, и все тут.

— Подумаешь, никакой это не грех, просто ты трусишь.

Он презрительно смотрит на Джонни сверху вниз. С ним этот трюк всегда срабатывает.

— Я не трушу. Грех это.

— Откуда ты знаешь? Давай, Джонни, все вымажут себе лица грязью.

А поскольку Джонни все еще колеблется, Дэвид повторяет:

— Так ты все-таки трусишь?

— Нет, — говорит Джонни, немного поразмыслив.

— Ну так пошли! — говорит Дэвид и сбегает с кучи песка, растоптав замок Джонни. И протягивает ему одну из обернутых целлофаном пачек: — Давай!

— Ладно, — говорит Джонни, возбужденный и напуганный.

— Иисус, — говорит Дэвид, и оба крестятся.

Они досыпают в целлофан мокрого песка и бегут к боковому входу в церковь.

— Лица себе вымажут! — прыскает Джонни, и Дэвид тоже весело смеется.

Они осторожно проскальзывают в темный притвор.

— Никого, — шепчет Дэвид.

Через пять ходок обе чаши со святой водой полны грязи.

— Ну-ка, что это вы тут делаете?

Священник, выглянув из ведущей в неф двери, пронзает их взглядом.

— Стойте! — кричит он, устремляясь за ними к выходу. — Стойте! Но они уже исчезают за живой изгородью сада Ханнагенов.

Почти ночь. Дэвид плачет в своей постели, катая взад-вперед подшипник по подушке и прислушиваясь к шуму голосов, которые доносятся из гостиной.

Священники вышли из своего дома целой делегацией. Дэвид видел, как они поднимались по ступеням крыльца Ханнагенов, как позвонили и вошли. Когда они ушли, он услышал щелканье кожаного ремня и вопли Джонни в гараже. Мистер Ханнаген — сторонник телесных наказаний. Когда же Дэвид сделает какую-нибудь глупость, за ним иногда гоняется Фэт Лави, вооруженная сложенным вдвое ремешком, но ей никогда не удается его поймать.

Теперь священники внизу, говорят с его отцом. Фэт Лави поет в комнате для прислуги, и через решетку слышно:

Войдите в воду,

Войдите в воду, дети,

Войдите в воду…

А Малышка Бесс говорит:

— Мам, у Лиззи опять голова отвалилась.

Пение прерывается.

— Пришью после ужина, детка.

— Обожаю Лиззи, — говорит Малышка Бесс. Дэвид шмыгает носом. В окно можно видеть миссис Мюллер, выгуливающую Лаки. Пес останавливается у пожарного гидранта, а миссис Мюллер роется в своей сумочке.

Лаки обмотался поводоком вокруг уличного фонаря, и мистер Мюллер вернулся, чтобы помочь Дэвиду его распутать. Пока он склонялся над поводком, Малышка Бесс дернула за его рукав.

— Бум по голове, — сказала она с гордостью.

Мистер Мюллер проворчал:

— Дэвид, надо было держать его крепче.

К ним по лужайке подбежал Джонни.

— Ладно, пойду есть пирожные, но мне потом надо сразу домой.

Он улыбнулся мистеру и миссис Мюллер.

Дверь им открыл мистер Левин — в домашних тапочках и с синей книгой в руке. Он улыбался, галстук был распущен.

— А, миссис Мюллер, мистер Мюллер! Как дела? Да входите же.

Он широко распахнул дверь, проводил их в гостиную и усадил — высокую миссис Мюллер в кресло у раздвижной двери, а толстого мистера Мюллера на диван в глубине комнаты.

— Ну, Дэвид, как кино? Хорошо? — спросил он.

— Ага! — отозвался Дэвид из коридора.

Мистер Мюллер прошептал что-то слишком тихо, чтобы Дэвид разобрал, и мистер Левин сказал:

— Иди на кухню есть десерт. А, Джонни, здравствуй, я тебя не заметил.

— Здравствуйте, — сказал Джонни.

— Рут, — позвал мистер Левин, — спускайся, Мюллеры пришли. — Он обернулся к ним с улыбкой: — Рад вас видеть.

На кухне Фэт Лави мыла посуду в раковине, пеня воду мокрыми руками и тяжело переминаясь с ноги на ногу на плиточном полу. Она улыбнулась детям, сверкнув золотыми зубами, и стянула тряпку с крючка.

— Ну, садитесь, принесу вам молока и пирожных.

Она вытерла руки и переместилась к буфету. Малышка Бесс подбежала к матери и уцепилась за складки ее живота.

— На злого дядьку ком снега свалился, — защебетала она. — Бум, прямо по голове!

Фэт Лави, сияя, наклонилась к ней:

— Хорошо повеселилась, детка?

— Вот такущий ком снега! — сказала Малышка Бесс, надувая лоснящиеся щеки. — Вот такущий! — и она раскинула ручонки, насколько смогла.

— Да неужели? — откликнулась Фэт Лави, роясь в буфете.

— Ну да, — сказала Малышка Бесс.

— А теперь садись, родная.

Фэт Лави налила молока и раздала пирожные.