Анаис - Паскаль Лене

– Ей плохо, – не отставал Винсент. – Надо вызвать врача. Да. Ее надо обследовать.

– Конечно! Все это надо обследовать, – ухмыльнулся Жером, откинув раздраженным жестом полы пальто с обнаженного живота Анаис.

– Что это?

– Что это? Что это? – повторил Жером вне себя. – Может быть, крапивница? Или экзема? Добрый доктор скажет. Ты этого хочешь?

Распахнутое пальто Анаис открывало выбритый лобок, словно после хирургической операции, пятнышки крови, красные ссадины, мерзкие лиловые отметины, похожие на ожоги. Винсент не отрывал глаз, пытаясь расшифровать эти знаки, словно надпись, выполненную незнакомыми иероглифами. А мы смотрели на Винсента, растроганные его наивностью. Мы с Жеромом не были столь простодушны. То, что произошло с Анаис, что ее заставили вытерпеть, нам было известно не более, чем Винсенту. Мы тоже не были обучены разбирать такие надписи. Но мы поняли сразу. У нас был нужный словарь. В глубине души. А Винсент никак не мог понять. Все его существо этому противилось.

– Если это увидит врач, – сказал Жером, немного смягчившись, – он подумает, что это сделали мы. В худшем случае. А в лучшем – что мы не способны присмотреть за ней.

– Да что мы? – простонал Винсент. – Анаис плохо. Ей нужно лечение.

Однако его голосу уже не доставало твердости. Мы не станем показывать эту мерзость врачу, конечно же нет! Анаис уже даже не пыталась скрывать от нас свои сомнительные приключения. Ей было плевать. В своем коматозном сне она насмехалась над нами, сама того не желая и не понимая. «Хороша же она!» Но нам уже было не до смеха. Как бы то ни было, наш растленный ангелочек знал, что мы отмоем кровь и рвоту, ничего никому не сказав.

Она вдруг зашевелилась, словно сделала усилие, чтобы проснуться – огромное усилие, – и пробормотала:

– Я наглоталась дряни. Слишком много. – Потом, обессилев, снова лишилась чувств.

Анаис проспала до самого вечера. Мы перенесли ее в комнату Жерома. Мы не слышали, как она встала. Ужинали в гостиной, сидя на полу вокруг низкого столика, на который Жером поставил сковородку с бифштексами. Обычно сковородка на драгоценном лакированном столике с китайским орнаментом выводила Винсента из себя. В этот раз он ничего не сказал.

Появилась Анаис, закутанная в купальный халат Жерома. Пояс был обернут вокруг талии дважды. Сомкнутыми руками она придерживала ворот у самого горла. Анаис шла маленькими шажками, как японка. От ее ног на паркете оставались влажные следы. Анаис молча смотрела на нас. Ее взгляд переходил с одного на другого, не решаясь остановиться. Мы тоже на нее смотрели. Она присела на канапе. От нее хорошо пахло. Она натерлась моим одеколоном. Халат Жерома и мой одеколон – таким образом она снова хотела с нами подружиться. Она маскировала привычным запахом тревожные отметины прошедшей ночи. Наверняка ей самой было страшно.

Винсент смотрел на Анаис с детской тоской. Он не мог оторвать от нее взгляда. Все смущенно молчали: мы – из-за того, что видели этим утром, она – из-за того, что дала увидеть. Она, наша милая семейная плутовка, которая обычно разгуливала нагишом.

Винсент нарушил молчание: кто эти люди, кто эти сволочи? Анаис коротко взглянула на Винсента с удивленным видом. Что ее удивило: его вопрос или то, что он здесь, что мы перед ней все трое? Откуда она вернулась? Из какого далека? Она, должно быть, сама это помнила нетвердо, а потому молчала, отвечая на наши расспросы только собственным замешательством.

– Хочешь есть? – спросил я через минуту.

Она улыбнулась мне, кивнув головой. Винсент сходил за тарелкой и подал ей бифштекс. Она набросилась на мясо, разрывая его ножом и глотая куски не жуя, с какой-то звериной яростью. Должно быть, она и впрямь сильно проголодалось. И потом она выигрывала время до наших вопросов. Она положила себе еще спагетти.

– Не увлекайся, – сказал Жером, – тебе снова будет плохо.

Она продолжала наматывать спагетти на вилку и запихивать себе в рот. Я рассмеялся, мне вдруг полегчало. Анаис была обжорой, браво! Новое лицо нашей протеже меня успокоило. Этой ночью ничего такого не произошло. Почти ничего. У нее было несварение желудка, вот и все.

И вдруг колесо этой спасительной мысли со скрежетом застопорилось. Вилка со звоном упала на тарелку. Анаис застыла с набитым ртом, упершись взглядом в бог знает какое видение. Потом, с трудом сглотнув, пообещала тихим, еле слышным голосом:

– Я туда больше не вернусь. Никогда.

В последующие ночи Анаис спала одна. На ее теле оставались следы. Они заживут, сотрутся. Но мы их видели – и мы тоже, она знала. Она подозревала, что мы не станем настаивать на том, чтобы забраться к ней в постель, и что мы так же, как она, хотим обо всем забыть.

Несколько дней она не выходила из квартиры. Взяла книги из моей библиотеки – она, за всю жизнь не раскрывшая трех брошюр, – и часами читала. Она придумала такой способ избежать наших вопросов – или своих собственных. Она была спокойна и молчалива. Винсент разжигал поленья в камине. Она усаживалась на канапе, подобрав под себя ноги, и читала. На ней было длинное, наглухо застегнутое платье. Она так пряталась от нас.

Мы с Жеромом наведались по адресу, нацарапанному на бумажке. Мы представляли себе какой-нибудь тайный вертеп с непреодолимыми решетками, охранниками, вооруженными револьверами. Автобус привез нас на красивую авеню, засаженную каштанами, недалеко от Елисейских полей. Под указанным номером мы обнаружили особняк в стиле неоклассицизма. Богатство обстановки нас ничуть не удивило. Мы были в том возрасте, когда принято считать, что деньги и порок, как старость и уродство, прекрасно уживаются друг с другом. Мы были почти разочарованы, когда перед нами сама собой раскрылась входная дверь из двойного стекла.

Затем мы словно поплыли в аквариумном свете огромной залы, лишенной тени и освещаемой целиком сквозь матовое стекло потолка. Большие картины абстракционистов медленно проплывали мимо нас. В глубине залы, за письменным столом – единственным предметом мебели во всем обширном пространстве – сидела дама средних лет в элегантном твидовом костюме и перелистывала тетрадь в картонной обложке. Она машинально подняла на нас глаза и приветствовала улыбкой, а затем вернулась к своему занятию, сверкнув очками в блестящей оправе.

– Ты уверен, что это тот дом? – шепотом спросил я Жерома.

Он обратил мое внимание на то, что странная стеклянная колонна в центре залы была не архитектурной деталью, а шахтой лифта. Мы притворились, будто рассматриваем еще одну-две картины, а потом вызвали лифт. Дама в твиде и бриллиантовых очках закрыла тетрадь и поднялась:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});