Под красным солнцем не пересекай границ - Леся Орбак

улыбка и полное отсутствие отпечатка мирских тревог во взгляде, будто человек живет в ином мире, где не было Войны, солнце по-прежнему желтое, а детей рожают много и не отправляют бомбить химзаводы соседских государств. Инспектор вспоминает о брате и горячо жмет Смотрителю руку. Такие лица даются людям, призванным защищать и спасать. На это все надежды.

– Помогу, чем смогу, – уверяет Смотритель. – Следуйте за мной.

Коридоры административного крыла светлее, чем служебные. И чище. Все регистрационные книги и ведомости хранятся в архиве, разложенные по стеллажам в аккуратно помеченных папках. Папка с текущими ежедневными ведомостями лежит отдельно, Смотритель усаживает инспектора за стол, предлагает чаю.

– Спасибо, я, надеюсь, ненадолго, – отказывается Риз Третий, шурша страницами. Ищет среди аккуратных колонок. Нужная дата. Нужное время. Нужное имя. Минус одна надежда. – Скажите, зарегистрированный посетитель может на время покинуть территорию зоопарка и затем вернуться, без упоминания об этом в регистрационной книге? Скажем, при каких-нибудь экстренных обстоятельствах.

– Исключено, – рубит еще одну надежду Смотритель. – Для этого ему нужно снять маячок, а все перемещения маячка фиксируются электронным регистратором. Идемте в кабинет охраны, там вы сможете просмотреть записи камер наблюдения.

– У вас все записывается?

– Конечно.

«Твою мать, святоша, с этого и надо было начинать!» – негодует Риз Третий, благодарно улыбаясь Смотрителю, пока тот переписывает на клочок бумаги номер маячка и еще два коротких служебных кода.

В кабинете охраны стены светятся разнокалиберными экранами. Весь зоопарк, как на ладони. В микроминиатюре. Крошечными точками движутся люди, яркими пятнами мечутся в клетках звери. Ни одного крупного плана и это сводит полезность записи на нет.

– Зато мы можем отследить маячок, – ободряет Смотритель, хлопает по плечу одного из охранников, просит: – Прокрути нам вчерашнюю запись. Вот коды. Инспектор, вам лучше присесть, просмотр – дело не быстрое.

Пляшут по клавишам пальцы, на экранах веером раскрываются стоп-кадры, их ряды редеют, меняются, пока не сходятся на одном файле. Охранник проматывает запись до нужной временной отметки и включает воспроизведение.

Толпа детворы заполоняет холл, перетекает в раздевалки и дальше – на следующий пост охраны; активированные маячки загораются красными точками. Охранник снова отбивает на клавиатуре чечетку и из маячков остается только один, рядом мигает его номер. Инспектор сверяет по записке – все верно.

Свора детворы растекается по зоопарку сначала общей бесформенной массой, затем от нее отпочковываются мелкие группки. Инспектор следит, не моргая, за красной точкой, которая удаляется все дальше и дальше от выхода. Она не остается одна, и рядом всякий раз заметно больше других, чем три.

Контрольное время прошло, а маячок так и двигается зигзагом между пумами, жирафами и бегемотами.

– Мне нужна еще одна запись, – инспектор трет виски, в глаза будто насыпали песка, в душе – будто убили все святое. – Этот же промежуток времени на камерах у раздевалок.

– Сейчас сделаем, – откликается охранник, снова раскладывая на экране пасьянс из стоп-кадров. Находит нужный. Проматывает в убыстренном темпе до заданного временного отрезка.

От рутины щиплет глаза. А, может, с непривычки столько сидеть перед монитором. Безлюдный коридор светится серостью и вдруг меркнет.

– Это что? – инспектор подается вперед, едва не навернувшись со стула.

– Сейчас узнаем, – охранник отъезжает в кресле к стене со шкафами, открывает верхнюю правую дверцу и глядит на приклеенный к ней список.

– Профилактика. Камеры второго сектора отключали на два часа.

Если мерить время секундами, его потери исчисляются дикими цифрами.

Откинувшись в кресле, инспектор Риз Третий глядит на клавиатуру и провода компьютера, на ряды мониторов и пытается подобно им, без помех эмоций, желаний и обещаний суммировать, тасовать и раскладывать в голове немногочисленные факты, вычленяя их совокупности, для которых можно добыть доказательства.

У него ничего не выходит. Перед глазами Риза Третьего рядом с алгоритмами фактов кривляется широколицая маска Воен-полковника, пыхтит курительной насадкой Воен-майор, шуршат бланки социального комитета, а прямо по центру над ними щелкают огромные часы. Чик-чик. Чик-чик. Чик-чик.

– Вы можете предоставить мне все записи за последний месяц? – спрашивает Риз Третий, перекрикивая стучащие в голове часы.

– Нет, инспектор, простите, – от извинений Смотрителя несет насмехательством. – В зоопарке шесть этажей, на каждом порядка тридцати камер слежения, которые работают круглосуточно. И это не считая административного крыла и усиленного контроля за входной зоной. Наших ресурсов хватает максимум на три дня. Более поздние записи восстановить нет никакой возможности.

– Значит, хорошо, что эта запись у вас еще в наличии. Мне нужна копия. Если есть необходимость, могу оформить запрос официально…

– Не обязательно.

– Замечательно. У кого есть доступ к раздевалкам и спецхранилищу?

– Только у персонала, – отвечает Смотритель, подобравшись. Меж бровей собирается хмурая складка, омрачая его благостную физиономию. – Инспектор, вы же не думаете…

– Я не думаю, я сопоставляю факты. Среди персонала есть дети?

– Конечно, нет!

– Что ж, в любом случае, мне нужен список всех, допущенных до спецхранилища. Пока это все.

– Сделаем, – заверяет Смотритель без былого энтузиазма. И споро провожает инспектора на выход.

От браслета с маячком остается на запястье красный след. У инспектора саднит в груди, и от прохлады зоопарка по рукам бегут мурашки. Удивительно, но запаха, который поначалу разъедал ноздри, почти не чувствуется. Приелся. Или – въелся, и это как раз не удивительно. Инспектор Риз Третий не чувствует разницы между собой и живущими здесь зверями. Разница лишь в том, что они в клетках, а он – в кабине-раздевалке, ждет, пока принесут его персональный скафандр. Гомо сапиенс, тоже – чудом выживший вид. Зачем выживший? Для чего? Наверное, все, кто выживал, страстно верили в сакральное «будет». И сейчас верят. И передают свою веру по наследству. Но пока это «будет» не наступило, по привычке подставляют своих. Не важно, каким способом: отправляя шпионить за соседями или надевая чужой комбинезон, собираясь спалить очередную машину.

Инспектор выстукивает диском по ладони причудливый ритм, выстраивая цепочки ответов «кто?», «как?» и «зачем?». Он точно знает – зачем. Баловство, ребячество. Поджоги – выходка хулиганья, за которой бесполезно искать идейный смысл сродни вандалистским перформансам Братства. Инспектор видел их ритуальные пляски, они жгут машины просто потому что могут это делать. Ради веселья.

Как? На этот вопрос у инспектора два ответа и оба – причина бесполезности его единственной улики. Либо кто-то хранит в закромах защитный комбинезон с такой же маркировкой, как у благовоспитанного школьника Вела /xxxx.5432.6435, что при строгом учете и контроле Комитета Личной Безопасности почти невозможно. Либо кто-то позаимствовал у мальчишки кожу, чтобы порезвиться и сбросить обратно в спецхранилище зоопарка. И его не поймать кроме как за руку – дезинфектор любого подъезда