Воскресение в Третьем Риме - Владимир Микушевич

– Главное то, что объединяет нас, а не то, что разъединяет, – наставительно подытожил дискуссию Ярлов. – А в главном вы согласны с ПРАКСом, не так ли?

Комальбовка и исткомовец заверили в один голос, что в главном они с ПРАКСом согласны, хотя ни на какие компромиссы в идеологической борьбе не пойдут. Ярлов вышел из палаты вместе с ними, так что мне опять не удалось спросить, какая акция предстоит и в чем главное, не допускающее разногласий.

Я чувствовал себя Лениным в саркофаге, у которого происходят некие таинственные совещания.

На другое утро меня безучастно осмотрел незнакомый врач и ретировался, не сказав ничего определенного. Буквально вслед за ним в палату вошел Ярлов. „Сегодня я надеюсь развлечь вас“, – доверительно сообщил он, потирая руки и привычно расставляя шахматы, как будто шахматные фигуры непременно должны были присутствовать при конфиденциальных переговорах, которые вел Ярлов. Я собрался задать ему мои вопросы, но Ярлов, угадав мою мысль, заверил меня, что в ближайшее время он сам объяснит мне все. В дверь постучали, и в палату торопливо вошел вихрастый очкарик; его лохмы были бы огненно рыжими, если бы их не обесцвечивала седина. „Валерий Фимченко“, – представил Ярлов вошедшего мне, а потом повторил дежурные слова об эксперте Чудотворцевского фонда. Новоприбывший принялся излагать свои идеи, явно довольный тем, что его слушают. Валерий Фимченко, классный программист, едва не стал хакером, но его отвлекли задачи другого рода, Он заложил в свой компьютер хронологию всемирной истории и пришел к выводу: она не что иное, как зашифрованный прогноз. Единственной достоверной книгой в истории человечества оказался Апокалипсис. Ключом к хронологическому шифру было звериное число 666. Из него выводились все сколько-нибудь знаменательные даты в истории, о подлинном значении которых можно судить по их нечистому источнику. Исторические события либо измышлялись, либо фальсифицировались Антихристом, предшествующим Христу согласно Фимченко. Рождество Христово произошло на тысячу лет позже, чем принято считать. Слуги Антихриста приписали христианской эре лишнюю тысячу лет, чтобы высмеять бессилие христианства. Крестовые походы начались, чтобы предотвратить распятие Христа. Крестом и распятием крестоносцы привлекали все новых и новых участников, и распятие Христа удалось предотвратить: крестоносцев возглавил сам Христос. События, предшествовавшие Рождеству Христову, происходили на материках, прекративших свое существование не так давно, как принято думать: гибель этих материков засвидетельствована Апокалипсисом. Армагеддон не что иное, как Троянская война, которой завершилась история Атлантиды. Змеи, задушившие Лаокоона и его сыновей, – первые волны начинающегося потопа. Деревянный конь, от которого предостерегает Лаокоон, эмблема, хорошо знакомая по кораблям викингов. Лаокоон погиб, не поверив, что надвигается потоп. Викинги – потомки троянцев, уплывшие на деревянных конях мстить ахейцам. И те и другие – обитатели Атлантиды, междоусобной войной погубившие свой материк. Индия и Китай – названия затонувшего материка Лемурия. „Махабхарата“, „Рамаяна“, „Троецарствие“ посвящены событиям на этом материке, также погибшем. Избранный народ Ветхого Завета – народ Рос, о котором говорит пророк Иезекииль. Это русские, тоже потомки атлантов-троянцев. Будущее, настоящее и прошлое то и дело меняются местами в историографии. Так произошло, например, с убийством русского царя Александра II, которое выдается западной историографией за убийство короля франков Дагобеpa II, произошедшее якобы в первом тысячелетии после Рождества Христова (что Рождество Христово было на триста с лишним лет позже убийства Дагобера II, мы уже знаем). Через пять лет после цареубийства в России священник Беранже Соньер получает назначение в деревню Рен-ле-Шато в предгорьях Пиренеев. Через десять лет после цареубийства он находит таинственные документы, возрождающие или фабрикующие миф о сакральном королевском роде Меровингов. Любоцытно, что Октябрьской революции тоже еще не было. То, что рассказывают о ней, относится к русской революции, которая должна произойти в конце первого тысячелетия после Рождества Христова, то есть, по Фимченко, в конце мнимого двадцатого, а на самом деле десятого века. Ярлов многозначительно подмигнул мне, но Валерий Фимченко сам обратился ко мне:

– Я давно собирался встретиться с вами. Ваша книга „Русский Фауст“ показывает, как живуча инерция привычной историографии. Историк подтверждает значение события, совершившегося у него на глазах, перенося его в прошлое. Это всего лишь прием, не более, я понимаю. Вы не можете не знать, что Фавст Епифанович был обезглавлен не в 1583, а в 1983 году, на четыреста лет позже. Обезглавила Фавста некая секта. Ее глава, называемый своими последователями „Иван Грозный“, очень хотел побеседовать с головой Фавста. В случае эксгумации вы найдете в одной из могил на мочаловском кладбище обезглавленное тело, уверяю вас.

В его словах, по-исследовательски нейтральных, была такая жуткая убедительность, что я весь сжался в моем гипсовом саркофаге, подумав, не я ли обезглавленный Фавст. Ярлов небрежно передвигал фигуры на шахматной доске.

– Мы оба с интересом выслушали вас. – Ярлов поднял глаза на Фимченко. – Судьбу вашего труда, который вы нам предложили, будет, откровенно говоря, решать Иннокентий Федорович. Надеюсь, он прочтет или ему прочтут ваш труд в ближайшем будущем в зависимости от событий, которые произойдут или не произойдут, согласно вашему прогнозу. Звоните мне… после этих событий.

Ярлов выпроводил Фимченко, и сразу же в дверь снова постучали. В ответ на ярловское „войдите“ в палату вбежал низенький кругленький человечек. Его обширная лысина была обрамлена венчиком жестких черных волос. Его глаза пугливо бегали, а своим глазам я не поверил: передо мной нервно приплясывал сам Бенедикт Витальевич Биркенцвейг, протягивая Ярлову увесистый дипломат:

– Вот! Здесь все – как мы уславливались. Можете не пересчитывать.

– Не сомневаюсь. Вы же не о двух головах, – величественно произнес Ярлов.

– Теперь я могу лететь? Препятствий не будет?

– Летите, голуби, летите, – промычал Ярлов. – И подольше не возвращайтесь. Может быть, лучше вам не возвращаться совсем.

– А на присуждении премии „Восторг“ вы не позволите мне присутствовать? Мы намереваемся присудить эту премию вам… как главному режиссеру театра „Реторта“.

– Что ж, присуждайте, – милостиво согласился Ярлов. – Только при одном условии: таким же „Восторгом“ вы отметите Иннокентия Федоровича Фавстова с его книгой „Русский Фауст“.

– Разумеется, разумеется.

– И не обижайтесь, если узнаете, что в России национализирована ваша собственность. Сами понимаете: собственность была предоставлена вам на время. Я бы предложил вам управлять вашей национализированной собственностью, как это делалось в Китае, но вы слишком уж непрофессиональны: любое дело развалите. Так что довольствуйтесь вашей виллой на Лазурном Берегу и счетами в заграничных банках… До поры до времени.

Биркенцвейг засеменил к двери, где столкнулся с долговязым субъектом, в котором я с не меньшим изумлением узнал Алеко Вольфовича Гансинского.

– Так это ты все устроил, Алик! – взвизгнул Биркенцвейг. – Может быть, и тебе премию „Восторг“ присудить? Вот уж режиссер режиссера видит издалека!

– Смотрите, как бы вам обоим не присудили что-нибудь другое, – изрек Ярлов. – Принесли, Калека Вольфович?

Мне показалось, что, закрывая за собой дверь, Биркенцвейг вздохнул с облегчением, заметив, как Алеко Вольфович передает Ярлову аналогичный дипломат. Ярлов не постеснялся тут же раскрыть его. С моего одра я увидел, что весь дипломат набит толстыми пачками долларов.

– Не пересчитываю, так как умею считать до двух и знаю: вы не о двух головах, – повторил Ярлов.

– Я же не так богат, как Беня, – неожиданно высоким голосом взвизгнул Гансинский.

– Теперь богатый не богат, – процитировал Ярлов „Книгу о бедности и смерти“ Рильке.

– Но я могу… могу лететь? Препятствий не будет?

– Рожденный ползать летать не может, – опять процитировал Ярлов. – Препятствий не будет. Но помните: мы достанем вас, где бы вы ни были, и в лучшем случае предложим выбор между здешней и тамошней тюрьмой, где условия лучше… а в худшем… сами понимаете. Но пока ваши дела не так плохи. Мы, вероятно, все-таки запустим ваше телешоу „Союз нерушимый“. Чего доброго, и вы „Восторга“ удостоитесь.

Гансинский поспешно откланялся. Кажется, он и вправду торопился на самолет.

– Вот, теперь можно поговорить по душам, – обратился Ярлов ко мне, но дверь без стука открылась и на пороге появился мрачный тяжеловес в камуфляжной форме:

– Виленин Владиславович Типунов, – угрюмо доложил он.

Не дожидаясь приглашения, в комнату вошел щуплый человек среднего роста, тоже в камуфляжной форме. Он снял офицерскую фуражку, и среди редких волос обнаруживалась изрядная плешь.