Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Рассадив гостей возле моей постели, гроссмейстер Ярлов с подчеркнутой рассеянностью, как бы машинально расставляя на доске шахматные фигуры (другие подобным образом перебирают четки), занимал гостей вкрадчиво неторопливым разговором.
– Прежде всего, господа, рекомендую: Иннокентий Федорович Фавстов, эксперт Чудотворцевского фонда, так сказать, душеприказчик великого русского мыслителя. „Сегодня приказчик, а завтра царства стираю в карте я“, как сказал поэт. Иннокентий Федорович попал в небольшую автомобильную неприятность, но пусть это не смущает вас, доктор Сапс быстренько поставит его на ноги, а мысль Иннокентия Федоровича и так на ногах, даже, если хотите, на крыльях. Но шутки в сторону, господа! Не до шуток „среди нашей нешуточности“, как сказал другой поэт. Я думаю, мы все согласны в том, что дальше так продолжаться не может. (Ярлов обвел глазами собеседников.) Что вы на это скажете, уважаемый Аскер? (Я догадался, что Ярлов не торопится предоставлять слово Игорю Кончаку, способному говорить много часов подряд.)
– Я пока послушаю, что скажете вы, – ответил Аскер-Али-Муса, чья природная сдержанность усугублялась мусульманской молчаливостью.
– Тогда я, с вашего позволения, продолжу. – Ярлов приосанился за шахматной доской. – Полагаю, что все мы объединены идеей великой евразийской империи, которой всегда была и, по-моему, остается Россия, Святая Русь, она же Третий Рим. Будем называть вещи своими именами. Эта империя всегда была и не может не быть православно-коммунистической. Точнее, не бывает неправославного коммунизма, но и православие не может не быть коммунистическим. Главным достижением Советской России было единение православия и коммунизма, совершенно традиционное для Руси с ее соборно-общинным духом. Говорят, при этом пострадали священники, но то были протестантствующие обновленцы, не видевшие в православии коммунизма, а в коммунизме православия, и потому не знавшие самого православия. Единство православия и коммунизма воплощено в личности Сталина. Выражением „культ личности“ зашифровано сакральное единство, и никаким партийным либералам не удалось осквернить этот культ. Но единство было поколеблено походом Хрущева против Сталина и против православия. Нельзя не заметить, как совпало одно с другим. Хрущев доказал, что, нападая на Сталина, нападают на православие. Эти нападки закончились крушением Советского Союза. Но Святая Русь осталась. ПРАКС намерен заявить об этом во всеуслышанье. Рассчитываю на вашу поддержку.
Игорь Кончак изнывал от желания поговорить, но Ярлов любезно кивнул в сторону Аскера-Али-Мусы.
– Вопрос в том, что поддерживать, – отозвался он. – Мы поддерживаем одно: исламский социализм. Если ПРАКС поддерживает исламский социализм, мы поддержим ПРАКС.
– Но согласитесь, – неуверенно заговорил Ярлов, пасуя перед солдатской прямотой Аскера, – Россия – все-таки православная держава. Я не уверен, что в России ислам может существовать без православия.
– А православие без ислама точно не устоит. Оно будет уничтожено Западом, вместе с Россией, кстати говоря.
– Я готов с этим согласиться, если ислам готов поддержать православие.
– Ни одна вера не может поддерживать другую, в особенности истинная вера, каковой является ислам. Мы поддерживаем православие, поскольку православие ведет к исламу, как это делает ПРАКС. Поэтому я с вами разговариваю, только поэтому.
– Ценю вашу откровенность, но все-таки… (Для меня непривычно было видеть смущение Ярлова. Я слышал, что он придает сношениям с РОИСом особое значение, но не настолько же…)
– Россия – мусульманская страна, – со спокойной уверенностью проговорил Аскер-Али-Муса. – Она сама этого не знает, но это так. Целомудрие русской женщины тоскует по чадре. Только исламский социализм положит конец ростовщическому банковскому капиталу. Мы перераспределим и будем постоянно перераспределять доходы в пользу бедных, и бедных у нас не будет, как заповедано Кораном. Не было и не может быть другого социализма. Вместо налогов закят, спасающий души.
– Закат Европы? – неудачно сострил я.
– Закят, – повторил Аскер-Али-Муса, – пытаясь произнести слово по-арабски. – Закат Запада, ибо Запад – это ростовщический капитал.
– Джихад? – спросил Ярлов.
– Джихад, – подтвердил однорукий воин. – Великий русский поэт выразил суть джихада:
Мужайся, презирай обман,Стезею правды бодро следуй,Люби сирот и мой КоранДрожащей твари проповедуй.
– Пушкин?
– Да, Пушкин. Пушкин был мусульманин в душе. Никто, кроме мусульманина, не написал бы таких „Подражаний Корану“. За это его и убил европеец, крестоносец, пытавшийся обесчестить его жену… и Россию вместе с ней. Россия – мусульманская страна, если ее величайший поэт – мусульманин.
– А русский царь? – спросил я.
– Не может быть русского царя, кроме праведного халифа. А праведный халиф у нас был.
– Кто? – снова спросил я.
– Конечно, Сталин, – ответил Аскер-Али-Муса. Он встал со стула, собираясь уходить.
– Но вы поддержите нашу акцию? – встрепенулся Ярлов.
– Поддержим, насколько нам позволит наша вера и наша совесть.
С этими словами Аскер-Али-Муса закрыл за собой дверь.
– Но вы согласны с нами в главном? – почти крикнул ему вслед Ярлов.
– Мы уже условились об этом. Так Аллах велит, – ответил Аскер-Али-Муса из-за двери.
– Все-таки не может быть другой веры, кроме веры предков, – изрек Игорь Кончак, не дожидаясь, пока к нему обратится Ярлов. – Только вера предков исключает религиозную вражду, ибо вера предков не допускает прозелитизма; нельзя принять не своих предков за своих, и потому нельзя перейти в другую веру. Предков не меняют. Чингисхан следовал этому принципу и завоевал мир, оберегая все религии. Чингисхан наряду со Сталиным – вдохновитель ПРАКСа. Орда, орда, орда – вот истинный прообраз советской империи.
Он говорил бы еще долго, но Ярлов прервал его:
– Ваша позиция мне ясна. Поддерживаете ли вы нас в главном?
– Конечно! Безусловно! – с пафосом зажил Игорь Кончак, хотя я заметил, что вопрос смутил его.
– Тогда позвольте вас проводить. Мы рискуем утомить Иннокентия Федоровича, который все-таки не совсем здоров.
Ярлов обернулся ко мне:
– До свиданья, завтра я тоже приду к вам не один.
Я рассчитывал спросить его наедине, о какой акции идет речь, но Ярлов откланялся и в тот день больше не появлялся, оставив меня на попечение Клавдии, а с ней я предпочел ничего не обсуждать, чтобы не тревожить ее. Я не забывал, насколько она зависит от Ярлова и ПРАКСа, хозяйничающего в доме, где она живет.
На другой день Ярлов вошел ко мне с двумя молодыми людьми, яростно спорившими еще в коридоре. Оба они были одеты в одинаковую камуфляжную форму, и только по голосу я определил, кто из них девушка, а кто юноша. Девушка оказалась лидером возрожденного Комальба, юноша представлял Истком. Обе организации клялись в непререкаемой верности заветам Антонины Духовой, и оба лидера обвиняли друг друга в отступничестве. Я не сразу понял, в чем суть их разногласий, так как Ярлов не предоставлял слова ни юноше, ни девушке, лишь подливая время от времени масла в огонь их спора. Лидер коммунистических альбигойцев своим звонким голоском требовала абсолютной добровольности при формировании народной армии. Всеобщую воинскую повинность она объявляла посягательством на свободу личности, а профессиональную армию считала продажным охвостьем ростовщического капитала. Напротив, лидер Исткома еще не устоявшимся юношеским баском требовал всеобщей воинской обязанности без всяких скидок на здоровье и возраст. Весь народ должен состоять из воинов. Человек рождается воином и воином умирает. Любая работа, даже уборка мусора на улицах, рассматривается как работа для фронта. Добровольность при этом объявлялась лазейкой для предателей, извращенцев и других врагов народа. На это представительница Комальба яростно возражала. Комальбовская добровольность не допускает отказа от службы в армии, она лишь испытание на приверженность свету или тьме (рецидив подлинного альбигойского учения.) Кто отказывается добровольно вступить в комальбовскую армию, тот подлежит немедленному уничтожению, чтобы он снова мог родиться и в новой жизни искупить грех уклонения от священной войны с тьмой. Точно так же уничтожению подлежат и те, кто уклоняется от исткомовской всеобщей воинской повинности. Не совсем понятно было, как, согласно военной доктрине Комальба, поступать с младенцами. Если все рождаются воинами, согласно Исткому, то в чем же Комальбовская добровольность? Тут, возможно, опять обнаруживались корни старинного альбигойства. Рождение само по себе считалось грехом, а воинская служба понималась как искупление. Но, согласно Исткому и согласно Комальбу, уничтожению подлежали все, кто уклоняется от военной службы. Истком и Комальб наперебой заявляли о своей готовности поддержать акцию ПРАКСа, даже не спрашивая, в чем эта акция заключается.
- Первый человек в Риме. Том 2 - Колин Маккалоу - Историческая проза
- Рельсы жизни моей. Книга 2. Курский край - Виталий Федоров - Историческая проза
- Расскажите, тоненькая бортпроводница. Повесть - Елена Фёдорова - Историческая проза
- Доспехи совести и чести - Наталья Гончарова - Историческая проза / Исторические любовные романы / Исторический детектив
- Борис Годунов - Юрий Иванович Федоров - Историческая проза
- Поручает Россия - Юрий Федоров - Историческая проза
- Демидовы - Евгений Федоров - Историческая проза
- Синий шихан - Павел Федоров - Историческая проза
- За нами Москва! - Иван Кошкин - Историческая проза
- Собирал человек слова… - Михаил Александрович Булатов - Историческая проза / Детская проза