Сармат. Все романы о легендарном майоре спецназа - Александр Звягинцев

– Какого дьявола ты улыбаешься! – по-английски обрушился Сарматов на доктора Юсуфа, не обратив ни малейшего внимания на его спутника. – Из-за тебя, гад, я вляпался в такое дерьмо, из которого теперь не знаю, как выбираться!

Затем, изобразив вдруг на лице, покрытом синяками и ссадинами, крайнюю степень удивления, он заорал:

– Постой, постой, черт тебя подери!.. Откуда ты здесь взялся?!

– Если ты объяснишь, в какое дерьмо ты вляпался, мы объясним, как мы здесь оказались! – подал голос Махмуд.

– Кто он такой? – кивнул на него Сарматов.

– Друг, – коротко пояснил Юсуф.

– Если ты его друг, слушай! – бросил Сарматов, разворачиваясь к Махмуду. – В монастыре меня почему-то ни с того ни с сего стали пасти два копа, переодетые под монахов, а сегодня утром приплыл на катере полицейский начальник Корвилл и предложил развлечься с девочками в одном приличном заведении. Как только я оказался на их катере, копы сразу заковали мне руки в браслеты. Метлоу орет: «Говори, где искать доктора Юсуфа? У нас точные сведения, что ты состоишь в его шайке этих…» Этих, как их?.. В общем, каких-то прохвостов. Кстати, кто они такие?

– Сами себя они называют братьями, – сдержанно ответил Махмуд.

– Чему улыбаешься, док?! – взорвался Сарматов. – Почему копы тебя ищут и, наконец, о каких таких братьях идет речь? Оглох, что ли, док?!

– А сами копы ничего тебе о них не говорили?

– Говорю же, нет!..

– Джон, братья – это те, кто тайно служит… э…

– Служат Аллаху, – поспешил на выручку запнувшемуся Юсуфу Махмуд и, обнажив белый ряд зубов, добавил: – Мы очень надеемся, что и ты, Джон, присоединишься когда-нибудь к нашему братству. Однако дальше?

– А что дальше? Рыжий коп Бейли по приказу Метлоу ударил меня по голове. Док Юсуф знает, я не люблю, когда меня бьют по голове… Дальше у меня с ними состоялся душевный разговор… Очнулся я уже в наручниках и с разбитой физиономией. По дороге Корвилл пообещал мне, что в тюряге, куда они меня везут, он устроит мне такое дерьмо, что я пожалею, что на свет родился. После его соловьиных песен я сразу решил оторваться от них на пристани. Оторваться-то оторвался, да они, гады, сели мне на хвост и вели почти до той улицы, где я встретил вас.

– Кто вел? – встревожился Махмуд. – Копы?..

– Ну да!.. Я троих из них, переодетых в штатское, во дворе какого-то дома в контейнер для мусора сложил. К вечеру, думаю, очухаются.

Махмуд захохотал и что-то по-арабски сказал в трубку радиотелефона. Идущая впереди «Тойота» резко отвернула к осевой линии и пошла на разворот. Сарматов проводил ее взглядом и повернулся к Юсуфу:

– Док, остается в силе твое предложение о… о работе в джунглях?

Махмуд опередил ответ Юсуфа:

– Та работа не для тебя, Джон. Для тебя найдется лучше оплачиваемая работа, но к ней мы тебя будем тщательно готовить.

– Мне надо скорее скрыться из этого города, – заволновался Сарматов. – Я не хочу оказаться у Корвилла в тюряге. Не врубаетесь, что ли?

– Врубились! – опять захохотал Махмуд и наклонился к шоферу, молчаливому арабу в бурнусе: – В «Дом любви и терпения», брат.

В офисе ЦРУ полковник Джордж Метлоу и полицейский комиссар Рич Корвилл стояли перед большой картой мегаполиса. Красная пульсирующая точка двигалась по улицам, переулкам, пока не замерла в западном пригороде.

Молчаливые арабы открыли ворота, и «Мерседес» въехал на территорию роскошной виллы, утопающей в цветах. Едва Сарматов выбрался из машины, как его со всех сторон окружили хмурые вооруженные арабы.

– Что надо от меня этим обезьянам? – встревоженно спросил он доктора Юсуфа.

– Попридержи язык, кяфир, – прошипел Махмуд. – Ты здесь должен молчать и делать то, что тебе прикажут.

– Кто прикажет? Ты, что ли? – с вызовом спросил Сарматов. – Только учти, что мне ты не нравишься.

– Почему это? – еле сдержался Махмуд.

– У тебя глаза лживые, как у гюрзы…

– В бункер кяфира! – приказал Махмуд арабам и повернулся к Юсуфу: – Посидит, сговорчивее будет.

Юсуф молча кивнул.

Арабы всем скопом бросились на Сарматова и, сбив его с ног, потащили к бронированным воротам какого-то бетонного строения, напоминающего обычный гараж.

В офисе ЦРУ Метлоу нетерпеливо спросил дежурного офицера:

– Что находится в этом квадрате?

– В основном виллы богатых арабских шейхов, сэр. В частности, сейчас сигнал поступает с виллы одного из них. У нее пышное название «Дом любви и терпения».

– Ясно! – пробурчал Корвилл. – Мои парни искали Юсуфа в портовых клоаках Гонконга, а он укрылся в доме шейха. Надо, не откладывая, накрыть их чертово гнездо, Джордж, – повернулся он к Метлоу.

– Ни в коем случае, – отрезал тот. – Этим мы поставим под угрозу жизнь Джона. Не забывай о «хвосте ящерицы», Рич.

Корвилл пожал плечами, признавая его правоту, и спросил:

– Джордж, ты веришь, что Джон Карпентер, или как его… Словом, что он задумал эту комбинацию, чтобы под ее предлогом оторваться от нас и рвануть прямиком в свою Россию?

– Я не ясновидящий, Рич, но, если он примет такое решение, я не буду ему мешать. Прошу тебя о том же…

– О’кей! – подумав, кивнул Корвилл.

– Сэр, – обратился к Метлоу вошедший дежурный офицер, – сигнал от агента внезапно исчез.

– Что бы это значило, офицер? – вскинулся Корвилл.

– Скорее всего, сигнал от агента не пробивается через бетонные стены и потолок виллы или какого-то другого помещения. Например, подземного гаража.

Корвилл схватился за радиотелефон.

– Сержант Бейли, доложите об объекте, – спросил он и, выслушав ответ, грохнул кулаком по столу: – Я же говорил: брать их шайку надо!

– Не томи, Рич! – взмолился Метлоу. – Что с Джоном?..

– Сволочи!.. Похоже, они его закрыли в какой-то бетонный бункер. Сигнал пропал.

Под вечер Метлоу, чтобы снять напряжение этого суматошного дня, отправился на побережье слушать вечную музыку моря. Глядя на багровый шар заходящего азиатского солнца и вслушиваясь в убаюкивающее мурлыканье набегающих на берег волн, он подумал, что эти берега не раз видели наполненные ветрами паруса лихих пиратских клиперов и бригантин под зловещими черными «Роджерами». Люди Флинта – авантюристы и грязные человеческие отбросы Старого и Нового Света облюбовали тогда берега Южно-Китайского моря и его голубые лагуны для своего дьявольского промысла. Оно и понятно: здесь проходили торговые суда Вест-Индской компании, монополизировавшей в те времена всю торговлю между дряхлеющим Востоком и просвещенной Европой. Людям Флинта тут было чем поживиться.

Потом, якобы чтобы обезопасить от флибустьеров свои торговые корабли, на этих берегах появились железные полки английской короны – тогдашней владычицы морей. Бесстрастные томми принесли покорным судьбе китайцам жесточайшие колониальные порядки и свои законы. Впрочем, к ужасу современных китайцев-аборигенов, за два столетия накрепко усвоивших английские устои, последние скоро уйдут отсюда, а их место займут новые хозяева этих берегов – красные китайцы… Такова неумолимая поступь истории.

От размышлений Метлоу отвлек птичий крик – низко над волнами тянулся к горизонту усталый клин перелетных птиц. Печальные и зовущие за собой птичьи голоса отражались от прибрежных скал и тонули в шорохе волн.

«Наверное, из России птахи божьи… – проводил их взглядом Метлоу. – Спасаются от метелей и лютой сибирской стужи».

И хоть Метлоу никогда в жизни не ступал на русскую землю, у него защемило сердце. Там, в России, теперь снега, снега во всю ее необъятную ширь. Да-а, снега и… И неотвратимо надвигающаяся катастрофа тысячелетней славянской империи, последней Великой Империи планеты, решительно укротившей амбиции и Чингисхана, и Наполеона, и бесноватого Гитлера.

Метлоу давно понял, что Российская империя, избравшая в семнадцатом году утопический путь развития и просуществовавшая по инерции еще восемьдесят лет под названием СССР, обречена. С истощенными в коммунистических чистках и войнах человеческими ресурсами она не выдерживала жесткой экономической и идеологической конкуренции с западным миром, и ее распад был лишь делом времени. На протяжении многих столетий русский щит надежно прикрывал с востока и с юга европейскую цивилизацию, но сами рафинированные европейцы никогда не упускали случая безнаказанно плюнуть на этот щит и проверить его на прочность. Что будет с европейской цивилизацией, когда этого щита не станет? Ответа на этот вопрос у Метлоу не было. И наконец, что будет с Россией, с ее народом? Размышляя о судьбе своей исторической родины, Метлоу никак не мог понять той поистине грязной волны русофобии, захлестнувшей западные средства массовой информации и, что самое непонятное, средства массовой информации в самой России. Русские люди очень часто показываются в них примитивными садистами, помешанными на коммунистической идеологии и виновными перед остальным миром во всех смертных грехах. Читая про это, Метлоу невольно вспоминал героически погибшую в горах Гиндукуша группу спецназовцев майора Сарматова. Ни у одного из них он не заметил ни врожденной жестокости, ни тем более склонности к садизму, а говорить о какой-то их рабской коммунистической зашоренности было просто нелепо. Сарматовские «мужики» удивили Метлоу прежде всего своим широким политическим кругозором и общей культурой, обостренным чувством патриотизма и воинского долга. Этими же качествами, по рассказам его деда – оренбургского казака, традиционно обладали и офицеры царской армии. По-видимому, это национальная особенность всех русских – делал вывод Метлоу. Более всего он не мог уразуметь, почему украинцы и белорусы, составляющие с русскими фактически один этнос, имеющие с ними единую историческую судьбу и единую православную веру, в последние годы шарахнулись от России как черт от ладана. Почему они, освободившись от балласта шаманствующей идеологии, не создадут единого славянского государства, способного противостоять всем вызовам и бурям грядущих времен? – размышлял он.