Настоящая фантастика – 2016 (сборник) - Дмитрий Градинар

– Батюшки! Вот так встреча!

Чужие жадные пальцы снова прошлись по скрипке, ощупали ее, как живую, осторожно приподняли, взвешивая.

– Отдайте! – не выдержал Митяй.

– Погодите-ка, молодой человек! – Глаза смотрителя заблестели, словно тот успел выпить водки. – Расскажите-ка лучше мне по-хорошему, из какой дворянской усадьбы вам удалось стащить раритет? Расскажите правду – я не пойду в ЧК.

– Я не вор, – обозлился Митяй. – Скрипку мне подарили.

– Ах, подарили, – обидно фыркнул смотритель. – Вы еще скажите мне, будто вы выживший цесаревич, вечная ему память. Такие скрипки дарят царским детям, а не оборвышам.

Запинаясь от неловкости, Митяй в двух словах рассказал историю с незнакомцем. Смотритель со вздохом протянул ему инструмент.

– Похоже, вы человек необычной судьбы. Не знаю, кто сделал вам подарок, но надеюсь, он сделал это не зря. У вас очевидный талант, молодой человек. Главное, занимайтесь побольше. И по возможности найдите себе приличное место – на улице скрипка скоро погибнет, ей нужны сухость, тепло, покой. К сожалению, не могу предложить вам мой скромный дом – поверьте, в любом подвале вам будет лучше, чем у… – Смотритель замялся, затем продолжил: – Я покажу упражнения.

Из пыльного шкафа на свет появилась другая скрипка – большая, гладкая, гулкая. Смотритель, прикрыв глаза, сыграл небольшую пьеску, затем подозвал Митяя и начал «ставить руки», больно давя на костяшки пальцев, растягивая сухожилия. О децимах, квинтах и терциях он рассказал вскользь, ощущение музыки было важнее. До рассвета продолжался урок. Затем смотритель порылся в комоде и достал оттуда черный костюм на мальчика – прямые брюки, короткий пиджачок, белую сорочку, завернутые в газету блестящие штиблеты:

– Возьмите, это вещи моего сына. Переоденьтесь и уходите вместе с вашим товарищем. И не возвращайтесь сюда, слышите! Я нынче не самое почтенное знакомство.

Сонный Алабаш сперва не узнал дружка в гарном паныче, забормотал что-то жалостное, потом озлился. Митяй поднял его за шиворот.

– Нам уходить велели, тотчас.

– Что ты такого натворил, Митька, пропащая твоя душа, – по-взрослому вздохнул цыганенок и зябко передернул плечами. – Ну, пошли, раз велели.

Закрывать за мальцами ворота никто не стал. Митяй видел огонек в кабинете смотрителя, но хозяин не вышел прощаться. Начал накрапывать дождь – сперва мелкий, задорный, потом холодный, колючий, потом где-то над башнями словно разверзлись хляби небесные – и полило. Мальчишки укрылись в полуразваленной мазанке, притулившейся к холму, и, прижавшись друг к другу мокрыми спинами, скучно смотрели, как сереет небо, прорезаются из сумрака тугие струи воды. Оба клевали носом, но сон не шел. Когда рассвет тронул мягкой ладонью спины холмов, со стороны города показался патруль – трое красных бойцов с винтовками, а за ними – неприметный человек в штатском. Перепачканный глиной отряд прошел к маяку, мальчишки переглянулись – и дали деру, едва солдаты исчезли из вида.

На Карантине погасли окна. Сонные жители копошились во дворах, жены поливали мужьям из кувшинов и подавали шитые полотенца, лениво гавкали псы, орали запоздалые петухи. Надо было решать, что делать дальше. Воровато оглянувшись, Митяй приоткрыл чехол убедиться, что дождь не повредил скрипке. Потом хлопнул себя по карману и неумело выругался, вспомнив, что оставил все башли в старом клифте. Небось, за ними теперь не сходишь! Или все же переложил? Для очистки совести Митяй провел руками по всем карманам и нащупал продолговатую пачку. Это были деньги – больше, чем оба мальчика видели в жизни, больше, чем оба могли сосчитать. У Митяя екнуло в животе – вдруг фальшивые, но в ранней булочной оборванным покупателям продали горячую булку и насыпали медяков сдачи. После короткого, но жаркого спора половину нежданного богатства мальчишки припрятали в потайном местечке Круглой башни, вынув приметный кирпич. На остальное Алабаш предложил угостить всю братву с Галерейной и откупиться от Бачи. Кутеж Митяй отверг – пацаны не успокоятся, пока не разденут вчистую. У него появилась другая идея…

Вдовая тетка Ганна приходилась отцу дальней родственницей, была одинока, неразговорчива и при том скуповата нутряной крестьянской скупостью. Она жила на Горе, в аккуратненькой мазанке, держала небольшой огород, приторговывала ягодами, козьим молоком и, случалось, подкармливала сироту «за спасение души». Бесхозным, грязным мальчишкам тетка не обрадовалась, но напиться дала и выслушать согласилась. Сделав жалкое лицо, Митяй рассказал, что отец «оттуда» передал ему гроши и настрого наказал не вязаться с подлецом дядькой, разорившим имущество, а велел идти к добренькой тете Ганночке и просить у нее приюта. Хитрость сработала – тетка считала, что по совести ей полагалась хоть толика от наследства. Да и деньги в хозяйстве не лишние. Для виду баба еще ворчала, корила вшами и грязью, обещала выгнать взашей, если хоть ягодка пропадет с грядок. Алабаш божился и клялся, что «ни-ни», Митяй помалкивал. Устав браниться, Ганна протянула руку, трижды пересчитала рублишки и суетливо спрятала их под передник. Потом велела им раздеваться, самолично вымыла обоих в корыте, обстригла догола и отобрала одежду прокипятить. Митяй похвалил себя, что припрятал деньги в скрипичном футляре.

Разместили их по летнему времени на чердаке, на сене. С балок свисали сухие травы, связки старого лука, на дальней стене гудело осиное гнездо – но по сравнению с гнилым подвалом новое обиталище было райским. И кормили мальчишек щедро. Молока и хлеба тетка им не жалела, варила борщи и наваристую кукурузную кашу с брынзой, позволяла вволю рвать вишни. Искать беглецов не искали – Бачу забрали мильтоны, на беспризорников объявили облаву, и те из мальчишек, кто уцелел, попрятались кто куда. Живи – не хочу! Вот Алабаш и не захотел – он мрачнел с каждым днем, еле-еле прикасался к еде, цеплялся к приятелю по пустякам и, наконец, объявил, что уходит:

– Скрипка твоя мне всю душу выела. Сам знаешь, Митяй, люблю тебя, как брата, и был ты мне братом. Но как подумаю – ты играешь и будешь играть, у тебя музыка в пальцах пляшет, а я ни единого разочка больше смычок не возьму – и яд к сердцу подступает. Шайтан мутит – сожги скрипку, или в колодец брось, или брату своему названому перережь во сне горло. Не могу терпеть больше. Прости!

Ушел и денег не взял. Митяй скучал без единственного дружка, но на время летняя дрема приглушила тоску. По утрам, когда тетка уходила торговать на базар, мальчик отправлялся пасти коз. Пока рогатые упрямицы щипали травку, играл на скрипке – по нескольку часов кряду, до кровавых мозолей и бессильных слез. Ввечеру иногда уходил купаться, посмотреть в «Спартаке» приключения Гарри Пиля или просто погулять в городе, прошвырнуться по пыльным бульварам. Работать в теткином огороде он наотрез отказался после того, как повредил палец и неделю не мог играть.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});