Настоящая фантастика – 2016 (сборник) - Дмитрий Градинар

Вдруг откуда ни возьмись заяц через дорогу порскнул. Лошади на дыбы. Коляска набок. Девка вылетела да и виском приложилась о камень. Насмерть. Поглядел пан на невесту, ничего не сказал, пошел в дом и тотчас застрелился.

Старый ром никого к телу не подпускает, плачет. Душу, говорит, продал бы, лишь бы с дочкой еще раз поговорить. И вдруг откуда ни возьмись гадже – как ты рассказывал, глаз тяжелый, звонит чудное. Хочешь продать душу – айда. Вот тебе нож булатный, режь им руку, а потом у мертвой косы тяжелые отсеки – и услышишь свою дочь. Обезумел старый ром, сделал все, что ему чужак говорил. Дымом тут потянуло, серой запахло – и исчез гадже.

Семь дней ром не ел, не спал. А на восьмой вернулся чужак – и скрипка в руках у него. Так поет, что душа плачет, девичьим голосом выводит: юбки нет, рубашки нет, ты, отец, купи их мне. Отдал чужак рому скрипку – вот тебе твоя дочь, говори с ней, покуда жив. А как смертный час придет – не обессудь.

Пошел старый ром по свету бродить – и в таборах гостевал, и в поле ночевал, и в больших городах по театрам играл перед богатыми барами. Пели струны человеческим голосом, смеялись девичьим смехом. Плакали люди, заслышав музыку, забыть ее не могли. Золотом цыгана обсыпали, умоляли у него скрипку купить – а он с ней на день не расставался. Потом сгинул. А скрипка с тех пор по свету ходит – черт ее людям подсовывает, чтобы с пути сбить, душу украсть…

Ошарашенному Митяю показалось, что туча скатилась с Тепе-Оба, принеся с собой сумрак и холод. Чертова скрипка – мыслимо ли? Выкинуть? Сжечь? Ни за что!

– Дай еще поглядеть, – жалобно попросил Алабаш.

Скрепя сердце, Митяй щелкнул футляром. Пристроив скрипку на коленях, цыганенок погладил деку, потрогал пальцами струны, перебрал, пытаясь собрать мелодию, подкрутил ослабевший колок.

– Мне бы шайтан явился – души бы не пожалел, лишь бы сыграть, как ты. Ладно, айда купаться!

Посовещавшись, они решили не соваться на «Чумку» – беспризорники часто ошивались на берегу, клянча мелочь у купальщиков, подбирая остатки чьего-нибудь ужина и под шумок тибря забытые вещи. Дорога до маяка была дольше, крупногалечный пляж городские не жаловали, зато там удалось бы раздобыть и ночлег, и пищу. В камнях у берега водились крабы и мидии, так аппетитно пахнущие в котелке с кипятком. А смотритель маяка, угрюмый очкарик из «бывших», за охапку хвороста пускал пацанов ночевать в сарайчик и, ворча, наливал по стакану свежего молока.

Дорожная пыль приятно грела босые ноги. Мальчишки болтали о ерунде – на какую наживку лучше ловить бычка, кто кого сборет – слон или кит, как вернее выводить бородавки – жабьей слюной, дохлой кошкой или цыганским наговором. Алабаш стоял за цыган, но вяло. Поглядев на его осунувшееся лицо, Митяй испугался – не заболел ли тот. Но на пустынном пляже приятель стал прежним. Они сбросили нехитрую одежонку и, оскальзываясь на камнях, вошли в волны. Плескались до синих губ, брызгались, ныряли и кувыркались, не забывая, впрочем, об ужине, – выкидывали поочередно на берег блестящие раковины, придавливали камнями протестующих крабов. Сохли нагишом, подставив медленному солнцу чесоточные болячки. Обуреваемый любопытством, Митяй поглядывал на вздутый розовый обрубок, торчавший из плеча цыганенка. Приятель наловчился и одеваться, и колоть орехи, и даже драться одной рукой.

Когда закат тронул красным круглые стекла маяка, приятели поднялись. Вместо хвороста они разыскали на пляже пару просмоленных досок – чем не дрова? Мокрые ракушки завернули в рубашку. Скрипку Митяй нес сам. За игрой и добычей он отвлекся, теперь же темное дерево, спрятанное в чехле, заполняло мысли. Не терпелось снова прикоснуться к нему, убедиться – не ушел ли из рук дар.

Беспризорники долго стучали в двери, прежде чем смотритель маяка нехотя приоткрыл их. Угрюмый очкарик на доски даже не посмотрел и молока не предложил, только ткнул в сторону сараюшки и пробурчал что-то грубое. Мальчишки переглянулись – не привыкать. Главное – есть крыша над головой, есть огонь, есть какой-никакой горшок, в котором можно сварить еду. А без молока обойдемся.

Когда последняя ракушка была высосана дочиста, Алабаш тотчас зарылся в сено и уснул. А Митяй все ворочался с боку на бок, то кутался в клифт, то скидывал с себя тряпки – сараюшка казалась ему вонючей, сено грубым. И скрипка звала – словно слышалось, как вливается ее голос в шорохи ночи. Устав, наконец, от бессмысленной маеты, Митяй взял футляр и вышел во двор. Тучи ползли над горами, светил маяк, где-то в низенькой башне бродил взад-вперед смотритель.

Осторожно раскрыв футляр, Митяй приложил инструмент к плечу. Он не знал, что играть. И скрипка решила за него. Звуки полились серебром, то мчась вслед за ветром, то вторя цикадам – скрипачу ли не узнать скрипача. Время смывают волны, берег встречает воду, люди разрушат берег, время сметет людей. Пальцы колдовали над струнами, мальчик слушал, не веря – это играет он.

– Браво! Браво, молодой человек! Для ваших лет вы прекрасно импровизируете. Только темп плоховато держите. Позвольте я покажу.

Безразличное лицо смотрителя маяка преобразилось, худые руки, протянутые к скрипке, дрожали. Взбешенный тем, что его прервали, Митяй сглотнул бранное слово – что теперь, всякий будет лапать инструмент? Но жалость возобладала – смотритель смотрел на скрипку, как он сам порой пялился в витрину колбасной лавочки.

– Нате, – пробурчал мальчик.

Достав из кармана платок, смотритель привычным жестом расправил лоскут под подбородком, приладил скрипку, взмахнул смычком – и неумелая мелодия Митяя распахнула чаячьи крылья, заполнила двор, отразилась от пыльных стекол. Колесо времен закрутилось, разбрызгивая года – что ему революция, что война и потери – лишь бы море плескалось о вечный берег, лишь бы звезды зажигались над головой. Митяй слушал – он понимал музыканта, и только это понимание останавливало от бешеного желания отобрать инструмент, спасти от чужих рук.

Завершив пьесу, смотритель не стал возвращать скрипку – подслеповато щурясь, он долго разглядывал деку.

– Пойдемте-ка в дом, молодой человек, откушаем с вами чаю.

Пить Митяю не хотелось, ему нужна была только скрипка. Как некстати Алабаш спит – еще тюкнет его по голове этот очкастый да ограбит как есть! Но смотритель вражды не проявил. Он действительно поставил перед мальчишкой хрустальную вазу с какими-то давно засохшими сластями, налил очень крепкого чаю, зажег две лампы, достал лупу и стал разглядывать инструмент заново. Завязнув зубами в каменной пастиле, мальчик смотрел, как подрагивают острые ноздри смотрителя, шевелятся тонкие губы.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});