Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй - Ланьлиньский насмешник

Монахини довели рассказ о деяниях богача Чжана до Драгоценной девы и ее тетушки. Те стирали белье на Мутной реке, когда к ним приблизился монах и попросил приют, но они промолчали. Тогда старец бросился в реку…

Тут Цзиньлянь, давно уже клевавшая носом, ушла спать, чуть погодя удалилась и Пинъэр. Ее позвала Сючунь, потому что проснулся ребенок.

Остались Цзяоэр, Юйлоу, матушка Пань, Сюээ, золовка Ян и госпожа У. Они дослушали рассказ до того самого момента, когда из реки выудили рыбу. Ее проглотила дева и понесла, и ходила девять месяцев.

Мать Ван запела на мотив «Резвится дитя»:

Людям неведомо, странная вещь!Эта — пришедшая с Запада весть.Чудная сущность вселилась во чрево —Железноликим беременна дева.Чудо зачатья — не брачное дело.Корень — где свет достигает предела.Там, за Куньлунем — в безбрежном эфиреБудда Амида[605] радеет о мире.

Вошла Драгоценная дева к тетушке и говорит: «Что же такое случилось? Мы белье стирали. Старец попросился приютить его и почему-то бросился в реку. Я так напугалась! А потом съела персик бессмертия, и теперь меня раздувает. Каюсь, во чреве моем зреет плод».

Да,

Во чреве Девы-матери плод странного зачатия.Слезами умывается и в страхе ждет несчастия.

Как сказано стихами:

Откуда взялся этот плод, увы, не мнимый?Как быть? Молчит она, раскаяньем томима —На первый месяц показалася роса,Второй — вдруг затуманилась краса,На третьем — жилки заалели кровяные,Четвертом — выступили формы костяные,На пятом месяце уж стал понятен пол,Шесть полостей сформировались на шестом,Семь дыр проткнул седьмой иглою острой,[606]А на восьмом обрел плод человечий образ.Девятый месяц — вызрел долгожданный плод,Готова Дева-мать свой распахнуть живот.

Пятый Патриарх вселился в материнскую утробу, дабы спасти людей, а посему никто среди живущих не должен огорчаться. В древности, чтобы на землю снизойти, Будда в смертную утробу поселился и так явился в этом мире. Потом родившую Его вознес в Небесные чертоги.

Так будды светозарный дарВ утробу смертную проник,Так вызрел Пятый Патриарх,Спасителем явился в мир.

Тут Юэнян заметила, что исчезла дочь Симэня, а невестка У спит на ее постели. Зевала золовка Ян. Догоравшие свечи едва-едва мерцали.

— Который час? — спросила Юэнян.

— Четвертую ночную стражу пробили, — отвечала Сяоюй. — Уж петухи запели.

Юэнян велела монахиням убирать сутры. Золовка Ян направилась к Юйлоу, барышня Юй устроилась у Сюээ, невестка У разместилась во внутренней комнате с Юйсяо. Старшую наставницу хозяйка проводила к Цзяоэр, а с собой оставила мать Ван.

Они выпили по чашке чаю, который им подала Сяоюй, и легли.

— Ну, а потом что? — спрашивала Юэнян монахиню. — Стал Пятый Патриарх бессмертным?

Мать Ван продолжила рассказ:

Увидали отец с матерью, что дочка их беременна, велели старшему сыну выгнать Драгоценную из дому да накликать на нее тигров. Но сжалился милостивый дракон и не дал ей погибнуть. Подбежала Драгоценная к раскидистому тополю и петлю на себя накинула. Тут растрогался Дух звезды Тайбо.[607] Велел напоить ее и насытить. Так волею судьбы прошло девять месяцев, и попала она в храм Селенья Бессмертных, и разрешилась от бремени. Как явился на свет Пятый Патриарх, лиловой дымкой покрылся храм, алый свет засиял вокруг. Поглядела дева на дитя свое и испугалась. Вид у него был необыкновенный. Сидел он прямо, скрестив ноги. Потом очутилась она в Селеньи Небесной Радости у богача Вана, где отдохнула и обогрелась у огня. Когда же она предстала пред хозяином, тот решил сделать ее своей наложницей. Поклонились они с сыном богачу, и в тот же час умерла у него жена. Схватили тогда Драгоценную с сыном, но потом богач одумался. «Должно быть, добрые это люди, — сказал он. — Оставлю их у себя». Только к шести годам заговорил Пятый Патриарх и, ничего не сказав матери, направился прямо под засохшее дерево на берег Мутной реки, достал три сокровенных дара и пошел в монастырь Желтой сливы слушать проповеди Четвертого Патриарха.[608] Так он и достиг бессмертия, а впоследствии освободил от перерождений родительницу свою, и стала она небожительницей.

Выслушала рассказ монахини Юэнян и сильнее укрепилась в ней вера в Будду.

Тому свидетельством стихи:

Молитвой смерти избежать хотят невежды,Но грешен ум, болтлив язык и нет надежды,Монахи любят серебро и сытный ужин,Чтоб толстосумов растрясти, им Будда нужен.

Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.

Глава сороковая

Пинъэр, родив сына, обрела благосклонность. Цзиньлянь, одевшись служанкой, домогается любви

Творишь добро — от души твори.Свое равнодушие ты побори.Не станут меньше, не пропадутДела благие, усердный труд.Сутр целые горы на свете есть,А много ль из них нам дано прочесть?Копи богатства хоть целый век —В беде не помогут они, человек.Расставишь жертвы и там, и тут —К ним духи даже не подойдут.Хоть полон дом сыновей подчас,А кто ж наследник твой в смертный час?..

Так вот. В ту ночь Юэнян и мать Ван легли вместе.

— Почему я не замечаю у вас, матушка, никаких признаков грядущей радости материнства? — спросила хозяйку монахиня.

— Какое там материнство! — воскликнула Юэнян. — В восьмой луне прошлого года, когда мы купили дом напротив, я, сама не знаю зачем, пошла поглядеть. Оступилась на лестнице, и у меня был выкидыш… Шести — или семимесячный. И с тех пор никаких признаков.

— Почти семимесячный! Ой, дорогая вы моя! — сочувственно разохалась монахиня. — Ведь уж совсем созревший младенец!

— То-то и оно! Средь ночи выкинула. Посветили мы со служанкой в нужник, а там мальчик.

— Какая жалость, дорогая моя матушка! — причитала Ван. — Как же это случилось? Слабый, должно быть, плод был.

— Поднималась я по лестнице, — рассказывала Юэнян, — и как-то оступилась. Меня шатнуло назад, ноги поехали, и я б не устояла, если б не сестрица Мэн. Спасибо, поддержала, а то бы все ступеньки пересчитала.

— Вам бы, матушка, сыном обзавестись, — посоветовала монахиня, — ваш сын стал бы дороже всех иных. Смотрите, давно ли матушка Шестая в доме, а уж сына обрела. И как она счастлива!

— Будь на то наша воля! Каждому свой жребий.

— Ничего подобного! — возразила монахиня. — Есть у нас наставница — мать Сюэ. Как она наговорной водой пользует! Помнится, у начальника Чэня жена уж в годах была, а одни выкидыши. Ну никак доносить не могла. И стоило ей принять воду наговорную от матери Сюэ, такого красавца родила, что весь дом ликует от радости. Только для этого потребуется одна вещь, а ее раздобыть нелегко.

— Что же это такое? — поинтересовалась Юэнян.

— Нужно детское место после мальчика-первенца. Его следует промыть в вине и сжечь, а пепел всыпать в наговорную воду и принять в день жэнь-цзы. Только никто не должен знать. А чтоб злые духи не повредили, принять надобно натощак с рисовым вином. Еще необходимо будет твердо помнить день, потому что ровно через месяц — ни днем раньше, ни днем позже — свершится зачатие.

— А где ж обитает эта наставница? — спросила хозяйка.

— Матери Сюэ уж за пятьдесят. Раньше она жила в монастыре Дицзана,[609] а теперь стала наставницей обители Священного Лотоса. Это на южной окраине города. Высокой нравственной чистоты сия послушница Будды. А сколько у нее священных книг! А как она читает «Толкование по пунктам “Алмазной сутры”» или жития «Драгоценных свитков»![610] Начнет проповедовать — ей и месяца не хватит! Только по богатым домам ходит. А придет, дней десять, а то все полмесяца не отпускают.

— Пригласи ее ко мне, ладно? — попросила Юэнян.

— Обязательно! Я вам, матушка, у нее наговорной воды попрошу. Только раздобудьте то, о чем говорили. Может, попытаться достать у матушки Шестой, от ее первенца, а?

— Нет, нельзя ублажать себя за счет ближнего, — запротестовала Юэнян. — Лучше я дам тебе серебра, а ты мне не спеша разыщешь.

— Тогда придется к повитухе идти, — отвечала монахиня. — Только у них и достанешь. А насчет воды не сомневайтесь. Никаким звездам не затмить лунного сиянья. Будет у вас наследник, только примете.

— Но об этом чтоб ни слова, — наказала Юэнян.

— Матушка, кормилица вы моя дорогая, да за кого ж вы меня принимаете! — заверила ее монахиня.

После этих разговоров они погрузились в сон, и о том вечере говорить больше не будем.