Гагаи том 2 - Александр Кузьмич Чепижный

который вроде и немало пожил на белом свете, но, судя по рассуждениям, — младенец младенцем.

— А если заявлю? — сказал Сергей Тимофеевич. — Ведь не поздоровится.

— Не смешите, — чуть ли не осуждающе отозвался Семен. — Мой Алешка — пацан и то знает, что без свидетелей... Я же ничего от вас не требовал. Ну-ка, докажите..,

— Так, так... Значит, и сынка уже научил? — Сергей Тимофеевич сожалеюще покачал головой. — Неправедно живешь, Семен. Железо на воротах — с завода, арматура каркаса для виноградных лоз — со стройки...

— Глазастый, — едко усмехнулся Семен. — Между прочим за все плачены денежки.

— Ну да, государству, — в тон ему ответил Сергей Тимофеевич. — Или все же левакам?

— А это без разницы. Мне надо — беру.

— Хотя бы детей пощадил. Кем станут, видя папин пример? Что понесут в жизнь?

Глаза Семена медленно наливались холодным мраком.

— Вы когда-нибудь голодали? — хрипло, будто ему вдруг свело горло, заговорил он. — Нет? Небось в армии были или на производстве, где кое-что давали людям. А у нас при немцах полсела вымерло, да после войны... И прежде всего совестливые на тот свет убрались. Так-то, Сергей Тимофеевич. Я тоже в двенадцать-тринадцать лет сдыхал, пока не приспособился у фрицев тащить все, что плохо лежало.

«Вот оно что, — подумал Сергей Тимофеевич. — И здесь наследила война... Только ведь и старшее поколение, к которому относится и он, Сергей Тимофеевич, прошло через немалые испытания. При нем Советская власть только становилась на ноги, были и двадцать первый, и тридцать третий годы, суровое детство, опаленная юность, жестокость войны и послевоенная неустроенность... Но после всего этого они же не очерствели душой, не стали хапугами, сохранили в себе все еще молодо звучащую музыку революции и мужественный пример ее первых борцов — бессребреников ленинской когорты....»

Конечно, Сергей Тимофеевич понимал: он и его сверстники пришли к войне более зрелыми, в комсомольском возрасте, уже имея определенную коммунистическую закалку. И то находились слабовольные, не устоявшие против растленной идеологии фашизма. А пацаны что ж? Их еще не сформировавшееся сознание и вовсе было слабой защитой от внезапно обрушившегося на них «нового порядка». Да, они чувствовали, что на их землю пришел враг, и внутренне ощетинивались. Однако ржавчина въедалась незаметно, исподволь. Стремление выжить — естественно для всего живого. Но в сложных ситуациях оно порою попирает все человеческие добродетели. Ясное дело, если можно было выжить, воруя, — они воровали. Тем более в то время считалось доблестью — украсть у врага. Зато потом это стало привычкой и наконец мировоззрением тех, кто с изгнанием оккупантов так и не смог привести к норме свою больную психику.

И тут Сергею Тимофеевичу пришла мысль о том, что те, кто хотел избавиться от дурного наследия, избавились. Образ жизни советского общества помог им в этом. Значит, многое зависело и от самого Семена, его желания...

Да, быстра человеческая мысль. Мгновенно увела Сергея Тимофеевича в прошлое и тут же возвратила в настоящее.

— Знаешь, Семен Андреевич, — глухо заговорил он, — то, что ты сказал, нисколько не убеждает. Помню, в те тяжкие годы кое-кто провозглашал: «Война все спишет». Удобно, не правда ли, утверждаться разноликой подлости большой и малой?.. А мы не позволили. Не случайно для нас война была Отечественной. Воюя против фашизма, наш народ одновременно дрался за прекрасное в людях, за свое будущее, которое, как известно, в детях!

— Не понимаю, — Семен оценивающе прищурился. — Дети у нас на первом месте. Учим уму-разуму. Не будут дураками — выживут для этого самого будущего.

— Ты и впрямь не понимаешь, о чем речь, или придуриваешься?! — в сердцах проговорил Сергей Тимофеевич.

Вообще-то, не надо было ему горячиться. Но что он мог поделать, если кровь — не вода. Уже и по-хорошему к нему, и по-плохому. Как же можно втолковать этому упрямцу очевидное?

— С таким пониманием жизни, Семен Андреевич, совсем недалеко до беды, — заговорил тише, доверительней. — Оно ведь, как ниточке ни виться — конец себя покажет. Смотри, пожалеешь, да поздно будет.

А Семена эти мягкие интонации еще более распалили.

— Кончайте душеспасительные проповеди! — взвился он. — Думал попустить, а теперь — все! Хватит! Осточертело! Пусть теперь суд свое скажет.

— Ну, ну, — проговорил Сергей Тимофеевич, направляясь к калитке. — В самом деле — любопытно, какое мне наказание выйдет. — Обернулся. — А ты все же подумай, Семен Андреевич, Съезди в Гагаевку к деду Кондрату. Автобусом или трамвайчиком до Крутого Яра, а там все вниз, на солонцы. А то и своим транспортом... Любой укажет, где живет старик Юдин. Он тебе расскажет, как немцы за уворованную трухлую шпалу Афанасия Глазунова расстреляли... Или к нашему автоинспектору подойди — капитану Глазунову Леониду Афанасьевичу...

И ушел, не попрощавшись, досадуя на себя, на Семена: опять не дотолковались. Но тут же Сергей Тимофеевич подумал, что особо быть недовольным нет причины. Во всяком случае Семен дал ему высказаться и слушал его. А это уже кое-что. Это совсем неплохо, если дело имеешь с Семеном Кориковым и его застарелой болезнью. Взвился он тоже неспроста. Видно, задело-таки за живое. Значит, не без пользы тащился к Семену.

«Ничего, ничего, — улыбнулся своим мыслям Сергей Тимофеевич, — потягаемся, Сеня. Ты, конечно, упрям и помоложе, а пересилю. Тут ведь главное — в правде. Не на твоей она стороне. Нет, Сеня, не на твоей...»

23

Оно хоть и отошли старые свадебные обычаи, хотя молодые уже решили все между собой, а съездили-таки Пыжовы в Горловку — сватать невесту. Познакомились с родителями Лиды, посидели с ними за семейным столом. Ростислав, чувствовалось, был в этом доме своим человеком. И тем не менее разволновался, когда, поднявшись, сказал, что любит Лиду и прочит разрешения им пожениться. Лида тоже раскраснелась, смущенно потупилась, украдкой взглянув на родителей. У матерей помокрели глаза, отцы нашли приличествующие слова... Выпили за будущее своих детей. Женщины принялись обсуждать сугубо практические вопросы, связанные с предстоящей свадьбой. Мужчины пошли покурить. У них — свой разговор: о жизни, делах. Сват хвастался внедряемым на его участке щитовым комплексом, позволяющим значительно повысить угледобычу на крутых пластах, которые ранее приходилось брать молотками. Сергей Тимофеевич сказал, что и в их производстве обозначаются изменения: на заводе строится установка непрерывного коксования... Затронули и политику: поговорили о наметившейся нормализации отношений с Америкой, о том, что сейчас можно жить да радоваться, лишь бы войны не было...

В общем, все произошло, как, наверное, и должно среди людей. Несомненно, трудно вступать в родственные отношения с совершенно чужой, до этого вовсе не знакомой семьей, когда за