Сумма теологии. Том IX - Фома Аквинский

«Прямое» движение в ангеле не может быть связано с его переходом от созерцания одного к созерцанию другого, но – только с порядком его попечения, а именно с тем, что более возвышенный ангел просвещает низших ангелов через посредство тех ангелов, которые находятся между ними. Он указывает на это, говоря, что «по прямой ангел движется тогда, когда выходит вовне ради попечения о том, что ниже его, чтобы правильно всё совершить», то есть, сохраняя расположение правильного порядка. С другой стороны, он связывает «прямое» движение в душе с её переходом от внешних чувственностей к познанию интеллигибельных объектов.

Движение в ангеле «по спирали» он описывает как состоящее из прямого и кругового движений, поскольку их попечение о низшем сообразовано с их созерцанием Бога. Движение же «по спирали» в душе он тоже считает отчасти прямым и отчасти круговым постольку, поскольку при рассуждении она использует божественное просвещение.

Ответ на возражение 3. Все эти многообразные движения, которые различаются со стороны «выше и ниже», «вправо и влево», «вперёд и назад», а также всевозможные круговращения, являются не чем иным, как или прямыми, или круговыми движениями, поскольку все они означают рассуждения разума. В самом деле, если разум переходит от рода к виду или от части к целому, то это будет, по его же разъяснению, «выше и ниже»; если от одной противоположности к другой – то это будет «вправо и влево»; если от причины к следствию – то это будет «вперёд и назад»; а если он рассматривает окружающие его поблизости или вдалеке акциденции – то это будут различные движения по кругу. Но мы уже показали, что переход разума от чувственных объектов к интеллигибельным, осуществляемый согласно порядку естественного разума, является движением «по прямой», а согласно божественному просвещению, движением «по спирали». Что же касается того [движения], которое он описал как «замирание на месте», то оно относится к круговому движению.

Отсюда понятно, что приведённое Дионисием описание созерцательных движений гораздо полнее и глубже.

Раздел 7. ЕСТЬ ЛИ В СОЗЕРЦАНИИ НАСЛАЖДЕНИЕ?

С седьмым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что в созерцании нет наслаждения. Ведь наслаждение принадлежит желающей способности, тогда как созерцание по преимуществу пребывает в уме. Следовательно, похоже, что в созерцании нет наслаждения.

Возражение 2. Далее, любые усилия и борения препятствуют наслаждению. Но созерцанию сопутствуют усилие и борение. Так, Григорий говорит, что «душа, стремящаяся созерцать Бога, пребывает в борении; порой она побеждает, мыслями и чувствами вкушая нечто от непостижимого света, а порой она уступает, поскольку, даже вкушая, может ослабеть». Следовательно, в созерцании нет наслаждения.

Возражение 3. Далее, как сказано в десятой [книге] «Этики», наслаждение порождается совершенной деятельностью[759]. Но созерцание странствующих [в нынешней жизни] несовершенно, согласно сказанному [апостолом]: «Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло» (1 Кор. 13:12). Следовательно, похоже, что в созерцательной жизни нет наслаждения.

Возражение 4. Кроме того, наслаждению препятствует телесная травма. Но созерцание может обусловить телесную травму; так, [в Писании] после слов Иакова: «Я видел Бога лицом к Лицу», добавлено: «И хромал он на бедро своё… Потому что Боровшийся коснулся жилы на составе бедра Иакова» (Быт. 32:30-32). Следовательно, похоже, что в созерцании нет наслаждения.

Этому противоречит сказанное о созерцании премудрости: «В обращении её нет суровости, ни в сожитии с нею – скорби, но веселие и радость» (Прем. 8:16); и Григорий говорит, что «созерцательная жизнь сладостна и крайне приятна».

Отвечаю: в любом частном созерцании может наличествовать двоякое наслаждение. Во-первых, обусловливаемое самой деятельностью, поскольку всякий в частном порядке наслаждается присущей ему по природе или навыку деятельностью. Но созерцание истины приличествует человеку по природе как разумному животному, вследствие чего «все люди от природы стремятся к знанию»[760] и, значит, наслаждаются познанием истины. Наибольшее же наслаждение испытывает тот, кто обладает навыком к мудрости и познанию, благодаря которому при созерцании не испытывает никаких затруднений. Во-вторых, созерцание может доставлять наслаждение со стороны объекта постольку, поскольку всякий созерцает то, что он любит (ведь и телесное ви́дение может доставлять удовольствие не только потому, что видеть приятно вообще, но и потому, что видят любимое). И коль скоро созерцательная жизнь, движущей причиной которой, как было показано выше (2), является любовь к горнему, состоит по преимуществу в созерцании Бога, из этого следует, что наслаждение присутствует в созерцательной жизни не только по причине самого созерцания, но и по причине божественной любви.

И в обоих указанных отношениях это наслаждение является самым лучшим из всех человеческих наслаждений – как потому, что духовное наслаждение превосходней чувственного удовольствия, о чём мы уже говорили (ΙΙ-Ι, 31,5) при рассмотрении страстей, так и потому, что любовь, посредством которой Бога любят из любви к горнему, превосходней любой другой любви. Поэтому [Писание] говорит: «Вкусите – и увидите, как сладок Господь»[761] (Пс. 33:9).

Ответ на возражение 1. Хотя созерцательная жизнь по преимуществу является актом ума, зачинается она в желании, поскольку человек побуждается к созерцанию Бога горней любовью. А так как цель сообразуется с началом, из этого следует, что предел – равно как и цель – созерцательной жизни находится в желании, поскольку человек наслаждается ви́дением объекта своей любви, а это наслаждение видимым объектом, в свою очередь, усиливает его любовь. Поэтому Григорий говорит, что «огонь любви при ви́дении любимого воспламеняется ещё сильнее». Окончательное же совершенство созерцательной жизни состоит в том, что божественная истина будет не только видима, но и любима.

Ответ на возражение 2. Являющиеся следствиями противления внешней вещи усилия и борения препятствует наслаждению этой вещью. Ведь человек наслаждается не тем, против чего он борется, а тем, за что он борется, и когда он [в этом борении] обретает желанное, то при прочих равных условиях наслаждается им ещё больше, в связи с чем Августин говорит, что «чем труднее было сражение, тем больше и радости в триумфе»[762]. Затем, в созерцании со стороны созерцаемой истины нет никаких усилий или борений, однако, они есть со стороны ущербности нашего мышления и тленности нашего тела, которое обращает нас к низшему, согласно сказанному [в Писании]: «Тленное тело отягощает душу, и эта “земная храмина” подавляет многозаботливый ум» (Прем. 9:15). Поэтому когда человек достигает созерцания истины, он начинает любить её ещё больше и ещё больше ненавидеть свою ущербность и бремя своего тленного тела, и тогда он вторит апостолу, сказавшему: «Бедный я человек! Кто избавит меня от сего тела смерти?» (Рим. 7:24). Именно это имеет в виду Григорий, когда говорит: «Единожды открывшись нашему желанию и мышлению, Бог иссушает в нас всякое чувственное удовольствие».

Ответ на возражение 3. Созерцание Бога в теперешней жизни несовершенно по сравнению с созерцанием на небесах; и точно так же наслаждение созерцанием странствующего несовершенно по сравнению с наслаждением созерцанием на небесах, о котором сказано: «Из потока сладостей Твоих Ты напояешь их» (Пс. 35:9). Однако, хотя созерцание божественного странствующим несовершенно, тем не менее, оно в силу превосходства созерцаемого доставляет ему большее наслаждение, чем все его совершенные созерцания вместе взятые. Поэтому философ говорит: «Мы можем, конечно, иметь собственные предположения относительно этих возвышенных и божественных субстанций, схватывание которых, пусть даже и смутное, настолько возвышает наше познание, что приносит наслаждение куда большее, чем всё то, что нас окружает». То же самое имеет в виду и Григорий, по словам которого «созерцательная жизнь сладостна и крайне приятна, ибо она возносит душу, открывает небеса и представляет умственному взору духовный мир».

Ответ на возражение 4. После созерцания Иаков стал хромать «на бедро своё» потому, что, по словам Григория, «прежде чем мы возрастём в любви к Богу, нам надлежит умалиться в любви к миру. Так, после вкушения сладости Божией у нас остаётся здоровой одна нога, тогда как другая хромает, ибо хромающий на одну ногу опирается только на ту, что здорова».