Трактат об удаче (воспоминания и размышления) - Евгений Сапиро

Я хочу более подробно рассказать об одном из представителей «деревенских» – Владимире Мовчане и добавить, что, скорее всего, благодаря ему я и открыл для себя феномен успеха «деревенских».

Познакомился я с Владимиром Петровичем в 1992-м. В то время он уже не первый год возглавлял ГАИ Пермской области, а я курировал областной бюджет. Не удивительно, что разговор шел о финансировании его ведомства. Эту невеселую тему со мной в ту пору обсуждали восемь из десяти собеседников. Удивительно другое. Большинство ходатаев просили деньги на «сохранение» или «восстановление». Мовчан, во-первых, не просил, а предлагал варианты, как заработать. Во-вторых, даже в обвальном 1992-м он предлагал то, чего в России (и в СССР) до сих пор не водилось.

Очень скоро я убедился, что он не только предлагает, но и быстро доводит свои проекты до работающего состояния.

Было построено новое здание областного ГАИ с технической и программной «начинкой», позволившей полностью искоренить неистребимые ранее очереди на регистрацию и оформление автотранспорта.

Благодаря Мовчану «Авторадио» зазвучало сначала в Перми, а уже потом в Москве. Вскоре в эфир вышло Авто-ТВ. И радио, и телевидение были оснащены по последнему слову техники, даже построена собственная трансляционная башня.

В конце 1990-х на въездах в Пермь появились эффективные посты контроля, основанные на новейших научно-технических решениях. Мовчан – не только вдохновитель их разработки и внедрения, но и разработчик-соавтор…

Посещая его еще первые «пусковые объекты», я обратил внимание еще на одну особенность Владимира Петровича: он принадлежит к редкой категории людей, которые не могут что-то делать плохо: ненадежно, некрасиво…

Если бы я не знал его биографии, то списал все это на европейское воспитание, полученное на аккуратно подстриженных газонах под мудрым лозунгом «скупой платит дважды».

Биография Мовчана ничем не напоминает эти красивые картинки.

Его детство прошло в Европе, но не на лужайках графства Кент, а в украинском селе Черкасской области. Отец зарабатывал кусок хлеба на жизнь трудом, который был неблагодарным и тяжким в прямом смысле слова: он был рабочим каменоломни.

Ключевые слова, характеризующие первые 17 лет жизни, – нищета и голод.

Когда в 2006 году вместе с В. Федоровым я гостил у него на Украине, В. Мовчан привез нас в расположенный неподалеку от Киева огромный парк-музей архитектуры и быта. У одной из мазанок под соломенной крышей Петрович остановился:

– Вот в такой хате прошло мое детство.

Мы зашли вовнутрь. Я посмотрел на открытый люк, ведущий на чердак.

Петрович взгляд перехватил:

– Мама всегда откладывала по кусочку сахара – на праздники. И прятала на чердаке в углу. Я подсмотрел и однажды, когда ее не было дома, залез наверх, нашел этот узелочек, развернул. Съел один кусочек, второй… Вкуснота! В общем, слопал все. Как меня драли, когда это обнаружилось!

Случилась эта драма не в печально известных 1920-х или 1930-х годах, а в середине вполне «благополучных» 1950-х…

В армию он пошел с удовольствием: солдатская жизнь считалась сытной. Служил на Урале, там и остался, начав с 1971 года штурм милицейских высот. На то, чтобы с поста рядового милиционера добраться до полковника, начальника областного управления ГАИ, ему понадобилось 18 лет. И, как положено, в этой цепочке был университет, законченный в 1982 году «без отрыва от производства», защищенная через 20 лет докторская диссертация…

Детство, юность иногда сравнивают с весенним огородом: что на грядке посадили, как за посевом ухаживали, то и выросло. Как у типичного представителя «деревенских», все, что Петрович снял с этой «грядки», появилось на свет не благодаря, а вопреки «посевной».

Госпожа Судьба планировала для этих людей незаметное существование, а они выбрали для себя постоянный ток высокого напряжения, не жалея себя, рвались вперед.

Жизнь вокруг детства и юности «деревенских» была сурова, неприхотлива, не радовала глаз яркими цветами. Большинство их сверстников восприняли постоянную картину – покосившийся забор, некошеную траву и бурелом – как норму жизни, как ее естественный фон, и этот фон их устраивал.

В какую щелочку наши герои подсмотрели, что на свете существует другая, многоцветная, бурная, интересная жизнь – ума не приложу. Но они не только ее разглядели, но и, разорвав заготовленный им «по наследству» круг, отважно бросились в ее водовороты, несмотря на огромный «контргандикап». И вопреки всему – приплыли к финишу в числе первых!

У них (не знаю, откуда!) потрясающее чувство прекрасного, стремление к красоте, к уюту. Независимо от того, в чем оно проявляется: в обустройстве собственной дачи, офиса или спортивно-бытового комплекса для своих подчиненных.

Есть у меня подозрение, что мой друг Петрович неравнодушен к стройным женским ножкам еще и назло тому, что его родная деревня называлась Кривые Колена (!).

Все ранее упомянутые разновидности «контргандикапа», в большей или меньшей мере, носят материальный характер. Меня сия чаша миновала.

Но на расстоянии нескольких метров позади стартующих соперников можно оказаться и по другой причине. Во времена недоразвитого социализма она официально называлась «происхождение». Хорошим, гарантирующим зеленый цвет светофора было пролетарское происхождение. Теоретически не уступало ему крестьянское происхождение, но на практике это случалось редко: уж очень сложно его было отличить от плохого, «кулацкого». Тени всех остальных далеких предков (от мелкой буржуазии до крупных дворян) понижали шансы на успех ниже плинтуса. В послевоенной стране победившего социализма эта причина спряталась за бугорок, закамуфлировалась и рассредоточилась. Хорошей, но все равно подозрительной считалась пролетарская интеллигенция. Зато еще более вредными для здоровья стали родственники за рубежом. Дополнительные барьеры разной высоты возникали на карьерной дистанции не только перед побывавшими в плену, в оккупации, судимыми, «лесными братьями», диссидентами, но и их родственниками. Меня для полноты ощущений г-жа Судьба одарила «контргандикапом» средней и малой тяжести. Назывался он «инвалидность пятой группы».

В типовой анкете (листке по учету кадров) тех лет в строке под номером «пять» было напечатано: «Национальность». И дальше я собственноручно вписывал, бывало, дрогнувшей рукой: «Еврей».

На моей юношеской памяти происходило репрессирование целых народов. Были выселены и преследовались долгие годы немцы Поволжья, крымские татары и греки, чеченцы и ингуши… В студенческой общаге моими соседями оказались бывшие солдаты войск НКВД (МВД), принимающие участие в этих акциях. В последующие годы я встречался, работал со многими их невольными жертвами… Начиная от грека по фамилии Арнаут, моего соседа по лестничной площадке, выселенного из Крыма, и заканчивая президентом Ингушетии и Героем Советского Союза Русланом Аушевым. Короче, об этом аспекте сталинской национальной политики я имел некоторое представление задолго до появления пронзительной книги Анатолия Приставкина[154].

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});