Барабаны любви, или Подлинная история о Потрошителе - Светозар Чернов

– А как продвигается ваш роман?

– Батчелор уже отвез Паркиссу гранки и в начале ноября книга будет напечатана.

– Может, выпьем коньячку за успех? – предложил Артемий Иванович.

– Обойдетесь, – грубо сказал поляк. – Мне самому еще лечиться надо.

– Да чего там лечиться! – занервничал Владимиров. – Всего три болезни суть: вступило, прохватило и кондрашка. Только от них и лечатся коньяком да водочкой. От первой – стопочкой, от второй – стопочкой с огурчиком, от третьей – стопочкой с перчиком. А радикулит – разве болезнь? Так, баловство. Говорят, еще печень прихватывает, ежели пить много, вот тут уж, наверное, и стопочка не поможет! А еще, если один, без меня, коньяк хлестать будете, то почки ваши насквозь алкоголем пропитаются и вообще помрете.

– Как же! – поляк с трудом повернулся на диване. – Ничего она не пропитывается! Я теперь после той истории с Ласком все о почках знаю!

– Какой истории?! – выпучил глаза Артемий Иванович.

– Ласк получил по почте посылку с человеческой почкой. Откуда эта почка – ему неизвестно. Патологоанатом из Сити мыслит ее происхождение из больницы либо анатомичного театра. Но мне всегда казалось, что в анатомичных театрах для подобных целей используется формальдегид, а не винный спирт. По мнению же старшего хирурга Лондонского госпиталя длина почечной артерии соответствует длине артерии, которая должна была остаться на почке, изъятой из тела Эддоуз. К посылке прилагалось грубо написанное письмо. Я могу зачитать его текст, если пан подаст мне со столика номер «Стар» за пятницу.

Фаберовский отвернулся, чтобы не видеть мучительной сцены поиска, а Артемий Иванович, немного повозившись, и опрокинув задом столик и графин с водой, разыскал газету и подал ее поляку. Фаберовский поправил на носу золотые очки и прочел:

– «Из Ада».

– Откуда только не пишут! – по-бабьи вздохнул Артемий Иванович.

Поляк внимательно посмотрел на него и продолжил:

– «Мистеру Ласку

Сэр, я послал тебе половину почки, которую я взял у одной женщины и сохранил ее для тебя; другой кусок я изжарил и съел – это было очень вкусно. Я могу выслать тебе окровавленный нож, если только ты хочешь, но позже.

Подписано: Поймай меня, когда сможешь, мистер Ласк»

– Что там может быть вкусного? – заметил Артемий Иванович. – После того, как я посидел в доме на Майтр-сквер с Васильевым, и слушать-то про почки невмоготу!

– Интересно, что слово «сэр» и «мистер» написано так, как их произнес бы ирландец: «сор» и «миштер». А за несколько дней до этого письма Ласку пришла открытка, адресованная Боссу, что напоминает мне о Даффи.

– К чему вы это клоните?

– К тому, что наш достопочтенный Конрой уже давно домогается Ласка и даже выяснил его адрес. А все, что Урод изъял из тела Эддоуз, в том числе и почку, отобрал у фельдшера опять же Конрой. Он утверждал, что бросил все это барахло на Голустон-стрит, но что ему мешало оставить себе почку и сохранить ее в баночке с винным спиртом?

– Мерзавец! Что он, не знает, что спирт не для этого? Еще один урод нашелся!

– Главное, что это письмо написано тем же почерком, что и письмо Конроя, которое я получил сегодня утром.

– Что же пишет нам эта худая скотина? – заинтересовался Артемий Иванович.

– Пишет, что почуял слежку: в поблизу грузового депо напротив их дому на Ламбет-стрит постоянно толкутся разные люди, одетые грузчиками либо железнодорожными служителями. Но весьма мало подобно, чтобы они работали где-либо, уж слишком долго они торчат напротив окон ирландцев.

– Может быть, это тоже соглядатаи доктора Смита?

– Я уверен, что это люди старшего инспектора Литтлчайлда из Секретного департамента Монро. И Абберлайн не просто пугал меня. Конрой утверждает, что среди них имеется какой-то русский, которого он видел в клубе, когда был там с паном Артемием, и потом во время великого сидения в «Улье». Уж не тот ли это Курашкин, который прилип к пану?

– Не знаю, – обомлел от страха Артемий Иванович. – Но ведь он ничего не видел. Мы его отнесли в канаву, пока он спал.

Глава 75

24 октября, в среду

– Нет-нет, Гурин, и не спрашивайте, – решительно сказала Эстер и, вынырнув из-под одеяла, подошла к зеркалу, чтобы поправить прическу. – В конце концов, это неприлично, я не могу об этом говорить. Гилбарт – человек крайне ординарного свойства, он не испытывает не то что каких-то необычных потребностей, но, как бы это сказать… даже и самых обыкновенных.

Артемий Иванович разочарованно проурчал и откинулся на подушку, лениво оглаживая взглядом ладную фигуру Эстер. В эту ночь Владимирову представилась возможность загладить свою вину перед Эстер – доктор Смит отправился на ночное дежурство в Лондонский госпиталь, – и сразу по получении телеграммы от миссис Смит он помчался к ней на крыльях любви. Полночи его рвало, потому что перед выездом он до безумия упился корня мандрагоры. Потом ему было просто плохо и лишь под утро Эстер, сжалившись над своим любовником, принесла ему из запасов своего мужа бутылку коньяка, которую Артемий Иванович выдул в один прием. В конце концов ей удалось добиться от Владимирова того, что она ждала от него, но сильный коньячный запах, витавший в воздухе, испортил ей удовольствие. Зато Артемий Иванович был наверху блаженства.

– Насколько все-таки приятнее тихие радости супружеской постели, чем крапива и лопухи Острова Любви, – мечтательно сказал он.

И тут в дверь раздался бешеный стук.

– Эсси, вы что, не одна? – загромыхал гневный голос доктора Гилбарта Смита.

– Мой муж! – вздрогнула Эстер и нырнула под одеяло, как будто это могло спасти ее от праведного гнева обманутого супруга. – Почему он так рано?!

– А, скакун саванны! – Артемий Иванович был пьян и потому безумно храбр. – Нелетающее яйцекладущее! Клади сюда! – он достал из-под кровати ночной горшок и постучал пальцем по крышке. – Яишню сделаем!

– Спрячьтесь скорее под кровать.

Владимиров поставил горшок на столик и свесился с кровати, чтобы заглянуть под нее.

– Ни за что! – он вернулся на подушку и по-наполеоновски скрестил руки на груди, став похожим на раздувшегося от долгого пребывания в воде покойника. – Я там просто не помещусь. И потом, это недостойно настоящего казака. Когда к Фаберовскому приходил инспектор, я и то не прятался!

– Эсси! Миссис Смит! Немедленно открывайте, иначе я выломаю дверь!

– Он так и сделает, – Эстер прижалась к Артемию Ивановичу. – Как же быть?

– Сейчас я встану и отрублю ему голову, – мрачно сказал Артемий Иванович, даже не шевельнувшись.

– О нет, Гурин, не делайте этого! – не на шутку испугалась Эстер, поверив в искренность его намерения. – Не хватает только человекоубийства!

– Страус – не человек! – с пьяным упорством ответил Артемий Иванович, уверовавший в то, что за дверью стоит настоящий страус.

– Все, миссис Смит, мое терпения иссякло. Я ломаю дверь! – Раздался удар ногой и пронзительный вскрик доктора. – О, проклятье!

– Ася, дай мне ключ! – грозно сказал Артемий Иванович, сползая с кровати.

Трепеща от гнева, доктор Смит ждал, когда ключ повернется в замке два раза. Затем он рванул дверь на себя. И тут перед ним возник Артемий Иванович. Одной рукой он придерживал штаны, во второй был палаш. Доктор Смит попятился, а Артемий Иванович издал трубный клич и взмахнул палашом. Доктор увернулся и бросился прочь, Эстер пронзительно заверещала. Путаясь в штанах и размахивая палашом, Артемий Иванович гонял доктора Смита по всему дому. Казалось, не было доктору Смиту нигде спасения. И если бы не родная дочь, втащившая его к себе в спальню и успевшая запереть дверь перед самым носом Артемия Ивановича, не сносить бы доктору головы. В сердцах Владимиров ударил по гипсовой статуе обнаженной нимфы, снеся ей голову, бросил палаш, подтянул портки и вернулся к миссис Смит.

– Все, я ухожу, – сказал он, застегиваясь. – В этом доме меня никто не любит. Черт побери!

– Не уходите, Гурин! – зарыдала Эстер. – Муж убьет меня.

– Там в коридоре валяется палаш, – сказал Артемий Иванович, выходя на лестницу. – Ты можешь убить его первая.

Уже стоя на улице, он услышал голос доктора Смита, доносившийся из спальни Эстер:

– Я тебя спрашивал, откуда у тебя крест! И что ты мне ответила? Теперь я знаю, откуда он!

«Заклюет Асеньку чертов страус», – подумал Владимиров, прибавляя шаг.

Глава 76

25 октября, в четверг

Едут в Миллерс-корт к Шапиро. Они могут снять квартирку или комнату, но не способны заставить поселиться там кого-нибудь, кого можно потом придушить. А у Шапиро большой опыт поселения проституток.

Когда они приходят к Миллерс-корту, то обнаруживают тележку Дымшица. Дожидаются, когда тот уедет, и входят. Полагают, что здесь что-то нечисто – какие могут быть связи у социалиста с Шапирой. Но оказывается, что тот привез свою жену на отработку и она сидит у Шапиро.