Барабаны любви, или Подлинная история о Потрошителе - Светозар Чернов

Состояние дам удивило даже Артемия Ивановича. У обоих были заспанные усталые лица, прически были уложены кое-как, да и одежда не отличалась обычной безупречностью. Можно было подумать, что они обе провели бессонную ночь где-то вне дома.

– А зонтика-то у нее нет, – шепнул Владимиров на ухо Фаберовскому, пряча свой собственный зонтик за спину.

– Когда вы приглашали нас на прогулку, – холодно обратилась к Фаберовскому Эстер, даже не глядя на Артемия Ивановича, укрывшегося за спиной поляка, – то ничего не говорили о присутствии мистера Гурина. Нам неприятно его видеть и мы уходим.

– Я взял на себя смелость, миссис Смит, пригласить мистера Гурина сюда, поскольку он представил мне такие объяснения, которые показались мне заслуживающими внимания. Вылезай, козел, тебе пора на заклание.

Артемий Иванович покорно выдвинулся из-за поляка и встал, понуро опустив плечи и прикрывая котелком причинное место.

– Я прошу вас, выслушайте его. Уделите ему несколько минут, этот достойный джентльмен пал жертвой собственного благородства и несправедливых обвинений. Он пытался защитить вашу честь…

– И это ему удалось, – ядовито сказала Эстер. – Моя честь от него в эту ночь не пострадала.

– Может мне предложить ей выйти за меня замуж? – по-русски спросил Владимиров у поляка.

– Молчите, дубина. Миссис Смит, я думаю, что и вы, и мистер Гурин хотели бы расставить все точки над «i» в этой истории… Позвольте нам с Пенелопой оставить вас одних, – мы пока посмотрим на львов, – чтобы мистер Гурин смог представить на ваш суд свои оправдания.

Миссис Смит нехотя позволила Артемию Ивановичу взять ее под ручку.

– Пойдемте прогуляемся до обезьянника, – предложила она. – Надеюсь, вам хватит времени, чтобы покаяться.

– Я так и думал, что вы должны любить обезьян, – начал свое покаяние Артемий Иванович.

– Да, я имела несчастье полюбить одну обезьяну и теперь сожалею об этом.

– Я полностью с вами согласен… – Артемий Иванович достал из кармана портсигар, взял сигарету и утвердил ее во рту. – Но давайте не будем говорить о вашем муже.

– Я говорю не о Гилбарте, а о вас.

– Да, да… Любовь зла, полюбишь и козла, – Владимиров горестно покачал головой.

– Так почему же вы не пришли?

– В вашем доме я был. Я поднялся по лестнице и уже подходил к дверям спальной, когда из гостиной донесся подозрительный шум. Я пошел туда и тут на меня набросился какой-то неизвестный в маске. В жестокой борьбе мы повергли наземь какую-то статую, а потом пришла Пенелопа и он бросился бежать. Я преследовал его, но не догнал. И обратно, после того, как мы разбудили Пенюшку, я возвратиться не мог. Я так страдал, Асенька, я грезил о тебе все эти ночи, я засыпал с мечтой о новой встрече…

– По ночам вы грезили обо мне, а днем вы искали забвения в объятиях какой-то старухи, – сухо заметила миссис Смит.

– Какой еще старухи? – поразился Артемий Иванович.

– Вчера вы входили с ней в гостиницу Клариджа. Я знаю, что эту гостиницу всегда облюбовывают разные принцы, иностранные послы и их любовницы. Кто эта мерзавка?

– Видите ли, Асенька, мадам Новикова… – мрачно начал Артемий Иванович, который догадался, о чем идет речь, хотя совершенно не понимал, откуда Эстер могла прознать про вчерашнюю встречу. – Это удивительная женщина… Я ходил просить к ней насчет этого… Боюсь вам сказать, но…

Лицо Эстер еще больше помрачнело, окончательно утрачивая свою привлекательность. Взгляд ее стал ледяным и презрительным.

– Словом, вы, замужняя женщина, не могли дать мне того, что мне было так необходимо… Я не хотел, чтобы кто-нибудь об этом узнал…

– Чего же я не могла вам дать как замужняя женщина? – уничтожающим тоном задала вопрос миссис Смит.

– Комнату, – выдавил из себя Артемий Иванович. – Для делового свидания, которое мне необходимо было сохранить в тайне даже от Фаберовского. Я не мог воспользоваться даже своим гостиничным номером, ведь коридорные так продажны и болтливы.

– Как же вы отпустили своего партнера одного в Уайтчепл? – весело рассмеялась Эстер и, к удивлению Артемия Ивановича, чмокнула его в щеку. Окружающая пустота и звериные рыки, доносившиеся из тумана со стороны Львиного дома, теперь не угнетали, а возбуждали ее. – Этой ночью ему сломали руку.

– Ну да… – сказал Артемий Иванович. – Как же это сломали руку? Он же только что ушел с вашей падчерицей и ходит с ней в пустом зоосаде, в тумане, в котором конца собственного зонтика не увидишь! Степан! Степан! Где ты?

Фаберовский с Пенелопой в это время шествовали вдоль длинного ряда клеток с хищниками в Львином доме. Львы ходили за решетками и беззлобно порыкивали на людей, хранитель громко храпел в углу прохода на стуле, заглушая всякие звуки.

– Как продвигается ваша книга? – спросила Пенелопа, рассеянно глядя на клетки.

– Я получил гранки и уже правлю их, – Фаберовский постучал тростью по ограде и лев грозно рявкнул на него. – Как только книгу издадут, первый же экземпляр я преподнесу вам.

Пенелопа остановилась и повернулась к Фаберовскому.

– Я ничего не говорила отцу и Эстер, – сказала она, – но я узнала вас в ту злополучную ночь, когда вы с Гуриным проникли к нам в дом. Вы убедили Эстер, что в доме находился только ваш друг, но я знаю, что это вы рылись в кабинете моего отца.

– Перед вами, Пенелопа, я не буду ничего отрицать. Я действительно был в кабинете доктора Смита.

– Но зачем вам это понадобилось? Между вами и отцом происходит настоящая война. Он подсылает к вам убийц, а потом нанятые им люди вскрывают сейф в вашем доме, вы в отместку вымогаете у меня адрес Проджера и избиваете его, а сами устраиваете обыск в кабинете отца. Что вы прикажете делать мне в этой ситуации? Сначала вы оскорбляете мои дочерние чувства, пользуясь доверчивостью моей мачехи и проникая в святая святых моего отца, в его кабинет, а потом как ни в чем не бывало передаете мне цветы и приглашаете на прогулки…

– Не я начал эту войну и не в моих силах пока ее остановить. В глазах вашего батюшки я самое настоящее отродье: католик, да еще инородец. И его не волнует, что не так давно я перешел в англиканство, а в Англии проживаю уже больше десяти лет. Доктор Смит все равно намерен отправить меня и мистера Гурина на виселицу, убедив полицию в том, что мы являемся виновниками Уайтчеплских убийств. Я вынужден бороться за свою жизнь.

– Но, может быть, я могу убедить отца в том, что вы невиновны?

– Не будьте наивной, Пенелопа, – Фаберовский взял девушку под руку и повел ее из львятника на свежий воздух. – Дело зашло так далеко, что вашего отца удовлетворит только моя смерть.

– Но это же ужасно!

– Ужаснее всего то, что мои чувства к вам, милая Пенни, не позволяют мне уничтожить вашего отца в этой войне. В этой ситуации, наверное, для нас лучше всего расстаться, ведь время, говорят, излечивает раны. В ближайшие дни мистер Гурин покидает Англию и я намерен присоединиться к нему, оставив вашего отца с миром.

Про свой отъезд Фаберовский сочинил, полагая тем самым заставить ее помучится и постоянно возвращаться к нему мыслями. Но ожидаемой немедленной реакции поляк дождаться не успел, потому что издалека, со стороны пруда, раздался приглушенный туманом рев.

– Что-то случилось с мистером Гуриным, – уверенно произнес Фаберовский, прислушиваясь.

– Что вы, это ревет слон, – возразила Пенелопа.

– Слоны там, через туннель под аллеей, а это ревут морские львы.

Артемий Иванович бежал, держа за руку Эстер, по дорожке мимо низкой оградки, окружавший водоем с морскими львами, и трубно голосил:

– Степан! Степан?! Да где же он, черт побери!

Артемий Иванович набрал в грудь побольше воздуха и тут увидел появившегося из тумана Фаберовского с Пенелопой под руку.

– Степан! Что у тебя с рукой?

– А что у меня с рукой? – удивился Фаберовский.

– Ты же мне сказала, что ему сломали руку! – повернулся к Эстер Артемий Иванович.

– Я пошутила, – тихо пробормотала та, успевшая понять, какую глупость сморозила она, упомянув про Ландезена и едва не раскрыв их с Пенелопой несчастное ночное приключение.

– Ну и шуточки же у тебя! – разозлился Владимиров. – Да вы, англичане, нас русских, наверное, за дикарей считаете? Ни на что не способными, да? Да хочешь, я тебе прямо здесь задушу сивуча голыми руками? – крикнул он и повторил еще громче, чтобы поляк наверняка услышал его: – Я сейчас задушу голого сивуча вот этими самыми руками!

И он бросился на ограду. Морские львы, потревоженные им, поднялись на передние ласты и ревели, показывая мощные зубы. Фаберовский ухватил Владимирова, когда Артемий Иванович уже занес ногу, чтобы затем перевалиться на другую сторону. Эстер истошно визжала, а Пенелопа верещала, представив, как сейчас морские львы разорвут мистера Гурина на куски.

– Опомнитесь, Гурин! – громко укорял Фаберовский Владимирова по-английски. – Неужели вам не жалко бедных львов? Что они вам сделали? И потом, нам придется платить огромный штраф!