Знаменитые писатели Запада. 55 портретов - Юрий Безелянский

Примечательно, что он не рисовал портретов фашистских главарей и идолов, его больше интересовали нелюди иного рода, — менее одиозные, но более актуальные и трудно истребимые. Или скажем иначе: люди с нацистским сознанием, склонным к насилию. Войну Генрих Бёлль классифицировал как занятие нелюдей. В речи, произнесенной в 1957 году по поводу «Дня поминовения героев», он сказал: «Были ли героями те, все те, кто вопил, молился и проклинал в окопах, госпиталях, на лестничных клетках, в погребах, на грузовиках, в повозках, в железнодорожных вагонах?.. Геройская смерть, которую им с такой щедростью приписывают, не более как разменная монета политики, а значит, фальшивые деньги».

Легко вспомнить военные романы советских писателей, где на первый план выпячены геройство и подвиги, и все во имя и за, — во имя Родины, и за Сталина…

Генрих Бёлль рисовал войну совсем другими красками. По поводу одной из своих героинь, Лени, писатель сказал: «Ее нельзя назвать героической или негероической — она такая, какая есть».

В этой фразе ключ ко всему творчеству Генриха Бёлля.

Было ли ему легко работать? А кому бывает легко? Своим русским друзьям, германистам, Раисе Орловой и Льву Копелеву 53-летний Бёлль писал в письме от 12 мая 1970, года вспоминая свои встречи в Москве: «…Смогу ли при следующем посещении пить коньяк, — сомнительно… Моя болезнь, так же как болезнь Аннемари (жена Бёлля. — Ю.Б.), — это, по-моему, просто полное истощение, опустошенность: уже время до 1933 года было невеселым из-за экономической нужды, с 33 до 45-го менее всего веселым, и мы совершенно истощенными, опустошенными, уже с детьми и в напряженной работе, попали в послевоенное говно, которое до 1954–1955 годов тоже не доставляло радости, и все это время работа, работа, работа. Теперь, приводя в порядок архивы, списки и записи, я походя установил, что наши общие „Oeuvres“ (сочинения. — Ю.Б.), включая переводы и мои неопубликованные романы, рассказы, радиопьесы и т. д., статистически достигают примерно 12 тысяч страниц на машинке, не считая, разумеется, писем. А к тому же еще и все путешествия — в большинстве случаев — с детьми — поездами, автомобилем, кораблями, — в общем сумасшествие, „производственные достижения“. Наши болезни, видимо, в том и заключаются, что мы просто не можем избавиться от этого ритма „активистов производства“…»

И любопытная приписка в конце письма: «P.S. Аннемари внизу занята на кухне. Я сижу на втором этаже и гляжу на коров в нашем саду и на цветущие фруктовые деревья. Коровы эти, так сказать, — „коровы на пансионе“. Они в течение полугода пасутся на нашей земле и я, как капиталист, получаю по 50 марок за их пансион, потому что они едят мою траву. Они едят и наши яблоки, когда те падают. Аннемари работает также в огороде и перезванивается с сыновьями, а меня переполняет Lebensangst (страх перед жизнью. — Ю.Б.), потому что расходы на жизнь все растут и растут, и хотя я знаю, что я вроде умен, но знаю, что умен недостаточно.

Благослови вас Бог.

Генрих.»

Первый раз Генрих Бёлль приехал в Москву в 1962 году, затем последовали другие визиты, в СССР у него было много друзей, что не мешало ему резко высказываться о режиме в стране. О внешней политике Советского Союза и тогдашней советской жизни Бёлль высказывался, не стесняясь в выражениях, особенно когда дело касалось положения с инакомыслящими писателями. Генрих Бёлль протестовал против суда над Синявским и Даниэлем, против преследования Виктора Некрасова, Владимова и Войновича. Спустя годы были опубликованы секретные письма, которые шли из Союза писателей СССР в ЦК партии и соответствующие органы, а оттуда рекомендации: «…всем советским организациям целесообразно в отношениях с Бёллем проявлять в данное время (документ датирован 1975 годом. — Ю.Б.) подчеркнутую холодность, критически высказываться о его недружественном поведении, указывать, что единственный правильный для него путь состоит в отказе от сотрудничества с антисоветчиками, которое бросает тень на имя писателя-гуманиста и ведет его в идейно-творческий тупик».

В СССР Генриха Бёлля сначала широко печатали (в театре имени Моссовета с успехом шла его пьеса «Глазами клоуна»), а потом перестали из-за его «плохого поведения». Особенно не понравилось властям отношение Бёлля к Александру Солженицыну, которого планомерно травили в стране (название некоторых публикаций: «Презрение и гнев», «Докатился до края», «Отпор литературному власовцу», «По какой России плачет Солженицын» и т. д.). Солженицынский «Архипелаг ГУЛАГ» был для советской власти страшнее любого зверя.

В немецкой газете «Ди цайт» от 11 января 1974 года Генрих Бёлль писал о будущем ходе событий: «Итак, теперь все повторится заново: клевета, поношения, оскорбления, война нервов против Солженицына. В широко распространяющихся газетах и журналах будут печататься обычные в таких случаях статьи. И снова нас (западных писателей — Ю.Б.) будут обвинять в том, что мы являемся сторонниками холодной войны. Коллеги Солженицына отмежуются от него и примут участие в травле.

Я спрашиваю себя, но также секретарей и членов Союза советских писателей: неужели все это будет вечно продолжаться? Неужели это не прекратится до тех пор, пока Солженицына с его семьей не выбросят или не заставят уехать за границу? Писателя, в своей стране поставленного вне общества и полностью беззащитного?..»

И что предложил Генрих Бёлль?

«Я хорошо понимаю, насколько безумно звучит мое предложение опубликовать Солженицына в Советском Союзе. Но иногда бывает, что самое безумное предложение представляет собой единственный реалистический выход. Такая большая страна, как Советский Союз, которая, по-видимому, действительно заинтересована в разрядке международной напряженности, не может позволить себе в течение длительного времени сохранять эту внутреннюю напряженность, проистекающую из наличия прошлого, но все еще не изжитого ужаса, который воссоздает Солженицын в своей книге…»

Дальнейшее известно. Обнародование статьи Солженицына «Жить не по лжи!» и в тот же день, 12 февраля 1974 года, арест писателя. А 13 февраля Солженицын был выслан за пределы СССР. В Германии, у трапа самолета Александра Солженицына встречал Генрих Бёлль. В связи с этим появилась разухабистая частушка о неожиданной встрече:

Самолет в Москве взлетает,Солженицын в нем сидит.«Вот-те нате, хренв томате», —Бёлль, встречая, говорит.

Чисто народное восприятие событий, конечно, Генрих Бёлль обратился к Солженицыну со словом «герр», но оно легко по-русски переиначивается в простые обращения — сами, знаете, какие, — ну, а «хрен» самое безобидное. Главное, конечно, другое: немецкий писатель приютил русского писателя в своем доме, во Франкфурте-на-Майне. А уже потом изгнанник из России перебрался в Цюрих.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});