Повести - Юрий Сергеев

Утром, размяв окоченевшие ноги, неустойчиво встал на лыжи. За ночь мороз выстеклил настом осевший снег. Заскользил по нему легко и свободно.

Вдруг впереди вымахнул на поляну, хрустя и проламывая наст, зверь. Остановились одновременно. Лосиха с провисшей спиной и раздувшимся пузом повернула губастую морду и уставилась на человека.

Он сдёрнул карабин, долго целился. В глазах плясало от напряжения, ствол качался по горящему на солнце снегу. Поймав мгновение, когда мушка и прорезь совпали да лопатке зверя, рванул спуск.

Пуля взбила фонтан снега под пузом лосихи и, ударившись о ствол мёрзлой лиственницы, с воем отрикошетила в ельник. Плавно повернувшись, сгинуло в густом мелколесье видение.

Бросив карабин в снег, стрелявший стал топтать его ногами, жалобно причитая и воя. Опомнился, поднял оружие и заскользил дальше. Проходя мимо дерева с отщепленной корой, зло сплюнул и вслух выматерился.

Солнце клонится к вечеру, силы оставляют, наливаются тяжестью ноги и спина. Впереди голубеет большая и широкая долина реки. Снег, подхваченный ладонью на ходу, рассыпчато хрустит на зубах, холодным комом прокатывается по горлу. Ноги заплетаются, деревенеют и становятся чужими.

Усталость то грубо бьёт в плечо, то вышибает с лыж и бросает на подтаявший и ломкий наст.

Вдруг сквозь красный и мокрый туман в глазах увидел палатку на склоне и пасущихся оленей. Сердце заколотилось.

— Вот они! Вот они! — хрипел на бегу, плача и смеясь, боясь, что это тоже окажется больным миражем.

Крутой обрыв одолел ползком, из последних сил ввалился в палатку. Пахнуло холодом, задохнулся от тяжелого смрада. В углу, закутавшись в шкуры поверх спальника, лежал, сипло и трудно хрипя, человек.

"Эвенк", — мимоходом отметил пришелец, тщётно мечась на коленях в поисках съестного. Около больного и вокруг печки валялись клочья собачьей шкуры, шерсть и обглоданные кости. Покопавшись в них и ничего не найдя, выполз задом на воздух.

Два оленя паслись невдалеке, подозрительно косясь на незнакомца. У входа стояли присыпанные снегом легковые нарты. Хорошо прицелившись, выстрелил. Один олень упал, забился. Второй отбежал и нерешительно остановился.

Опять жадно вскинул карабин. Передвигая затвор, поспешил, и патрон перекосило. Отбросил карабин в снег побрёл к добыче.

Кровь у раненого оленя била из спины, струйкой растекалась по шкуре… Животное месило снег передними копытами, пытаясь подняться.

Упав на него, стрелявший стал душить голыми руками, потом, вспомнив о ноже, перехватил дёргающееся горло. Припал ртом к дымящейся ране. Кровь толчками била в лицо, на руки и одежду.

Дико и недоумённо шарил до небу большой олений глаз. Туша ещё вздрагивала, хрипели лёгкие, всасывая судорожно воздух пополам с кровью через перерезанную гортань.

Отвалился в снег, напившись до тошноты горячей и липкой крови, перемазав в ней руки и одежду, блаженно закрыл глаза. Стылость прохватила спину, заставила подняться. Обрезав прямо со шкурой переднюю лопатку оленя, потащил её за черное копыто к палатке. Красный след петлял сзади…

Растопив печурку разбитыми на дрова сухими нартами, сварил мясо, долго и жадно ел, запивал горячим бульоном, отдыхал и ел опять. Больной притих. Гость стащил с него сохатиную шкуру и устроился у гудящей печки. Темнело. Икнув и прислушиваясь к разливающемуся в животе теплу, провалился в сон.

Проснулся на рассвете от холода. Тяжело потянулся и сел. Больной смотрел прямо в глаза, облизывая спёкшиеся губы.

— Здорово, хозяин! Жрать поди хочешь, а? — Эвенк прикрыл веки, что-то зашептал, захрипел в ответ. — Плохи твои дела, некогда мне с тобой нянькаться.

Пришелец глазами пошарил вокруг и заметил тугой мешок под головой лежащего. Выдернул его и развязал. Вытряхнул ворох соболиных шкурок. Глаза разбежались. Торопливо пересчитал:

"Сто шесть штук! Вот это да. На толчке загнать по полтораста за хвост, это же почти пятнадцать тыщ!!! Молоток, косоглазый, хороший фарт имел… Ещё настреляет, ноль выживет".

Осторожно сложил меховой рюкзак, выполз за полог. С трудом отрезал от подмерзшей туши куски мяса, завернул в брезент и, положив поверх соболей, забросил лямки за плечи. Стал на лыжи. Постоял, подумал и медленно сошёл с них:

"Продаст, падла, на след наведёт, кто, окромя его, знает, что я ещё не пропал, живой, зиму в берлоге отсидели, падаль жрали, конину без хлеба и соли… Ну, не-ет… Всё одно, коль застукают. — Так безопасней. Растащит зверьё по весне, никто не прознает, сгорел, и всё…"

Принёс несколько сушин, подсунул их под правый борт со стороны больного, навалил кучу сушняка на крышу. Чиркая и ломая спички, поджёг. Медленно разгорался костёр. Палаточная ткань ярко вспыхнула, пламя свернулось смерчем заплясало.

Отбежав, вдруг вспомнил, что оставил там свой карабин. Нырнул в пламя. Сквозь дым в поисках оружия обжегся о два уголька глаз из спального мешка. Выскочил, пятясь от них задом, кашляя и вытирая слоты, забросил карабин за спину.

Снегом затушил затлевшую полу телогрейки. Стал на лыжи и выскочил к реке, ие оглядываясь. Лямки резали плечи — пожадничал с мясом, но непонятная сила несла всё дальше и дальше…

Только затемно остановился. Недоумённо уставился на старенький охотничий карабин, снятый со спины. Замирая и суетясь, дёрнул затвор. Латунный патрон выполз из ствола. Магазин пуст.

Оглянулся назад, зло сплюнул, закрыл затвор и стал разводить костёр. Вспомнил, что свой-то карабин бросил вечером, на радостях, в снег рядом с палаткой и забыл про него.

Напившись кипятка и поев полусырого, обжаренного на палочках мяса, по-собачьи закрутился на месте, поскуливая от холода и расстилая лапник у огня. Дневное тепло ещё бродит в густых зарослях распадка, искры костра теряются в шевелящихся ветках елей, гаснут меж звёзд.

Вдруг полоснули оттуда, с тёмного неба, два горящих уголька глаз больного эвенка, затрещал его птичий голос из жаркого костра, и колючий ужас наполз под одежду, парализуя тело.

— Восподи! Выведи меня отсель! Восподи! — расползались от огня хриплые стоны. — Я буду верить в тебя, буду молиться, укрой и сохрани. Боже-е! Прости грех мой пьяный. Подай надежду, страшно мне!!! Восподи! Не дай меня убить… — захлюпал, замычал под елью голос в лютой тоске.

2

РАДИОГРАММА

от 15/7-76 г.

Начальникам геологических подразделений экспедиции.

13 июля Ахтинской партии экспедиции 22 выстрелом из ружья убит геофизик Бойченко.

Преступники Постолов Павел Николаевич 21 февраля 1936 года рождения, уроженец деревни Книжная Ашевского района Псковской области, по национальности русский, холостой. Ранее дважды, судимый. Рост 162–167 см, на руках имеет татуировки. Одет чёрный ХБ костюм, болотные сапоги.