Повести - Юрий Сергеев

— Кга-а-а… Га-а…

Им навстречу дул ветер, косяк летел тяжело, плотно, только сзади всё дальше и дальше отставала одинокая, выбившаяся из сил или подраненная птица. Гусь уже пошёл на снижение, печально крикнув и перестав махать крыльями. Парил, теряя высоту…

Вдруг косяк заволновался, вожак повернул, и, описав большой круг, гуси снизились к отстающему, загомонили, разобрались, выстроились и, набирая высоту, вместе с ним ушли за горизонт…

7

Вернулся в Утёсный осенью. Зашёл в экспедицию и попался на глаза начальнику. Тот подал руку, пригласив в свои кабинет.

— Присаживайтесь, товарищ Козьмин. Руководство предлагает вас на Торге, но лично у меня сложилось неважное мнение о ваших деловых качествах. Броситься за каким-то псом под лёд это поступок незрелого человека. Если хотите знать, мне за вас строгача влепили и лишили премии.

— Простите, но пёс не какой-то, а мой Перекат. Вернул ему долг, он меня не раз выручал.

— Бросьте детские штучки, у нас не общество охраны животных. В стране, большой дефицит геологов, специалистов не хватает, и, если каждый будет тонуть так глупо, спасая собак, у нас министерство превратится в похоронную контору!

— Мне эта собака дороже иного человека. Предать друга, чтобы начальство получило премию, не в моих правилах. Если потребуется, ещё раз брошусь, хоть в огонь, — сорвался Виктор и заходил по кабинету, раскуривая трубку. — И нечего приплетать сюда страну.

— Поедете в Торга начальником горного отряда. Посмотрим, как проявите себя и что нового внедрите. Идите!

Потекли горячие рабочие дан. Рвали канавы на выброс котловыми зарядами. Мотобуром пробивали трёхметровую скважину, спускали на забой боевик. После прострела засыпали в образовавшийся котел аммонит, делали забойку и поджигали шнуры.

Чёрным столбом поднимались наносы, обнажая рудное тело. Виктор проводил опись канав, закладывал новые, увлёкся и не заметил, как подкатилась зима. Выпал первый снег. Осталось добить последнюю разведочную линию…

Зарядили. Отошли вверх по склону на безопасное расстояние, да забыл Козьмин впопыхах свой рюкзак у синих дымков горящих шнуров. Сверху хорошо было видно, как вылетела из тайги черная собака, обнюхала рюкзак и легла с ним рядом. А следом по тропинке шла девушка.

"Перекат!" — обожгла мысль вертолёт сегодня был на базе. Виктор сорвался с места и широко побежал вниз по склону.

— Вера!!! Убегай, Вера!!!

— Назад! Назад! — испуганно заорал взрывник за спиной. Девушка услышала крик, радостно помахала рукам, остановилась рядом с собакой в ожидании бегущего ей навстречу Виктора.

"Успею, осталось полторы минуты", — подумал он мгновенно.

С перекошенным лицом подскочил в Вере и увлёк её к толстой лиственнице, маячившей в двадцати шагах, толкнул за неё ничего не понимающую и улыбающуюся и осталось только самому нырнуть за спасительный ствол, как поднялась и заходила под ногами земля, опрокинула на спину.

И тут его сильно рвануло за руку… С грохотом и свистом пролетели камни мимо дерева, оно приняло их удары и укрыло двоих крепко обнявшихся людей…

Петля страха

1

Голубые тени от елей ложатся через заметенный снегом ручей. Справа над распадком курится в тумане белоголовая сопка. Сзади остался перевал. Впереди нетронутый, горящий под солнцем наст. Пригретый в затишке, он налипает на лыжи, мешает идти. В в

оздухе над тайгой и гольцами плутает первая оттепель. Берёзы становятся бархатно-тёмными. Ветра сбивают кусту с лапника, и лес свежеет, зеленеет и оттаивает. Пахнет весной…

Двое устало бредут вдоль ельника вниз по ручью.

— Слушай! Давай передохнём, не могу больше… — Шедший впереди обернулся.

Мелкий бисер пота на лице. Узкие прорези глаз воспалены дымом костров и бессонницей. Клочьями висит вата из вспоротой сучьями телогрейки.

— Нет! Совсем мало осталось… К вечеру будем на реке. Там изба. Будем отдыхать. На лабазе продукты.

— Откуда знаешь про избу?

— Знаю, — прохрипел в ответ и, вытер рукавом пот, косолапо пошёл, пробивая лыжню в мокром снегу.

Второй шагнул следом. Но его шатнуло и привалило боком к стволу лиственницы. В глазах поплыл туман, опять вспыхнуло нестерпимое желание есть, грызть всё подряд, даже хвою и кору деревьев, только унять боль в желудке.

Разрывая обмороженные лёгкие, подкатил к глотке неудержимый приступ хохота. Размазав пятерней грязь по потному, заросшему волосьём лицу, стащил со спины карабин.

— Бросить хочешь меня, сука, избу сочинил, чтоб оторваться, один ответ, терять нечех-о-о… — прошептал вслед удаляющемуся спутнику.

Навскидку ударил в смутно маячивший впереди рюкзак. Отдачей его отшвырнуло от дерева и бросило в снег.

Падая, услышал хрип и размыто увидел, как окунулся лицом в снег идущий впереди. Стрелявший подполз к нему, дрожащими руками развязал тесьму.

На самом дне рюкзака, завёрнутый в тряпицу, лежал талый от спины кусок сырого мяса. Впился в него зубами, но они, подъеденные цингой, шатались, не могли осилить жилистое волокно. Нашёл в рюкзаке самодельный нож, отрезал кусками и глотал.

— Восподи!.. Как хорошо… Всё равно подыхать обоим, хочь нажрусь перед концом. Ещё порылся в рюкзаке, обшарил все карманы лежащего и заспешил вниз по распадку. Снег путает лыжи и мешает идти. — Ничех-о-о… Дойду до избы, выберусь…

Пляшут в глазах синие огни… То давний знакомый шагает рядом, разговаривает, помогает встать, то старуха мать кличет из-за ёлок: "Пашенька, сыночек мой, Пашенька-а!" то волки скачут впереди гуськом, лязгают зубами, и пропадает всё опять в солнечных бликах, растворяется и хохочет, кружится в глазах пустая тайга…

— Восподи! Не дай сойти с ума, дай силы мне, Восподи!

Ручей бесконечными петлями блудит по тайге, но нет признаков реки и жилья. Солнце садится… Уже впотьмах выбрался на берег небольшой, залитой наледью речушки и, обливаясь потом, сел на взявшийся хрупкий наст у комля дерева. Глаза лихорадочно бегают, отчаянно ищут меж толстых стволов в сумерках желанное зимовье,

— Ничехо-о-о. Пересплю, привычный, всю зиму в землянке гнил.

Высыпали звёзды, и начало быстро темнеть. Кое-как разжёг костёр, лез на пламя, хватал его скрюченными от холода пальцами, пытаясь согреться. Тело колотит озноб. Липнет к спине мокрая и настылая рубашка. Хрустит схваченная ледком одежда.

Воображение рисует просторное зимовье, жарко трещит печь, огонь поёт в трубе, исходит паром котелок с варевом. Опять голодно повернулся в животе жгучий ком. Разгрёб снег под дремучей и мохнатой елью, подвинул ближе костёр. Зябко кутаясь в ватник, неспокойно задремал.