Сочинения в двух томах. Том первый - Петр Северов

Иван оборвал в зубах папиросу, отбросил окурок.

— Положение осложнилось. Мы начали эвакуацию населения. В механическом приступили к демонтажу станков. Но транспорт… Ты сам понимаешь, нам нужны сотни эшелонов, чтобы эвакуировать такой завод.

Макар задумался.

— Если положение очень серьезно, его не удастся эвакуировать. Уничтожать такие ценности? Рука не поднимется. Жаль. Но в городе, конечно, останутся наши. Я думаю, Ваня, перед ними встанет огромная задача — смертельно опасная и невероятно трудная: не позволить врагу пустить завод.

— К решению любой задачи, — заметил Иван, — нужно готовиться заранее. К решению трудной — тем более. А в общем, твоя вахта продолжается. В случае важных событий я к сталеварам зайду.

Они расстались. Иван торопился на совещание партийного актива, быть может, последнее в те тревожные дни. Макар ожидал его в конце смены и еще задержался в цехе, надеясь, что Иван обязательно зайдет: он всегда был верен слову. Но Иван не вернулся.

Когда он подходил к мосту, переброшенному через железнодорожные линии, близко послышался рокот мотоциклов. Иван остановился. Из-за ближайшего строения выметнулись, волоча за собой тучу пыли, трое мотоциклистов, затем еще четверо. Как ни близок был фронт, но Иван не подумал, что это, возможно, немцы. А передний, рослый детина, спрыгнул на мостовую и уже деловито направился к Ивану, поигрывая каким-то предметом на уровне груди.

— Хальт! — приказал он негромко, и лишь теперь Махортов понял, что перед ним фашисты, и одновременно рассмотрел, что немец поигрывал пистолетом.

В кармане пиджака у Ивана тоже лежал пистолет; прилежно занимаясь в стрелковом кружке, Иван даже получил незадолго до начала войны поощрение. Сейчас ему потребовались две-три секунды, чтобы выхватить из кармана пистолет и выстрелить не целясь; с такого расстояния он не мог промахнуться.

Выстрела Иван почему-то не слышал. Здоровенный детина споткнулся, ойкнул и рухнул в пыль. И тотчас на его месте встал другой, серый от пыли, растрепанный, без фуражки: он неторопливо, будто ленясь или важничая, подымал автомат. Выстрел — и этот, серый, тоже свалился на булыжник. А потом Иван почувствовал, как в грудь его наискось, от ключицы до сердца, полосой ворвался огонь. Автоматная очередь была очень длинной, и еще до того, как она смолкла, Иван Махортов был мертв.

Обстоятельства смерти Ивана Махортова (которому ныне на месте его гибели земляки воздвигли памятник) я узнал значительно позже, в сентябре 1943 года, когда мне выпало на долю входить в израненный Мариуполь в день его освобождения. Тогда же я пошел на розыски Макара или хотя бы весточки о нем.

Тот, кому доводилось пытливо, настойчиво идти по следам героя, знает, что даже самые старательные расспросы и самые тщательные розыски далеко не сразу восстанавливают цепь событий в их временной последовательности. Отдельные свидетельства, эпизоды, факты похожи на разрозненные кадры фильма: их следует терпеливо монтировать на «ленте» времени, бережно накапливая подробности, чтобы воссоздать картину.

В тот день, расставшись с Иваном Махортовым, Макар достоял свою вахту и выдал плавку. Раскаты артиллерийских залпов приближались. В гулком пролете мартеновского, под его железными перекрытиями беспокойно перекатывалось эхо. Вдоль железнодорожной линии, мимо неподвижных кранов мимо оставленных печей молча, печально проходили рабочие той последней, тревожной смены.

Ушел и Макар. Позже его видели у главных ворот, на сквере. Опустив голову, он долго стоял у заводской стены. Пыль поднималась над поселком, как дым пожара. Молчаливые, сосредоточенные солдаты шагали сквозь эти зыбкие облака пыли и взвихренную листву. Они готовились к бою на очередном указанном им рубеже.

Макар внимательно приглядывался к солдатам в их облике, в спокойной готовности сражаться он улавливал отрешенность от обычных житейских дел. Неизъяснимо, но определенно судьба поднимала солдата в час перед сражением над суетой повседневных забот: он вел свой тяжелый труд на грани жизни и смерти.

На этой суровой грани Макар вдруг увидел и себя. До сих пор понятие «фронт» для него было вахтой у мартенов. Сталь, которую он создал, сметала фашистскую нечисть с лица земли у Львова, и на Днестре, у Севастополя, и Одессы, и на подступах к родному городу, к заводу. Но теперь и в прямом смысле слова родной город и родной завод становились передним краем, где предстояло сражаться и, возможно, умереть, как умирали тысячи безымянных воинов.

Здесь же, у заводских ворот, он подошел к молодому командиру, предъявил свою депутатскую книжку. Молодей командир, казалось, обрадовался:

— Сам товарищ Мазай? Ну, конечно, слышал! Я считаю делом для меня почетным — вручить вам, товарищ Мазай, оружие.

Мускулистый, крепкий, широкоплечий, с наганом на поясе и с парой гранат, Макар явился в рабочий боевой отряд, созданный старым мастером мартенов — Никитой Пузыревым.

Потомственный металлург, депутат Верховного Совета УССР, Пузырев отлично знал Макара и шумно обрадовался ему:

— Что ж, будем драться, дружище. Еще какие-то часы — и наша судьба решится. Прикажут в открытую сражаться — пойдем в открытую; переведут в подполье — тоже не сробеем. Вор — в нашем доме, и, значит, не нам его бояться: ему, окаянному, трепетать!

— Сказать откровенно тебе, Никита, — ответил ему Мазай, — с тобой, да еще при оружии, — не страшно.

Пузырев задумался, потом сказал серьезно:

— Значит, в народе недаром говорится: Макар разгоняет ночь?.. Лютая ночь приближается, и только бесстрашным развеять ее, разогнать.

В то суровое первое лето войны мы изведали много жгучего горя. Развивая наступление на юге, гитлеровцы прорвались в Донбасс и обходом, броском бронированного кулака вышли на берег Азовского моря. В Мариуполе, на Матросской слободке, на причалах порта, среди гигантских сооружений «Азовстали» еще трещали очереди автоматов, а на заводе имени Ильича уже начался дележ добычи. Псы-лазутчики фирмы Круппа бросились в пролеты цехов. Они составляли опись оборудования. Псы-гестаповцы с черепами на рукавах встали на проходной будке.

Тогда, рискуя на каждом шагу, Макар снова прошел на свой завод.

Он видел, как срывали оккупанты медь и бронзу с драгоценных машин, как вывозили сталь, сталь его последней плавки. Такого безысходного горя он еще не испытывал…

Товарищи сказали ему:

— Спрячься… Немедленно спрячься! Мы вместе прорвемся через линию фронта.

И Макар ушел в подполье.

Стон родного города будил его по ночам. Это по темным улицам Мариуполя, под конвоем эсэсовцев, из рабочих кварталов завода имени Ильича, с «Азовстали», из порта шли арестованные металлисты, их жены с детьми на руках, шли моряки военного и торгового флота, грузчики, рыбаки, пленные красноармейцы.

Пятьдесят тысяч человек прошло по улицам Мариуполя, на окраину города, к противотанковому рву в те страшные ночи. Было в их числе много друзей Макара, много товарищей из мартеновского, доменного, трубопрокатного цехов.

Днем улицы этого большого города были странно пустынными; по ночам они казались вымершими. Но в те настороженные, глухие ночи среди зачаженных развалин иногда гремели одиночные выстрелы и поднималась паническая суета: слышались свистки полицейских патрулей, сирены автомашин, крики, ругательства, автоматные очереди. Это пули народных мстителей беспощадно карали карателей, и фашистское воинство злобно металось в поисках партизан.

Вскоре гестаповским ищейкам удалось схватить сталевара Толмачева. Его допрашивал командир СД, некий Вульф.

— Вы, Толмачев, есть сталевар?

— Да, сталевар.

— И вы должен знать сталеваров-депутатов Никита Пузырев и Макар Мазай?

— Конечно, знаю. Это мои друзья.

— Где они? Их адреса?

— Это вы у кого-нибудь другого спрашивайте.

— Вы, Толмачев, есть коммунист?

— Я — рабочий, а каждый советский рабочий в душе коммунист.

— За этот дерзкий ответ вы получите пулю.

— Вы тоже дерзите мне, господин Вульф, в вы заслуженно получите пулю. Будьте уверены, она отыщет вас. Таких закоренелых преступников, как вы, мой народ не прощает.

Подробности допросов, пыток, расстрелов какими таинственными путями проникали в город из-за стен тюрьмы. И Макар вскоре узнал в подполье, как спокойно принял смерть его друг Толмачев, как, схваченный на территории завода, умер, не дрогнув под пытками, Никита Пузырев.

В день их гибели партизанская граната грянула у подъезда гестапо, и лишь случайно он уцелел, этот плюгавый ариец Вульф.

Постепенно металлурги Мариуполя рассеивались по приморским селам, прятались, где могли, а грозные приказы коменданта о возвращении рабочих на завод оставались «гласом вопиющего в пустыне».