Всё тот же сон - Вячеслав Кабанов

Я вспоминаю, что говорила мне Наталья Крымова, как сидят они, друзья Высоцкого, и стонут: ох да ах! — на Западе издают, а у нас тишина… А кто-нибудь что-нибудь делает?! Привыкли сидеть и брюзжать, скрывая собственную лень и трусость. Какая замечательная позиция: ты и умён, и порядочен, и — в комфорте… А Крымова берёт и делает комиссию по наследию. Можно ведь что-то сделать, если делать!

Или я вот, замыслил издать Высоцкого, очень захотел. Когда пускал пробные шары — не начальству, а так, среди людей, как бы в шутку, — как шутку и воспринимали. А вот повёл-повёл интрижку, и как будто (тьфу, тьфу, тьфу!) вытанцовывается.

………………………………………………………………………………..

Скоро уже сдадим в набор Высоцкого. «Я, конечно, вернусь». Название выбрала Крымова. Мы с ней работаем очень легко. Я предложил монтажный принцип расположения стихов и воспоминаний — так, чтобы сложились внутренние, пусть и неявные, сюжеты; а свидетельства друзей, помимо их самоценности, служили бы лёгким комментарием. Тогда, мне показалось, возникнет этакий комментированный внутри своей естественной структуры роман в стихах. Наталья Анатольевна мгновенно учуяла сквозное действие, и мы с ней сели за этот пасьянс.

— Так, — говорила Наталья Анатольевна, — хорошо. А теперь это… Нет, рано! А если… Давайте попробуем.

Тасовали рукопись и чувствовали, как она оживает.

Одно я упустил. Троянкер во всю уже работал над оформлением, и, конечно, все решения его, вся концепция построена была на структуре простого хронологического сорника стихов с прибавлением мемориальной части — в конце или в начале.

Я попытался его совратить, но Аркадий только по первому впечатлению мягкий красавец, а в натуре весь твёрд и нерушим, скреплённый раствором, замешанным на яичных желтках. И потом, раскассировать и перенумеровать рукопись — дело нехитрое, а у Троянкера — полосный макет, весь рассчитан.

Жаль, очень жаль. Хорошая мысля, да пришла опосля.

Собственно мысль об издании Высоцкого возникла не сама по себе, а потому что вдруг обнаружилось, что впереди восемьдесят восьмой год, а это — пятидесятилетие, хороший повод.

Когда повёл я, между прочим, разговоры о том, о сём, а вот, кстати, пятидесятилетие Высоцкого, надо бы издать… Коллеги мои только усмехались: да кто же позволит?

Но мне уже втемяшилось. Сначала мысль была простая: пойти к директору Кравченко и предложить, уговорить. Он, если захочет, сумеет пробить, он «муж совета», знает ходы. Всё так. А если не захочет? Или захочет, но не сильно, и скажет:

— Знаете, сейчас в издательстве такое положение, что лучше бы не надо… Поймите правильно, нам сейчас не ко двору!

Скажет он так, и всё! И я повязан. В обход или супротив — негоже, да и не будет толку.

И я пошёл другим путём. Путь этот привёл к тому, что однажды приглашает меня в свой выдающийся кабинет Владимир Фёдорович Кравченко и высокоторжественно провозглашает:

— Нам дали ответственное поручение: к пятидесятилетию Владимира Высоцкого выпустить малоформатное высокохудожественное издание его стихов и песен. Справимся? Не подведём?

— Попробуем, Владимир Фёдорович. Приложим все силы, знания и опыт!

Устроил всё, конечно же, не я. Я только Крымовой мысль подал, а уж она побудила Роберта Рождественского, который в звании поэта мог попадать в любые кабинеты. Так вот, когда Роберт Иванович пришёл с этим к председателю Госкомиздата (а им уже был Михаил Фёдорович Ненашев), тот сразу же отнёсся к идее сочувственно, но всё-таки заметил:

— Надо бы посоветоваться в ЦК.

На что Рождественский ответил:

— Уже. Одобрено.

— А кто одобрил?

— Александр Николаевич Яковлев.

— А… Ну и прекрасно.

И тут же последовал звонок Кравченке, причём со ссылкой на Центральный Комитет. А это означало широкую зелёную улицу и всяческие приоритеты.

* * *

В газетах, журналах, на телевидении вовсю идёт перестройка. И только там, где мы живём и дышим, всё движется — не движется по-старому. По крайней мере, у нас в издательстве «Книга». Сотрудники ко мне пристают: что такое? как же так? почему? А я резонно отвечаю:

— Так перестройка и должна делаться вами! Чего же вы всё к начальству апеллируете?

И злюсь.

И вдруг звонит мне секретарь директора и сообщает, что на такое-то число назначено партийное собрание издательства, а я — докладчик. Январский пленум и задачи… Я поначалу удивился, что мне об этом не партийный секретарь сообщает, а директор да ещё через свою секретаршу. Я удивился, а потом себе сказал: ну, ладно, ты сам захотел!

И через пару дней я вышел на трибуну.

ИЗ МОЕГО ДОКЛАДА

(Тут надобно сказать. Если у этих моих записок окажется сегодняшний читатель, а — тем более — будущий какой-нибудь читатель, ему, я думаю, не очень будет ясно, что партийный мой доклад был сделан невероятно чуждым языком. Сегодняшний (тем более будущий) читатель того и гляди ужаснётся его примитивно-демагогической лексике, но поверьте мне на слово: тогда мой доклад ошеломил собравшихся не только сутью, но (даже более) не присущим партийным собраниям языком. Тот, кто жил и мыслил в советское время, меня поймёт.)

…Время сейчас необычайно спрессовано, потому что наполнено новыми, реально происходящими делами. Возьму на себя смелость утверждать, что, радостно, с энтузиазмом воспринимая решения XXVII съезда КПСС, мы тогда сразу не понимали ещё их значения. Ибо произнесённые с трибуны слова, даже становясь решениями партийного съезда, всё равно остаются до поры до времени только словами, иногда надолго, порой навсегда. Но надо быть незрячим и лишённым всякого социального слуха человеком, чтобы не увидеть и не услышать громадный и нарастающий поток конкретных дел, в которые, без промедления, без раскачки стали воплощаться решения съезда. Правда, эти дела начинались преимущественно сверху. А мы, слушая практически каждый день в программе «Время» сообщения о работе Политбюро ЦК КПСС, всё больше судили да рядили: неужто всерьёз, неужто они всё это на самом деле?

Всё это очень напоминало ситуацию тургеневской «Аси», которую в социальном аспекте проанализировал Чернышевский в знаменитой статье «Русский человек на rendez-vous», а вслед за ним использовал Ленин, характеризуя страх либерала перед «делом», перед необходимостью перейти от слов к действию:

«…он десятки лет вздыхал о митингах, о свободе, — попал на митинг, увидел, что настроение левее, чем его собственное, и загрустил… „поосторожнее бы надо, господа!“ Совсем как пылкий тургеневский герой, сбежавший от Аси… Эх, вы, зовущие себя сторонниками трудящейся массы! Куда уж вам ходить на rendez-vous с революцией, — сидите-ка дома; спокойнее, право, будет…»

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});