Последняя книга, или Треугольник Воланда. С отступлениями, сокращениями и дополнениями - Яновская Лидия

Когда-нибудь план этого рабочего кабинета будет восстановлен. И если я еще буду жива, то ничуть не удивлюсь, обнаружив, что в 1938 году Булгаков за своим письменным столом или за откинутой доской своего бюро сидел лицом на юг… Прямо на юг от него, с очень небольшой погрешностью, несущественной при столь большом расстоянии, — Ершалаим, дворец Ирода Великого, колоннада с мозаичными полами и Понтий Пилат, обращенный лицом на север — туда, где в другой эпохе, не существовавшая в его время и все-таки вечно существующая, как вечно само время, — Москва…

На самом последнем этапе работы, при авторской правке по машинописи, может быть, передвинув мебель в своем кабинете, Булгаков еще раз меняет название города, в котором родился его Иешуа Га-Ноцри, и решительно поворачивает героев относительно стран света.

«Из Эн-Сарида», — отвечал арестант в пятой редакции романа, «головой показывая, что там где-то, за спиной у него, на севере есть Эн-Сарид».

«Из города Гамалы», — отвечает арестант теперь, «головой показывая, что там, где-то далеко, направо от него, на севере, есть город Гамала».

Отвергнут Назарет. Отвергнут Эн-Сарид (это название как синоним Назарета Булгаков выписал из книги Ф. В. Фаррара «Жизнь Иисуса Христа»). Гамала!

Так необходимую ему «Гамалу» — Гамалу-открытие — Булгаков нашел в книге А. Барбюса «Иисус против Христа». На русском языке книга вышла в 1928 году, но в руки Булгакова попала в 1938 или 1939-м. Сделал из книги Барбюса две выписки: «Я думаю, что в действительности кто-то прошел — малоизвестный еврейский пророк, который проповедовал и был распят» (подчеркнуто Булгаковым). И, озаглавив (и подчеркнув красным) так: «Гамала», выписал следующее: «…заставили Даниеля Массе указать на город Гамалу как на место рождения…» Имя Даниеля Массе выписал отдельно, вероятно, предполагая разыскать его книгу, но, может быть, и разыскивать не стал…

Пилат в своем кресле теперь обращен лицом на восток. Введенный под колонны арестованный теперь обращен лицом на запад. Зачем? И зачем Гамала?

Видите ли, Назарет расположен действительно на север от Иерусалима. Опять-таки с очень малым, практически несущественным отклонением от магнитной стрелки. Гамала же… В данном случае не имеет значения, где на самом деле находилась Гамала (ее подлинное историческое название: Гaмла). Важно, что Булгаков, следуя «Истории евреев» Генриха Гретца, представляет ее себе «напротив Тивериады» — «на восточном берегу» Геннисаретского озера. (Соответствующая выписка и з Гретца сделана тут же, рядом с выписками из Барбюса, на соседней странице[376].

Тивериада — северо-восточнее Назарета. Гамала на противоположном берегу — еще восточнее. Булгаков отодвигает место рождения своего героя на северо-восток от Ершалаима. Точнее, на северо-северо-восток. С небольшим, но совершенно четким отклонением от севера к востоку. И когда Иешуа, стоя перед Пилатом, показывает головой не просто на север, но направо — туда, где находится Гамала, то это значит, что правое плечо его обращено не совсем на север, а скорее на северо-восток и, следовательно, лицо — на северо-запад.

Да, Иешуа стоит лицом к Лысой Горе. Место его мучительной казни, которая начнется очень мало времени спустя, — по прямой перед ним. Но, знающий все о другом и других («Гроза начнется… позже, к вечеру…»; «…нельзя же, согласись, поместить всю свою привязанность в собаку»; «…с этим юношей из Кириафа. У меня, игемон, есть предчувствие, что с ним случится несчастье…»), он беззащитно ничего не знает о себе, об уготованной ему судьбе, об уже отмеренном ему часе…

Понтий Пилат теперь не смотрит на север. Писатель жертвует этим смыслом, чтобы выйти на другой — более глубокий, более значительный, но потаенный, тревожно ускользающий, открывающийся не сразу…

…Итак, площадка, на которой вершит свой суд Пилат, четко выверена по странам света и высоко вознесена над Ершалаимом. Ненавидимый прокуратором город лежит где-то далеко внизу. Так далеко и внизу, что отсюда, с огражденного колоннадой балкона, видны только — а может быть, и не видны, а всего лишь угадываются — огромные конные статуи гипподрома. (Могли там быть конные статуи? — проверяет себя писатель и выписывает из статьи «Иерусалим» Брокгауза и Ефрона: «В Иерусалиме: „…(театр, амфитеатр, может быть, и гипподром)…“». И из другой статьи того же Брокгауза: «Гипподром». «Статуи Посейдона-Гиппия и Геры-Гиппии»[377].

Иешуа Га-Ноцри всходит к Пилату по лестнице. Булгакову очень важно, что площадка между двумя крыльями дворца вознесена высоко и что арестованного ведут снизу — по лестнице. Он выписывает из книги А. Древса (Древс сторонник «мифологической» школы в изучении Нового завета, но в данном случае писателя интересуют не позиции мифологической школы, а — реалия): «В Латероне, в Риме, еще существует лестница, по которой, говорят, Иисус всходил к дворцу Пилата». И дважды подчеркивает слова «всходил к дворцу», а слово «лестница» подчеркивает красным[378].

…Тут нужно заметить, что среди многих попыток булгаковедов связать рождение замысла «Мастера и Маргариты» с самыми разными книгами (художественными, малохудожественными и совсем не художественными) прошумело сопоставление романа с сочинением португальского писателя Эсы де Кейроша «Реликвия» (1887), в котором также изображен суд Пилата. А поскольку роман португальца был написан еще до рождения Михаила Булгакова, то связь была определена однозначно как влияние Эсы де Кейроша на Михаила Булгакова. М. О. Чудакова сообщила: «В отдельных работах нами выясняется связь романа с… романом Эса де Кейроша „Реликвия“»[379]. Литературовед М. Кораллов: «Португальский Христос, близкий к Христу Эрнеста Ренана, был Михаилу Булгакову известен». (Доказательство? Роман в русском переводе вышел в свет в 1922 году, и Булгаков мог его читать. Неотразимое доказательство, не правда ли?[380])

Собственно, последовательность этих умозаключений имела, по-видимому, обратный порядок: сначала сделал свое открытие влюбленный в португальского романиста исследователь его творчества М. Кораллов, а потом уже М. О. Чудакова, обнаружив письма Кораллова в архиве Е. С. Булгаковой, присоединилась к этому мнению. Впрочем, в данном случае приоритет значения не имеет. Как бы то ни было, последствия были блистательны: португалец был извлечен из забвения, роман «Реликвия» заново переведен и переиздан (Москва, «Художественная литература», 1985), в предисловии цитировались параллельно тексты Эсы де Кейроша и Булгакова и пояснялось, что в них совпадает буквально всё — «мозаичные полы» и характеристика Пилата, описание «места судилища» и «одеяния Иисуса», не говоря уже о «самом построении» обоих романов…

А поскольку — теперь это трудно себе представить — тиражи «Мастера и Маргариты» были все еще мизерны по сравнению с читательским спросом и роман было очень трудно «достать», многие граждане бросились читать роман португальца. (Существовала такая формула: «„Мастера и Маргариту“ все равно не достать, а это хоть что-нибудь!» Эту странную формулу я много раз слышала по отношению к нелепой и псевдобиографической повести Д. А. Гиреева «Михаил Булгаков на берегах Терека», 1980: «Так ведь о раннем Булгакове все равно ничего не известно, а это — хоть что-нибудь!» А году в 1990-м, в «Ленинке», ко мне подошла юная аспиранточка из Германии и, вся лучась, сказала, что счастлива, что вышли первые два тома пятитомника Михаила Булгакова, потому что они — с комментарием! «Но там очень ненадежный комментарий, — осторожно сказала я. — В нем слишком много недостоверного». — «Ну и что! — вскричала аспиранточка. — Раньше никакого не было, а это — хоть что-нибудь!»)

Разумеется, версию о «связях» между двумя романами я проверила тогда же. Еще была жива Любовь Евгеньевна. «Что-о? — сказала она. — Как-как? Де Кейрош? А кто это? Нет, такой книги не было. Нет, нет, никогда не слышала».