Записки партизана - Петр Игнатов

Казалось, теперь ждать помощи неоткуда. Их расстреляют через несколько минут. Но Батурин все еще верил в спасение, верил настолько, что снова передал по цепочке:

— У кого свободны руки — кивнуть головой!

На этот раз немцы услышали шепот. Послышалась брань. Гришу ударили прикладом в спину…

Необычность поведения арестованных встревожила немцев, фельдфебель что-то торопливо приказал солдатам, и те, орудуя прикладами, начали выстраивать батуринцев у самого края обрыва.

Батурин взглянул вниз и узнал место: здесь река ударялась в отвесную крутизну и стремительным потоком неслась к противоположному берегу. И только теперь он отчетливо понял: Лысенко не придет… «Но все же мы не умрем. Не умрем!» — пронеслось в голове у Батурина.

— По моему свистку падать вниз головой. Под водой плыть как можно дольше. Сбор — в лозняке на том берегу, — сказал он соседу.

Быстрый шепот пробежал по ряду…

Жандармы вскинули винтовки. Фельдфебель поднял руку. Вот сейчас он опустит ее. Грянет залп. Батурин свистнул и, запрокинув назад голову, сильно оттолкнувшись ногами от земли, бросился в омут…

Он не расслышал залпа и только спустя много времени узнал от бакенщика, что залп был…

Он думал об одном: как можно дольше продержаться под водой. Расчет был прост: течение само отнесет к левому берегу. И Батурин не ошибся: когда он поднялся на поверхность, проклятый обрыв был уже далеко. На нем ни души: немцы ушли. Рядом с Батуриным плыл Михаил. Чуть в стороне загребал брассом Гриша.

В лозняке собрались все, кто остался жив. Их было пятеро. Двое погибли.

Ночью батуринцы снова переплыли реку, пробрались огородами и садами к кожзаводам, где жила сестра Батурина. Спрятались у нее на чердаке. А еще через день к ним пришел Лысенко: Батурин вызвал его запиской, которую отнесла на комбинат маленькая племянница Батурина.

Тут же на чердаке был созван «военный совет». Каждый получил новое задание.

Вслед за «чудесным» спасением батуринцев в городе произошло несколько событий, не на шутку встревоживших немцев.

В тот день, когда немцы вели на расстрел Батурина и его товарищей к омуту на Кубани, младший брат Батурина Виктор с другом своим Володей, как обычно, сидели на крыше, наблюдая за двором жандармского управления. Здесь им было все уже хорошо знакомо: машины под навесом, шпики, начальники караулов, даже повар в белом халате и смешном колпаке, перебегавший изредка двор. Но ребят интересовали только длинная черная машина немецкого советника и его шофер-словак.

Около двух часов дня словак вывел машину из-под навеса. Ребята уже давно заметили, что с машиной что-то неладно: то ли она была не в порядке, то ли водитель оказался недостаточно опытным, но он часто возился с мотором и лицо его при этом имело озабоченное выражение.

Так было и на этот раз. Но тут, как видно, шофер запоздал: советник подошел к машине, когда ее капот был еще открыт. Ребята не слышали, что говорил немец, но, судя по всему, он сердился. Вот он отошел от машины и остановился, засунув руки в карманы. Он стоял лицом к ребятам, стоял неподвижно. Это была такая заманчивая цель, что у ребят дух захватило.

— Володька! — горячо прошептал Виктор.

Но Володя уже целился — спокойно, не торопясь. Еще мгновенье — и он спустил курок. От волнения ребята не услышали выстрела. Но, вернее всего, им помог случай: в этот момент, на их счастье, в ворота въехали почти одновременно две машины, и сирена одной из них нетерпеливо гудела.

Сначала ребята подумали, что Володя промахнулся: несколько мгновений советник стоял неподвижно. Потом вдруг покачнулся, медленно осел на колени и свалился набок.

Это было так неожиданно, что вначале никто из немцев не заметил упавшего советника. Послышался испуганный крик: шофер-словак подбежал к своему начальнику.

Больше ребята ничего не видели. Прижавшись друг к другу, они лежали на чердаке у слухового окна, не шевелясь и даже стараясь не дышать.

Со двора доносились возбужденные голоса, шарканье ног, слова команды. Потом все стихло. Но ребята еще с добрый час пролежали на чердаке, прежде чем решились покинуть его. Спрятав в тайнике ружье, они бесшумно спустились вниз и разошлись в разные стороны.

Виктор отправился домой. Он шел по улицам, и ему казалось, что каждый встречный немец вот-вот схватит его и потащит в гестапо…

Мальчик благополучно добрался домой, и здесь ждало его радостное известие: брат жив! Однако с Петром ему удалось повидаться только несколько дней спустя, когда старший Батурин, оправившись после всего пережитого, был переведен на нелегальную подпольную квартиру.

Весть об убийстве немецкого советника быстро разнеслась по городу, хотя немцы всячески пытались замять это дело. Об этом говорили в очередях, на базарах, у водопроводных колонок. Витя сам не раз слышал эти рассказы, и тогда снова у него колотилось сердце и ему казалось, что его вот-вот схватят…

* * *

В сумерки к дому на Октябрьской улице, где жил жандармский следователь, пытавший батуринцев, подъехала машина. Шофер на минуту поднялся в квартиру жандарма сказать, что машина подана, вернулся и снова сел в кабину. Почти одновременно с первой машиной подошла вторая — она была той же марки — и остановилась чуть поодаль. Из нее вышел водитель в немецкой форме. Вынув портсигар, он подошел к первому шоферу, любезно предложил ему единственную папиросу, лежавшую в портсигаре, и попросил огня. Шофер жандарма несколько раз затянулся, потом вдруг побледнел, покачнулся, уронил голову на баранку руля, да так и замер.

Второй шофер — тот, что угостил его папиросой, — быстро столкнул с сиденья на пол безжизненное тело, сел за руль — и машина жандарма исчезла за углом.

Тотчас же ее место заняла вторая машина, стоявшая поодаль. За ее рулем сидел тоже немец-шофер.

Прошло несколько минут. Хлопнула парадная дверь — вышел следователь. Он спешил: рывком открыв дверцу машины, сел рядом с шофером. Но закрыть дверцу уже не успел: удар в голову, нанесенный сзади, свалил его на сиденье. Шофер поднес к его носу открытый флакон. Машина, быстро набирая скорость, понеслась к улице Пушкина…

— Черт его знает, что подумал этот немецкий кабан, когда пришел в себя, — рассказывал потом Петя Батурин. — Судите сами: для него все это походило на какой-то страшный бред… Еще бы! Машина стоит у домика фельдфебеля Уля, где размещалась комендатура, вокруг какие-то незнакомые люди в немецкой форме, руки у него связаны, во рту кляп. Потом кто-то на секунду нажимает кнопку электрического фонарика — и перед ним лицо того безрукого большевика, которого он поил рассолом и который несколько дней назад был расстрелян… Я внимательно посмотрел ему в глаза. Теперь в этих кабаньих глазках вместо наглости и злобы я увидел панический, звериный страх…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});