Парень с большим именем - Алексей Венедиктович Кожевников

Оренбургских степей.

Красноармеец сидел на сундучке, щипал маковку на шлеме и напевал. Учитель и двое учеников сельскохозяйственной школы с маленькими граблями на фуражках.

Афонька жевал черный хлеб.

— Безбилетный? — спросил красноармеец.

— Не хватило денег, немного не дотянуло.

— Ко хлебу-то у тебя, сынок, ничего нет? Вот попробуй! — Дедушка подал Афоньке красную сочную дольку арбуза вроде месяца, когда ему бывает половина. — С Волги я, арбузник. Целый мешок везу этого добра. На выставку едешь, тебя кто послал?

— Сам поехал. Корень искать, от которого бедность наша идет.

Красноармеец встрепенулся, отбросил шлем и придвинулся к Афоньке:

— От помещиков бедность наша. Они земли мужицкие сеяли.

— В нашем краю был всего один немудрящий помещик, пять годов его уж нет, смели, а народ все беден.

— На выставке будут разные ученые люди, они тебе все объяснят, — пообещал дедушка. — Москву ужо видно.

Разговор оставили, кто прильнул к окну, кто вышел на площадку, Афонька сел на ступеньки и ухватился за железный прут. Теплый ветер полыхал ему в грудь, лизал щеки и забирал, сильней закручивая вихор на голове. Прежде всего увидел Афонька высокие черные башни, как обгорелые сосны без сучьев. Одна была похожа на высоченную решетчатую бутылку. Сверкнули главами церкви, потом хлынули дома, крыши, много, как бревен в заторе. Поезд пробегал, не останавливаясь, дачные платформы. Красноармеец рассказывал Афоньке, что через высокие башни передают телеграммы из города в город и за границу.

— Прямо, не по столбам, без проволок?

— Да! Так это и зовется — беспроволочный телеграф.

Москва так расхлестнулась домами и трубами, что глаз не нащупывал конца. Афонька заметил над городом большую белую птицу. Она летала, кружилась, но не махала крыльями.

— Аэроплан это, над самой выставкой он.

Афонька удивился, как большой самолет не падает и берет высоту во много раз больше, чем голуби. Потянулись вагонные составы. На боку у одного нарисован мир при царе: там рабочий и крестьянин везут на себе царя, попа, помещика, кулака. Согнулись, измучились, а жандарм погоняет их плеткой.

Загремели колеса на стрелках, сверху надвинулась над поездом темная крыша. Зашумели тормоза, как останавливающиеся мельничные жернова. Станция «Москва».

V

— Держись за меня, — сказал Афоньке дедушка, и вдвоем они долго крутились в вокзальной сутолоке.

В справочном бюро им дали адрес, где они могли остановиться, — это завод «Коса».

Дедушка поехал сразу ночевать, Афонька — на выставку. Сначала он попал не на тот трамвай, ему сказали, что надо ждать «Б». Афонька понял: у каждого трамвая свои рельсы, трамваи не таскают по всем дорогам, как вагоны.

Переехали по мосту через реку, которая называлась тоже Москвой.

— Кому на выставку, сходите! — объявил кондуктор.

Афонька вышел. Кругом толпа, вертится кипятком, порядочно бока намяли, пока выбрался на свободное место. Перед ним была выставка. В раскрытые ворота шли люди. Они показывали небольшие розовые билетики. Афонька — туда же, за людьми.

— Стой, билет! — задержали его в проходе.

Афонька подал школьное свидетельство.

— Не годится. С таким надо в Выставком.

Отстал Афонька от людей, прижался к дощатому забору и через щель глядел на выставку.

Он думал, что она вроде сельской ярмарки, а тут целых два новых города, и между ними высокий горбатый мост. Над домами красные флаги. Улицы посыпаны песком. Есть пруд, поля с хлебом. Махала крыльями ветряная мельница. Люди переходили из дома в дом. По песчаным улицам среди цветов перегоняли куда-то скот.

На выставке зажглись огни, а парень все торчал у забора, протиснув нос и глаза между двух досок.

Подошел милиционер, взял Афоньку за плечо:

— Ну, будет, нагляделся. Давно я вижу тебя тут.

— Туда бы как, — завистливо сказал Афонька.

— Чего захотел. — Милиционер принял парня за беспризорного, каких еще немало ехало из деревень и маленьких городков в Москву. — Не торчи около забора. Не то сведу в Выставком.

Афонька отошел от забора и разглядывал выставку с улицы, издалека. Видно было мало и плохо, только верхушки да маковки. И думал невесело. Заладили все: «Выставком» да «Выставком». Чего одно имечко стоит: «Выставком». Знать, здорово он умеет выставлять, разделываться с нашим братом, кто приехал незаконно. Знать, правду говорили мужики, что Москва может завернуть Афоньку обратно несолоно хлебавши.

После всех неприятностей: мать не отпускала, в волости не выбрали делегатом, на железной дороге придирались, на выставку не пустили, свидетельство об окончании школы не принимают во внимание — Афонька совсем оробел. «Выставком» представился ему страшным, безжалостным человеком, и парень решил не иметь дела с ним, помимо его попасть на выставку.

Долго кружился Афонька по Москве и пешком, и на трамвае, и только с последним добрался до завода «Коса», где было общежитие для делегатов на выставку. Дедушка позаботился о нем, и Афоньку приняли без задержки. И там все делегаты, заинтересовавшись Афонькой, советовали в один голос:

— Иди в Выставком.

— Страшно? — беспокоился парень.

— Ничего страшного: либо дадут делегатский билет, либо откажут — и все. Поедешь домой, — и показывали билеты. Они получили их в общежитии взамен командировочных удостоверений.

— Для меня самое страшное, если откажут. А кто он — этот «Выставком», мужик, баба?

— Там всякие есть, на кого натакаешься.

VI

На следующее утро дедушка Арбузник и Афонька вместе поехали на выставку. Дедушку пропустили безо всяких, у него был делегатский билет, Афоньку же опять задержали.

— Ты, мальчик, не делегат. Придется купить входной билет, — сказали ему.

— Не может он этого, — вступился за Афоньку дедушка. — За железную дорогу плати, за ночевку плати, за харчевку плати, за трамвай плати и за выставку плати — где он возьмет такие деньги?

— Приехал же как-то, — возразили дедушке.