Викинги - Франс Бенгстон

Так писал Михаил Пселл.

По другим данным, бой начали три греческие три­еры, они сожгли семь русских судов и три пустили ко дну, после чего русские бежали и выбросились на берег, где их встретили византийские воины. После этого волны вынесли на берег много тысяч трупов русских дружинников.

Русские летописцы предлагают нашему вниманию третий вариант: во время битвы шесть тысяч русских выбросились на берег и отправились на родину пеш­ком, но в районе Варны наткнулись на византийское войско, взявшее восемьсот из них в плен, приведшее в Константинополь и там ослепившее. Те же, кто не поддался панике, в том числе сам князь Владимир, и остался на судах, благополучно достигли Руси, уничто­жив четырнадцать византийских судов, снаряженных за ними в погоню.

Прав был все же, по-видимому, Пселл, его свиде­тельство подтверждает одна из летописей, прямо ука­зывающая, что где-то между Босфором и Дунаем рус­ские ладьи попали в жесточайший шторм и были разбиты, после чего шесть тысяч руссов попали в плен к ромеям.

После этого столкновения почти до самой смерти Ярослава отношения с Византией были фактически прерваны, несмотря на заключенный в 1046 году мир, скрепленный женитьбой сына Ярослава Всеволода на дочери Константина Мономаха. Начиная примерно с этого времени русские купеческие лодьи нередко пу­тешествовали под охраной военных судов.

В то время как у южных берегов Европы крест с переменным успехом оспаривал у полумесяца пальму первенства на море, у северных ее берегов шла война всех против всех. Как во времена Гомера, каждый был здесь купцом, и каждый — воином. Пиратом. Корабли были их летними жилищами. Далеко по островам и побережьям их разведчики собирали нужные сведе­ния, не пренебрегая и слухами, если они казались им хоть сколько-нибудь правдоподобными и заслужива­ющими внимания. Мирные ладьи, да и боевые тоже, редко отваживались оторваться от берега в одиночку, каботажное плавание было здесь не более безопас­ным, чем в открытых водах. «В то время торговые корабли причаливали в самых различных местах — в реках, устьях ручьев или протоках»,— говорится в одной из саг.

Викинги прекрасно это знали, и это знание опреде­ляло образ их действий. Они поджидали корабли в любом месте, где можно было запастись пресной водой. Особенно тревожно было в узких фьордах и в речных эстуариях. Каждая излучина берега, каждая скала, каждый куст или дерево грозили внезапной бедой. Но они же могли послужить и защитой. Когда ярл Свейн, выступивший в поход на единственном боевом корабле, завидел вооруженный флот конунга, он тут же повер­нул к густолесному берегу, чтобы переждать опас­ность: «Они пристали так быстро к круче, что листва и ветки деревьев закрыли корабль. Потом они срубили большие деревья и поставили их на борт так, чтобы корабля не было видно сквозь листву. Еще не совсем рассвело, и конунг не заметил их. Ветра не было, и конунг на веслах прошел мимо острова».

Легкое судно с малой осадкой могло спастись, зайдя на мелководье, грозившее гибелью кораблю, но его можно было взять измором. Конунг Олав Святой, когда ему было двенадцать лет (примерно в 1007 году) спасся однажды тем, что поставил свой корабль между под­водными камнями, так что превосходящие силы викин­гов не могли к нему приблизиться и даже понесли некоторые потери, так как люди Олава прицельно набрасывали крючья на их корабли, подтягивали их к себе и истребляли экипажи.

В походы викинги выступали чаще всего весной или летом, как только это позволяла сделать ледовая обста­новка. Тщательную подготовку к ним они начинали сразу по завершении предыдущей навигации, «а в зим­нее время,— свидетельствует сага,— они жили дома с отцами», занимаясь хозяйством и планируя новые опе­рации, способные восхитить своей дерзостью и велико­лепным исполнением даже флотоводцев нашего време­ни. Готовить телегу зимой было их неукоснительным правилом, их образом жизни. Так поступал, например, Харальд Прекрасноволосый: «Зимой по его распоряже­нию был построен большой и роскошный корабль с драконьей головой на носу. Он отрядил на него свою дружину и берсерков (отчаянных воинов, опьянявших­ся видом крови и доводивших себя в бою до исступле­ния.— А.С.). На носу во время боя должны были стоять самые отборные воины, так как у них был стяг конунга. Место ближе к середине корабля занимали берсерки. Харальд конунг брал в свою дружину только тех, кто выделялся силой и храбростью и был во всем искусен. Только такие люди были на его корабле, и он мог набирать себе в дружинники лучших людей из каждого фюлька (племенной территории.— А.С.). У Харальда конунга было большое войско и много больших кораб­лей, и многие знатные люди были с ним».

После смерти Харальда около 940 года его сын Хакон Добрый узаконил обычай, введенный отцом: он «разде­лил на корабельные округа все население земли от моря и так далеко, как поднимается лосось, и разделил эти округа между фюльками. Было определено, сколько кораблей и какой величины должен выставить каждый фюльк в случае всенародного ополчения... Во время ополчения должны были зажигаться огни на высоких горах, так чтобы от одного огня был виден другой. И люди говорят, что за семь ночей весть о войне доходила от самого южного до самого северного округа в Халогаланде (Холугаланне.— А.С.)». Своих ополченцев фюльк обеспечивал двухмесячным продовольствием (обычно мукой, мясом и маслом). Если же фюльк (допустим, горный) не был в состоянии снарядить корабль, он мог откупиться деньгами или натурой (так называемый «корабельный сбор»). Со временем эти откупы превра­тились в твердые налоги. Ими откупались и от службы. Трудно сказать, сам ли Хакон додумался до корабель­ных округов или эта идея передалась эстафетой от греков, по совету Фемистокла создавших точно таким же образом военный флот. Как бы там ни было, это второй зафиксированный в мировой истории случай, когда среди населения была введена «корабельная под­ать». Третьим, кто пойдет этим путем, будет Петр I, когда задумает строить Азовский флот.

Сколько-нибудь определенной численности эскадр у викингов не было. Саги называют самые разнообраз­ные и неожиданные цифры — пять, девять кораблей, одиннадцать, двадцать (или «больше двадцати»), шесть­десят, семьдесят один, «около двухсот». Часто фигури­рует один корабль, иногда со свитой из более мелких судов. И на всех этих боевых ладьях царила неслыхан­ная для того времени дисциплина. Каждый воин четко знал свое место в походе и в бою (на носу, у мачты, возле конунга и так далее) и добросовестно выполнял свою задачу.

Из указаний саг легко вычислить продолжитель­ность их дневных переходов — до шестидесяти километров под веслами и вдвое больше под парусом. Отсюда нетрудно подсчитать и скорость.

Ночью, когда корабли причаливали к берегу, или днем, когда они останавливались на отдых, у сходней, спущенных с кормы (трапом норманны не пользовались), выставлялась стража, охранявшая покой спящих или досуг бодрствующих. Судя по обмолвке одной из саг, в караул отряжался каждый третий член экипажа. И горе было тому, кто засыпал на посту! Викинги не знали снисхождения и жалости. Современные романы и фильмы, рисующие их беспечными и удачливыми бродягами, мало имеют общего с действительностью.

Испокон веку человек относился с пиететом к средствам передвижения, дарованным ему богами, ибо они облегчали жизнь. На заре цивилизации все эти средства, а их было тогда совсем немного, обозначались одним и тем же словом — у разных народов, естественно, по-разному. Это глобальное собирательное понятие сохранилось во всех современных языках: слово «транспорт» подразумевает любые средства передвижения от плота или самоката до космической ракеты. Так было и до начала воздушной эры, чему свидетельство хотя бы немецкое слово Fahrzeug, применявшееся и к повозке, и к судну, или арабское «багл», обозначавшее и мула, ибаглу (багаллу). Своеобразным символом этого понятия могла бы послужить лодка, поставленная на колеса, как это изображено на одном из рельефов колонны Траяна. Или карра на берегах Ла-Манша и Бискайского залива: так называли не только лодку, но и повозку. Эта фун­кция карры дожила до наших дней в итало-испано-португальском сагго (повозка), в португальских carrinho, carriola и испанском carretela (маленькая повозка), в португальском саггоса (телега), итальянском carrozza (экипаж, коляска) и испанском carroza (парадный эки­паж), в немецких Karren (телега) и Rarosse (парадный экипаж), наконец — в нашей «карете». В основе всех этих слов заложены общекельтские carruca и carrus, заимствованные римлянами в императорскую эпоху: первое означало у кельтов дорожный экипаж, а у рим­лян — роскошную карету для торжественных выездов знати, второе — телегу у тех и других. В те же годы мореходная карра превратилась в «краба» у римлян и в «клеща» (саггаса) у португальцев.

После распада Римской империи в странах Европы возникли новые термины, относящиеся к мореплава­нию. Кое-куда они пришли через латынь — междуна­родный язык Средневековья, но истоки их в греческом, потому что римляне сами переняли эти слова у греков, построивших им флот и преподавших вместе с этрус­ками азы морской науки.