От лица огня - Алексей Сергеевич Никитин

Никто не мог рассказать ей. Никто не знал.

Глава двадцать вторая

Других заданий не давать

(Киев, осень 1944 — зима 1945)

1.

В руинах Крещатика ясной синевой сквозило сентябрьское небо. Прежде здесь работали только киевляне, теперь повсюду мелькала серая форма солдат вермахта. Их приводили колоннами под конвоем через весь город, из лагерей, построенных в годы оккупации для советских пленных.

К площади Калинина с нескольких улиц подвели рельсы, грузовые трамваи вывозили балки, арматуру, кирпич. Серая пыль тянулась за ними, поднималась над первыми этажами разрушенных домов и в солнечных лучах наливалась золотом и светом.

Будто моль чулок побила, подумала Гитл, глядя на Крещатик. Издалека он так и выглядел, но глаз замечал оплавленный металл и почерневший в пожарах камень.

Из эвакуации Гитл вернулась на пепелище. Её двор не изменился, и абрикосы росли как до войны, и виноград вился по стенам, но дом, в котором она прожила всю жизнь и из которого уехала, её не дождался. Развалины громоздились кучами золы, щетинились обугленными бревнами и листами проржавевшего кровельного железа.

Соседи по двору, увидев Гитл, выбегали, обнимали её и плакали — не из-за того, что сгорел дом, хотя, может быть, и из-за этого тоже. Все они разъезжались по разным городам, но пережитое горе было общим, и эти люди едва могли поверить, что для них всё уже позади. Перечисляли и вспоминали тех, кто не смог, не захотел уехать, кого они уже никогда не увидят, снова плакали, ужасаясь общему невообразимому несчастью. С ним рядом потеря дома казалась самой незначительной из накативших бед, да и с потерей Крещатика, который когда-нибудь отстроят таким же, каким он был или другим, можно было стерпеться.

О том, что дом сгорел, Гитл узнала от Петьки, ещё в сорок третьем. Она тогда же написала соседям тетки, младшей сестры её матери, которая жила на углу Спасской и Почайнинской. И тётка, и её дочки, двоюродные сестры Гитл, погибли, об этом сообщал ещё Илюша, да и без писем всё было понятно. Люди погибли, но квартира осталась. Гитл просила соседей занять для неё и Бибы с Лилей хотя бы часть, а то ведь всё равно поселятся чужие. От всей тёткиной квартиры Гитл удалось удержать только одну комнату, и то чудом. У каких-то шустрых новосёлов уже на руках был ордер, но Гитл успела раньше. Чтобы поселиться в доме погибшей тётки, никакие ордера ей не требовались.

В том же первом письме в самом конце, как о чём-то ясном и не стоящем обсуждения, Петька сообщил, что уходит в армию. Гитл не знала, что ещё способна испытывать такую холодную, каменным льдом отточенную ярость. Знал ведь, негодяй, что мать его не отпустит, для того и сбежал в Киев, а она оставалась, словно на цепи, в Нижнем Тагиле — обе дочки работали на оборонных заводах.

Если в стране пишут правила и законы, значит, есть и те, кто следит за их исполнением. Таких людей хватает. Гитл знала, кому писать, но, главное, она умела писать. Она не требовала, чтобы несовершеннолетнего сына вернули из армии — решил служить, пусть служит, это его долг, и она, как мать, удерживать его не может, так написала Гитл, скрывая истинный ход своих мыслей. Она лишь просила учесть, что старший её сын погиб, средний пропал без вести, выполняя специальное задание, а младший — Пётр, последний, и других сыновей у неё нет. Одно письмо Гитл адресовала председателю президиума Верховного Совета, второе — наркому обороны. Увидев имя наркома на обычном конверте, заведующая почтовым отделением обратилась в ледяную статую, но со временем пришла в себя, и письмо было отправлено.

Ответов Гитл не получила, хотя считала, что ей должны ответить. Две огромных канцелярии не нашли времени черкнуть ей пару слов. Она была готова напомнить о себе, написать ещё раз и писать до тех пор, пока не получит ответ, но вскоре Петька сообщил, что его направили служить в полк ПВО под Москвой. На этом Гитл решила остановиться, в конце концов, ей было безразлично, остался сын в тылу из-за её писем, из-за того, что ему не исполнилось восемнадцать, или из-за бокса. Петька уже выступал за какой-то там округ — в этом Гитл не разбиралась, — но, кажется, действительно, хоть в чём-то, хоть раз в её жизни, из этих драк вышел толк.

Своей выходкой Петька привел Гитл в ярость, но не удивил её. Илюша мог поступить так же, да и сама Гитл, если вспомнить хорошенько, лет сорок назад мало чем отличалась от теперешнего Петьки. Такая у них порода, ничего не поделаешь и удивляться нечему. Зато среди знакомых, среди тех, кого Гитл знала всю жизнь, нашлись люди, легенды о которых изумляли не одну её, но и давно отвыкший удивляться Киев.

О киевском ребе, который стал комиссаром партизанского отряда, сумел вывести свой отряд куда-то в белорусскую пущу и там, между Сарнами и Пинском, поставил в лесу целый город, открыл в нём синагогу и хедер, Гитл слышала с первых дней в Киеве. Это была смешная сказка, совершенно невероятная, даже если сравнивать с другими невозможными баснями, наполнявшими город в те дни. В Киеве любят легенды, плетут их из фактов и выдумок, а если реальность не даёт автору развернуться, то кому интересна такая реальность? Настоящая легенда должна быть увлекательной и правдоподобной, она не обязана в точности следовать истине, которая к тому же никому не известна.

Гитл всё понимала, в сказки не верила, а в истории про партизанского ребе вообще не видела ни слова правды, пока соседка, та, что сберегла для неё комнату, не сказала:

— Да ты же помнишь реба Нахума, Гитл? Ты должна его знать.

Не может быть, подумала Гитл, так ясно ей вспомнился июль сорок первого, последний их разговор перед отъездом, нагретая солнцем комната на Бассейной и полулежащий в кресле маленький старик. И тут же поняла, что может. Если реб Нахум остался в Киеве, когда она уехала, если он выжил, то возможно всё.

— Он вернулся в город? — спросила Гитл соседку.

— Мне не докладывают. Думаю, человек не станет сидеть в лесу, если ему есть куда вернуться.

На следующий день Гитл отправилась на Бассейную. Ей открыла Хана, невестка старого реба, не сильно изменившаяся за три прошедших года. Она посмотрела на Гитл так, как смотрела прежде и на неё, и на других посетителей, устало, оттого, казалось, немного раздражённо, и Гитл почувствовала, что круг, по которому всем им пришлось пройти,