Вернадский - Геннадий Аксенов

Уяснив себе советские обстоятельства, Вернадский стал спрашивать себя, как же ему работать, не имея новой литературы, приборов, оборудования, не получая даже научных журналов из-за рубежа, в условиях крайне затрудненной свободы общения. Его квалификация и состояние здоровья требовали полнокровной деятельности, не вполсилы. Уехать навсегда — значит оторваться от друзей, оставить множество начатых дел. Он отвечает и за людей, связанных с ним.

Он выбирает средний путь — что-то вроде кочевничества; благо для ученого — родина везде, где есть его собратья. С 1927 года он надолго становится мигрирующим ученым. Поскольку все свое возил с собой, смена мест не мешает интенсивной работе, а скорее даже помогает. Поставил для себя не менее трех месяцев проводить за рубежом. Довольно редкий обычай для советской действительности: из десяти следующих лет почти половину времени он работал по собственному плану в Европе.

В 1928 году осуществил давно задуманный цикл геохимических лекций в Карловом университете в Праге, где его давно ждали. «Уже прошла половина моих лекций, — сообщает Личкову 12 марта. — Сейчас заканчиваю лекции о биосфере, металлическом состоянии материи в земной коре и затем начну историю железа, меди, свинца. Не знаю, смогу ли прочесть больше. Слушателями доволен: небольшой избранный круг интересующихся. (Он читал по-французски. — Г. Л.) А для меня выявляется много нового»16.

Из Праги через Нюрнберг проехал в Мюнхен, где уже не было умершего в 1926 году Грота. Вел переговоры с Генигшмидтом, К. Фаянсом, А. Зоммерфельдом о совместном исследовании изотопов и об определении атомного веса. Затем едет в Страсбург, где уединенно занимается в музее Минералогического института.

Тринадцатого апреля вместе с Наталией Егоровной приезжает в Париж, работает с Лакруа. Встречается с издателем, который готовит французское издание «Биосферы».

Затем, оставив Наталию Егоровну в Париже, выезжает в голландский городок Гронинген. В тамошнем университете ведет переговоры с профессором Гиссингом о подготовке к Международному конгрессу почвоведов и даже совершает с ним небольшую полевую экскурсию по Северной Голландии.

На пути домой заезжает в Берлин к Отто Гану, который вместе со своей сотрудницей Лизой Мейтнер ведет интереснейшие опыты над радиоактивностью. Встречается с переводчиком, который готовит «Геохимию» к изданию в Лейпциге.

К тому времени он уже член-корреспондент Парижской академии наук по секции минералогии, иностранный член Чешской и Югославской академий наук, Немецкого химического общества, Геологического общества Франции, Минералогических обществ CHLA и Германии.

В Париже в 1927 году вышли из печати лекции профессора Коллеж де Франс Эдуарда Леруа «Требования идеалиста и факт эволюции». В них впервые за рубежом прозвучали оценка и глубокое понимание идей Вернадского о единстве живого вещества биосферы Земли. Леруа, последователь философии Бергсона, человек родственного Вернадскому умственного склада, указал, что его «Геохимия» дала новую перспективу: от эволюции отдельных отрядов живого, отдельных видов, на чем обычно останавливаются биологи, нужно переходить к охвату эволюции всей биосферы в целом. Она всегда остается цельной системой и изменяется целиком.

Это признание имело далекоидущие последствия.

* * *

В России «Геохимия» вышла в 1927 году и по-русски стала называться «Очерки геохимии». Как и «Биосфера», она увеличила его известность. 5 февраля 1928 года в Ленинградском обществе естествоиспытателей он прочел доклад «Эволюция видов и живое вещество», в котором ответил на вопрос Радлова еще из 1922 года: как сочетать «безначалие» жизни с ее явным развитием? Как совместить понятие вечности жизни и ее постоянства с очевидной, яркой и несомненной сменой форм жизни в геологическом прошлом?

Никакого противоречия на самом деле нет. Единство и постоянство живого не отменяют перемен. Но важны не формы живого, а его связь с геологической средой. Развитие жизни свидетельствует нам не столько о смене форм организмов, сколько о глубинном процессе обращения атомов в биосфере. Те виды, которые мы называем хорошо приспособленными к окружающей среде и выжившими в процессе эволюции, — не случайны. Они выжили, потому что оказались полезными для увеличения оборота атомов в биосфере. Вымерли же, были случайными пробами те, которые этому не способствовали. Птицы, например, резко увеличивали оборот фосфора в биосфере, ну а человек «взвихрил» множество циклов химических элементов.

В рамках биологии, которая узко понимает эволюцию, невозможно понять, почему одни виды неизменны на протяжении миллиардов лет — бактерии или простейшие, другие появились и исчезли, а третьи появились и не исчезли. В широких рамках эволюции биосферы проливается свет на темные века инстинктивной жизни. Если представлять ее связь со средой, с атомами, то случайностей нет. Появляются закономерности в единстве сохранения (неизменных функций живого вещества в биосфере) и изменения (внутренняя дифференциация функций) организмов.

В этой статье Вернадский впервые сформулировал биогеохимические принципы: I) биогенная миграция химических элементов в биосфере стремится к максимальному своему проявлению; II) эволюция видов, приводящая к созданию форм жизни, устойчивых в биосфере, должна идти в направлении, увеличивающем проявление биогенной миграции в биосфере17.

Нельзя, конечно, сказать, что столь непривычные взгляды оказались сразу принятыми и понятыми. И если понятие о биосфере в какой-то мере принималось в ученой среде, то представление о живом веществе и его вечности осталось для специалистов за семью печатями. Оно, конечно, лучше воспринималось бы в философской среде, где идеи единства природы вполне естественны. Но как раз к моменту выхода «Биосферы» в стране насильственно прекращалась философская разноголосица, всегда служившая для восприятия и осмысления новых научных идей.

Немного лучше обстояло дело во французской, в русской эмигрантской литературе. В Париже вышли две натурфилософские книжки В. Н. Ильина, которые подвергли сомнению общераспространенные трюизмы о происхождении жизни на Земле. При этом Ильин ссылается на Вернадского, опровергающего традиционные догмы. В книге «Шесть дней творения» Ильин предупреждает против традиционного сомнамбулического повторения в каждом школьном учебнике библейского порядка происхождения Земли и живого мира с человеком. Наука не замечает, как бездумно воспроизводит историю творения, изложенную на первых страницах Священного Писания, и подгоняет под нее свои выводы (о чем предупреждал Вернадский в своей «Вечности»: архетип начала всего сущего — коварен и могуществен). На самом деле строгая наука, к которой принадлежит и «Биосфера», не дает понятия о «концах и началах». А библейскую историю, говорит Ильин, надо воспринимать не как ответ, но как вопрос об устройстве Вселенной.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});