Вернадский - Геннадий Аксенов

Ищется пассивная форма устойчивости: после жестокого беспамятства разрушения, после перерыва плавности истории надо сохранять память о прошлом. Чтобы сгладить переход к «новой эре в истории человечества», надо, по крайней мере, хотя бы представить революцию частью истории России. Россия в мире — больше революции. Тогда историческая рана затянется, духовная ткань срастется.

Они по сути дела возглавили уже поднявшееся среди образованных людей движение, негромкое и как бы незаметное, на самом деле вдохновляющее. «Никогда не было такой тяги к изучению старины, в частности, XVII века, как сейчас, — писал Дмитрий Иванович Вернадскому в 1926 году, — и изучение идет не отвлеченное, как у славянофилов сороковых годов, а самое доподлинное, по архитектурным памятникам, по произведениям искусства, затем — пока очень слабо — по литературным памятникам и по актам. Но всего этого накапливается такая масса (икон, рукописей, актов), что волей-неволей придется и за это взяться. И это не только в столицах. Нет, в губернских и уездных городах перед изумленным вниманием вырастают старинные памятники, как нечто новое, на что впервые открываются глаза, создаются музеи, появляются влюбленные в музейное дело, преданные до самозабвения делу изучения старины и окружающей действительности, толково во всем этом разбирающиеся люди»5.

Братство с головой ушло в краеведение. Ученик Гревса, историк и литератор В. П. Анциферов писал в своих мемуарах о том подлинном энтузиазме петербургской и московской ученой интеллигенции, с каким она развернула разнообразнейшую деятельность. Сам Иван Михайлович работал в Экскурсионном институте, потом в Центральном бюро краеведения вместе с Ольденбургом. Он совершил несколько больших инспекционных и методических поездок по городам России: Северу, Поволжью, организуя местные общества краеведов. «Это подвижники: в старину спасали душу в монастырях, — говорил Иван Михайлович, — а теперь поддерживают живую душу краеведением».

В Центральное бюро краеведения входило 1800 различных учреждений. Открывались музеи в бывших имениях и церквах, собирались общества изучения своего края. Выходили центральные и местные журналы. Возникли даже кладбищенские общества, охранявшие и бравшие на учет надгробные памятники. Некоторое время они сдерживали напор властей, рвавшихся покончить с «проклятым прошлым», превратить кладбища в парки и танцплощадки, а церкви в клубы и кинотеатры.

Важны самые малозаметные, но осознанные действия. Такова и деятельность Шаховского в Москве в исторических обществах, в кооперативном издательстве Сабашниковых (выпустившем два тома сочинений Корнилова о Бакунине). Такова и малозаметная работа Ольденбурга, которого эмиграция дружно осуждала за соглашательство, но не знала, что он, например, один из создателей Центрального бюро краеведения в Ажадемии наук.

Шаховской, ушедший тогда в изучение декабристской истории, Чаадаева, Пушкина, наверное, лучше других понимал смысл нового подполья. Накануне приезда Вернадского он в день братства, перенеся его по новому стилю на 12 января, снова обратился ко всем с письмом, назвав его «Вызов старикам и молодым», и напомнил о братстве и о его теперешней задаче. Главное, писал он, что делать сегодня, — собирать и обрабатывать письма, воспоминания, составлять историю их дружеского кружка. Оформленная историография поможет выявить более глубокий смысл братства, чем кажется сейчас.

* * *

Вернадский взял на себя в деле спасения культуры роль стратегическую. Почти сразу по приезде он выступает с новой инициативой в Академии наук — создать, точнее, восстановить созданную им было в 1922 году Комиссию по истории знаний.

Как всегда, ставит вопрос предельно широко. Не только история русской, но и мировой культуры выражается лучше всего в знаниях. Их движение в глубинах культуры должна изучать комиссия.

Открытие новой академической комиссии происходит 14 ноября 1926 года в домашнем рабочем кабинете инициатора. На это событие в Доме академиков собралось немало выдающихся соседей. И, конечно, Вернадский произносит речь — сильный выброс мысли в развитие науки о месте человеческого разума в природе, то есть о будущей ноосфере. Исходный тезис его речи: нет различия для естествоиспытателя в объектах природы — происходят ли эти явления в далекой галактике, в невидимом мире атома или в духовных переживаниях человека. Все они есть явления природы. Даже эфемерные, казалось бы, создания духа могущественным образом влияют на бытие природы. Неповторимые и неожиданные достижения знания поначалу возникают только у отдельного человека, они создаются только в личностной форме.

Вот почему, говорит он, «в мире реально существуют только личности, создающие и высказывающие научную мысль, проявляющие научное творчество — духовную энергию. Ими созданные невесомые ценности — научная мысль и научное открытие — в дальнейшем меняют указанным раньше образом ход процессов биосферы, окружающей нас природы»6.

Широкая натуралистическая точка зрения позволяет разглядеть здесь загадку появления в обществе творчески одаренных личностей — биологическое явление, существа которого мы не знаем. Независимо от общественных условий, иногда вопреки неблагоприятным обстоятельствам, иногда благодаря поощрению и воспитанию они приходят в мир. Их ум создает силу, меняющую окружающую природу. Так в конечном итоге знания зависят от появления одаренных личностей — несравнимых между собой сочетаний ума, характера, любознательности, духовных переживаний и творческих импульсов. Ритм их появления мы не улавливаем, ясно только, что явление личности в мир и ее творческие свершения есть закономерность истории, а остальное состоит из клубка случайностей.

Как на небе в пустом разреженном пространстве среди обычных светил является сверхновая звезда и порождает новую галактику или созвездие, так после пустых промежутков истории внезапно появляется созвездие имен — скопление талантов. На протяжении каких-нибудь пятидесяти лет истории Древней Греции появились несколько десятков мыслителей и ученых, заложивших основы научного знания. Следующий всплеск талантливости приходится на XVII век. Таков и XIX век в русской литературе.

Взрывом научного творчества нужно называть такие периоды, в том числе и тот, который мы все еще сами переживаем, говорит Вернадский. Он носит не разрушающий, а созидающий характер. Нет сомнения, что он приведет к новым изменениям в окружающем. Взрыва мы не «слышим», потому что наша жизнь совпадает с ним по времени. Мы находимся внутри взрыва, в разворачивающейся почке человеческой цивилизации. За последние 25 лет подвергнуты переосмыслению самые фундаментальные составляющие наших знаний, заложенные еще в XVII веке и основанные на механике понятия об атоме, энергии, пространстве и времени. В них теперь входит новый элемент — человеческое измерение.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});