Отец мой шахтер (сборник) - Валерий Залотуха

– Помнишь, как командир роты капитан Алексей Медведев приказал тебе расстрелять трех пленных духов, а ты отказался?

– Помню.

– А дальше что было?

– Вы расстреляли их.

– Правильно. А помнишь, на следующий день, ночью, на марше мы устроили привал в степи, все развели маленькие костерики из сухого спирта, чтобы консервы разогреть, и ты сказал, что сейчас на земле, как на небе, а Леха… гвардии капитан Алексей Медведев спросил тебя: «А ты случаем не поэт?» А ты что ответил?

– «Нет».

– Вот видишь, все помнишь! А потом мы провели с тобой политбеседу. Мы говорили, что у тебя здесь живут мать и отец, и брат, и односельчане, и ты защищаешь их! Защищаешь, хотя ты от них и далеко. Мы тебя били?

– Нет.

– А знаешь почему? Потому что Леха сказал: «В этом парне что-то есть…» И ты пообещал нам, что завтра при чистке кишлака Маруни пойдешь в первой линии. Обещал?

– Да.

– И ты пошел… Но духи ударили… Мы отступили, а ты сдался, так?

– Нет! – выкрикнул Коля, поворачиваясь к неизвестному.

Неизвестный усмехнулся:

– Нам надо было уходить, потому что… все могли там полечь. Но Леха сказал: «Пропавший без вести – это хуже, чем убитый. А потом, – сказал он, – в этом парне что-то есть». И мы пошли, ночью, положили шестерых, а седьмой… У неизвестного вдруг сорвался голос. – Лехе пуля попала в легкое… И когда он говорил, у него изо рта летела кровавая пена, и у меня вся морда была… Он сказал: «Я понял, что в этом парне. Он – предатель». К тому времени перебежчик из духов уже рассказал, что ты сдался и тебя увели…

– Нет, – сказал Коля. – Рядом разорвалась граната, я упал, а когда…

Но его собеседник не слышал. Он продолжал:

– И Леха сказал мне: «Если ты когда-нибудь где-нибудь увидишь его – в Афгане или в Союзе, – убей его». Я сказал: «Есть».

Неизвестный покачал головой, усмехаясь и вздыхая, и вдруг схватил Колю за плечо и на мгновение крепко прижал к себе.

– И когда я тебя увидел в программе «Время», я занял денег, купил тэтэшник, попросил у приятеля машину, взял отпуск на работе и приехал… Два раза я чуть… Чудо тебя спасло… А потом… И вот сегодня мне уезжать, а убивать тебя я совсем не хочу. И не буду. Что-то случилось… Места у вас красивые, отдохнул… – Неизвестный вдруг резко поднялся, заходил взад-вперед, сцепив за спиной руки. – Купил я тут одну, так сказать, книжицу… «Евангелие» называется, давно собирался почитать, да все как-то… И все читал ночами… Не спится, давно все-таки никого не убивал, да и клопы… Там, конечно, много такого, с чем согласиться не могу. «Не клянитесь!» А как же, например, присяга? На ней же вся армия стоит! Или: «Не судите». Хорошо, я согласен не судить… если расстреливать всякую сволочь без суда и следствия! А многое, конечно, устарело. Заповедь номер три, к примеру. Не разводись, если она не прелюбодействовала, и не женись на разведенной. Почему? Моя первая, например, не изменяла мне, но сукой была редкой. Я развелся, женился на разведенной, живем хорошо, двое детей. И первая, главное, хорошо с новым живет! Где же тут логика? Ну а уж насчет щеки… Может, в его времена по щекам били, а сейчас, если в тебя калибром 7,62 справа влепят, левой стороной уже не повернешься… Я не богохульствую, я, между прочим, два года назад крестился, я теперь замполит крещеный! Но чем больше я читал, тем меньше мне хотелось тебя убивать! Вот какое дело! Значит, что-то есть в этой книжице, есть! А главное, там все про нас написано! И все, что с нами теперь! Когда книжники и фарисеи требовали знамений с неба, а он, ну, Христос, рассказал им про одного мужика, который беса из своей души выгнал. Выгнать-то выгнал, да только душа-то пустая осталась, ничем хорошим он ее не заполнил. А тот, ну, бес, пошатался по пустыне, с другими такими же встретился и решил посмотреть, как там его хозяин? Смотрит, а жилплощадь свободна! Он – туда. И не один – всемером! И знаешь, что Христос напоследок сказал книжникам? Это я даже запомнил! «Так будет и с этим злым родом!» – Неизвестный помолчал и повторил: – «Так будет и с этим злым родом…» Ведь это он про нас, про русских говорил! А ты знаешь, когда я всех семерых в себе почувствовал? Когда баксы эти по реке поплыли. Я ведь был там. И штиблеты скинул уже. А потом тебя увидел… И понял – нельзя лезть в воду, не полезу! А они как заворочаются в моей душе! Аж завыл я, веришь? Вот тогда ты себя и спас, гвардии рядовой Николай Иванов.

Коля поднялся, и неизвестный крепко обнял вдруг его, прижимая к себе, – и замер так.

– Значит, по новой все начинать, – продолжил неизвестный, глядя в костер. – Только теперь тяжелее будет. Ровно в семь раз. А тебе… Тебе в сто раз тяжелее будет.

Коля смотрел удивленно, не понимая, о чем говорит неизвестный. Тот понял это и усмехнулся:

– А ты и вправду поверил, что ты теперь Абдалла? Нет, брат, Колька Иванов ты, наш, почаще в зеркало на себя смотри. И между прочим, ты сначала крещен был. А первое слово дороже второго. И никуда тебе не деться, все равно в свою веру возвращаться придется! В нашу веру. Не сразу, конечно, не сразу. – Он помолчал, вздохнул. – Ладно, уезжать мне надо, завтра с утра на работу.

Неизвестный повернулся, протянул для прощального пожатия руку, но вдруг опустил.

– Знаешь что, перекрестись на прощание… – попросил он. – Перекрестись, и я пойду.

– Как? – не понял Коля.

– Ну, как все нормальные люди крестятся. Вот так! – Неизвестный быстро и решительно перекрестился.

– Вы левой рукой, – сказал Коля.

– А, это… – смутился неизвестный. – Я же от рождения левша, когда волнуюсь… Вот! – и так же быстро и решительно перекрестился правой. – Ну? Я понимаю, трудно, но начинать-то надо!

– Я не могу, – тихо сказал Коля.

– Почему?

– Потому что мне нельзя.

– Потому что нет Бога, кроме Аллаха, и Мохаммед пророк его?

– Да.

Неизвестный катнул по скулам желваки, стукнул друг о друга кулаками, резко сел, думая, с силой потирая лоб.

– Хорошо! – выкрикнул он. – Оставался бы в таком случае там – зачем ты сюда приехал?

– Я не знаю.

– Хорошо, почему ты сюда приехал?

– Потому что я слышал голос.

– Голос? И что он тебе сказал?

– Он сказал: «Возвращайся в свой дом».

– Ну! – закричал неизвестный. – И после этого ты…

– Он сказал мне это на фарси, – тихо объяснил Коля. – Я рассказал это дедушке Амриддину, и он стал собирать меня в дорогу.

Неизвестный засмеялся:

– Так, может, ты приехал сюда, чтобы народ в веру свою затягивать?

– Я не знаю, – тихо сказал Коля.

– А я знаю! – закричал неизвестный. – Знаю, что ты сейчас перекрестишься!

Коля помотал головой, виновато улыбаясь.

– Но ты хотя бы просто перекрестись, для меня! Просто, понимаешь?

Он схватил Колину ладонь, с силой свел пальцы в щепоть, но тот вдруг вырвал руку и оттолкнул его.

И мгновенно неизвестный выхватил из-под мышки пистолет и навел в Колину грудь.

– А так? Так – перекрестишься?

Коля попятился, испуганно глядя на оружие.

– Теперь я понимаю, что Леха имел в виду, когда предателем тебя назвал. Ты не только Родину, ты веру нашу предал… Коля Иванов, Коля Иванов… Коля Иванов, родной, я умоляю тебя, я на колени готов стать, только… – заговорил неизвестный со слезами на глазах, наступая и не сводя дула с Колиной груди. – Я не хочу убивать тебя, клянусь, но, если ты…

Коля остановился, и неизвестный остановился.

– Если ты…

– Нет…

Из ствола вылетело пламя, и только потом громыхнул выстрел. Пуля отбросила Колю к стволу ветлы, и он вцепился в ее корявую кору. Пуля пробила рубаху и проломила грудную кость, в отверстой груди что-то глубоко и редко вздыхало, успокаиваясь. Ноги отказывались держать его, и он держался руками, обламывая кору и оседая. Он улыбался, глядя прямо перед собой. Оставляя на дереве широкий кровавый след, Коля опустился на колени и ткнулся головой вперед, как делал это в своих мусульманских молитвах, и застыл так, умер.

– Коля-я! – послышался от деревни голос тетки Сони.

Неизвестный оглянулся, побежал к реке и на ходу бросил пистолет в воду.

– Колян! – закричал от деревни Федька.

Туман был непроглядно густым.

Неизвестный вбежал в реку, окунул руки, плеснул пригоршню воды в лицо и побежал прочь вдоль берега. Но, споткнувшись обо что-то, упал, быстро поднялся и остановился…

– Ко-оля-я! – звала тетка Соня.

– Коля-ян! – звал Федька.

– Колю-юня! – звал крестный.

– Абдалла! – звала Верка.

– Абдула! – звали аржановские.

И никого не было видно в этом тумане.

Обхватив голову руками, сидел у погасшего костра неизвестный и, раскачиваясь из стороны в сторону, то ли выл, то ли стонал.

Вязнущие в густом тумане голоса, короткое гулкое эхо, вой неизвестного и шум близкой реки – все это перемешивалось и звучало едино, словно первая молитва Богу, о существовании которого аржановские только теперь и узнали, Богу суровому и милосердному.