Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем) - Олег Верещагин

— Спустить парус! К оружию! — крикнул я. — Живей!

Со стороны берега — до него было километра два, мы шли параллельно — вылетев из какой-то бухточки, мчались клином восемь длинные крутобоких лодок, дружно и легко взмахивавших шестью парами вёсел каждая. Над лодками упруго развевались одинаковые флаги: чёрно-жёлто-белые с белым Андреевским Крестом в верхнем левом углу. Лодки казались маленькими, но злыми и опасными водными хищниками — вроде водомерок.

— "Чайки", — выдохнул Видов. Он стоял возле меня. — Казаки…

— К оружию! — повторил я, наблюдая, как оба драккара шустро растопырили вёсла против абордажа, а вдоль бортов выстраиваются лучники. Странно, но мне как-то не верилось, что может произойти схватка. Мы русские, в конце концов, так что же нам — драться с русскими?! А ещё подумал: а ведь я вернулся на родную землю; все прошедшие годы — в Европе и в Европе…

И последнее, что я заметил ещё. На ладье Ярослава тоже не очень-то активно готовились к бою…

…Где-то подсознательно я ожидал увидеть колоритных казаков — как с иллюстраций к любимому мню "Тарасу Бульбе". Но, конечно, ребята на "чайках" мало отличались от "викингов" Лаури или Тиля, наших с Ярославом дружинников или вообще всех ребят, которых я тут видел. Ничего специфически "казачьего" в них не было. Но зато их оказалось много — больше, чем нас. И они были неплохо вооружены. Во всяком случае, у них было не меньше двадцати аркебуз и арбалетов.

— Сто-ой! — крикнул, поднимаясь на ноги, один из мальчишек. Он вскочил на борт "чайки", придерживаясь рукой за высокий нос. Смуглый, рослый, со светлым — типично казачьим на этот раз — чубом, мальчишка держал левую руку на рукояти меча. И улыбался. — Кого я вижу! — продолжал он, весело щурясь. — Тиль! Вот так встреча!

— Привет, Коля, — Тиль выпрыгнул на вёсла и, словно по плиткам паркета, подошёл по ним ближе к "чайкам". — Я не собираюсь ни на кого нападать сейчас. Меня перевоспитали, хочешь — верь, хочешь — нет… Мы с визитом вежливости. А где Андрей и Павел?

— Павел здесь, — Коля мотнул чубом. — А вместо Андрея теперь Марио. Андрей погиб прошлым летом.

— Сожалею, — Тиль неожиданно изящно поклонился, и я вдруг подумал, что не знаю, кем он всё-таки был там. — А что Ирина?

— Она пропала, — коротко ответил Николай, соскакивая на палубу "чайки".

* * *

Две с лишним сотни подростков — это много. Семеро командиров — это тоже немало. Ярлы Тиль и Лаури, князья Олег и Ярослав, атаманы Николай, Павел и Марио собрались на совет над морским берегом, где в Чёрное море с грохотом падал горный поток.

Ярлы и атаманы держались настороженно. Казачата давным-давно считали восточное и северо-восточное побережье моря своей вотчиной. Пираты же Средиземья и ярлы Севера и Запада весьма регулярно наведывались в эти воды, что приводило как к конфликтам разной степени кровопролитности, так и к кратковременным союзам против лезущих через Кавказ негров. Я так понял, что и Лаури был не без греха, а уж Тиль вообще прошлым летом убил нескольких человек Кольки, чуть не похитил его девчонку и сам потерял людей. Так что нам с Ярославом пришлось служить чем-то вроде амортизатора между полюсами.

Ну, впрочем, особо уж амортизировать оказалось нечего. С Нового Года казачата постоянно отбивали атаки негров, каким-то непонятным путём преодолевавших заснеженные перевалы. Было много убитых, а главное — негры то ли убили, то ли похитили Ирину, ту самую девчонку Кольки. Из всех, кто с ней был, в живых не остался никто — и некому было рассказать о её судьбе…

…Карта Кавказа была настоящей — туристической, очень подробной. Прижав её локтем, Марио — светловолосый итальянец — возил по ней пальцем.

— На побережье Каспия действуют наши астраханские друзья… Перевалы Клухор, Мамисан, Крестовый, да и все остальные ещё не открылись… На реке Кура действуют несколько отрядов северян — наши… ой, в смысле, русские… и ещё кое-кто. негры стоят на правобережье Куры в двух десятках мест. Их не меньше пятнадцати тысяч.

— А наших? — поинтересовался я. — Хотя бы приблизительно?

— Около шести сотен на весь Кавказ, — Марио оценивающе посмотрел на меня. — Франсуа рассказывал, что ты хороший фехтовальщик?

— Франсуа Жюссо? — быстро спросил я. — Он что, здесь?

— Там, — Марио махнул рукой на восток. А я заметил, как вскинул голову о чём-то разговаривавший неподалёку с казачатами Вадим. — Так как насчёт фехтования?

— Скоро ты это увидишь, — пообещал я.

— Что же вы собираетесь делать? — вклинился Лаури.

— Собирались идти на юг, к устью Чороха, — сообщил Павел, черноволосый широкоскулый мальчишка, небрежно державший на высоко поднятом колене саблю с богатой рукоятью. — С нами пойдёте?

— Почему нет? — пожал плечами Ярослав…

…Я отошёл от нашего костра, возле которого Лаури и Николай вяло заспорили об обстоятельствах похода. В ночи — по-южному чёрной — на склоне холма горели костры, тут и там слышались голоса, песни, смех. Я развёл руки в стороны и глубоко вдохнул тёплый, перенасыщенный весенними бешеными запахами воздух. И вдруг подумал, что скучаю по неспешной, степенной северной весне.

"Нет, — решил я, — следующую весну мы встретим в наших местах…" Я закрыл глаза и представил дубы над Ергенью, её медленную воду, широкие плёсы…

— Олег.

Я обернулся. Позади меня стоял Вадим.

— А? — поинтересовался я, отворачиваясь.

— Мы с тобой друзья, Олег?

— Да, — спокойно ответил я, глядя, как красиво светится море — полосы рыб и дельфинов светящимися торпедами рассекали его туда-сюда, взрываясь дорожками искр, когда кто-то из обитателей глубин выпрыгивал на поверхность.

— Пожалуйста, — с усилием выделил это слово Вадим, — не… сделай так, чтобы мы не встречались с Франсуа.

— Сделаю, — ответил я, не поворачиваясь. Вадим переступил с ноги на ногу и даже с какой-то обидой спросил:

— Даже не поинтересуешься — почему?

— Не поинтересуюсь, — отозвался я. — И так знаю.

— Всё-то ты знаешь, — сказал он, и я повернулся к нему, улыбаясь:

— А помнишь — ты как-то упрекнул меня, в том, что я "такой дебил в некоторых вещах"? Перед нашим первым походом? Умнею.

На какой-то миг Вадим потерялся. Потом сердито сказал:

— А ты ничего не забываешь, Олег.

— Ничего, — подтвердил я.

— А всё-таки, — тихо сказал Вадим, — страшненьким ты стал…

— Это ты мне тоже говорил, — вспомнил я.

— С тех пор — ещё страшнее, — буркнул Вадим, поворачиваясь. Он ушёл бесшумно, как и положено. А я вдруг (действительно "вдруг", неожиданно для самого себя!) засмеялся. Откуда-то пришли строки — по-моему, из какого-то кино, — которые я пропел-проговорил вслух:

— Эти детские игрыМне давно уж не по нутру…Блеск кинжала и шпагиИнтересней, поверьте…Мы давно играемВ одну и ту же игру —И игра эта пахнет смертью…

— Олег, ты чего?

Танюшка подошла тоже бесшумно. Она улыбалась, покусывая травинку, коса была распущена, волосы падали на плечи и до пояса, на грудь…

— Ты чего, Олег? — весело спросила она. Вместо ответа я встал на колени и, обняв её бёдра, прижался щекой к животу…

Вячеслав БутусовВ последнем месяце лета я встретил тебя,В последнем месяце лета ты стала моей,В последнем месяце лета речная водаЕщё хранила теплоИюльских дождей —И мы вошли в эту воду однажды,В которую нельзя войти дважды…С тех пор я пил из тысячи рек,Но не смог утолить этой жажды!Первая любовь была слепа,Первая любовь была, как зверь,Ломала свои хрупкие кости,Когда ломилась сдуруВ открытую дверь —И мы вошли в эту воду однажды,В которую нельзя войти дважды…С тех пор я пил из тысячи рек,Но не смог утолить этой жажды!В последнем месяце лета мы распрощались с тобой,В последнем месяце лета мы не сумели простить,В последнем месяце лета жестокие детиУмеют смеяться, не умеют любить —И мы вошли в эту воду однажды,В которую нельзя войти дважды…С тех пор я пил из тысячи рек,Но не смог утолить этой жажды!

…Обнявшись, мы сидели на большом камне, и море о чём-то вздыхало у наших босых ног. Неподалёку монотонно ревел поток, но не мог заглушить близкий звон гитары и отчаянный, какой-то небесный голос мальчишки, поющий ревякинскую "Вольницу"…

— Вспомни — бредилЗапорожской СечьюВспомни…Ковш горилки крепкойЗвонкие бандурыПесни до утраБуйством льются пулиВспомни!БредилЗапорожской Сечью!Вспомни!Буйный оселедецДруги боевыеСтруги скорыеШеи голыеВоля!Наша Вольница без одежд пришлаВ край, где верили, где варили властьСкорые до рук, до расправ-усладЛокти выголив, порезвились всластьНаша Вольница болью корчиласьШарил грудь свинец, шею сук искалВыкормыши бед тенью КормчегоШабаш правили в долгих сумеркахНашу Вольницу Ветер выплюнулОтрыгнул огонь прелым порохомВыструнили псов гимны выть в пленуНе изранить жуть нервным сполохомЧох!..

— Страшно, — прошептала Танюшка, прижимаясь ко мне. Пламя костра металось неподалеку в такт песне…