Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем) - Олег Верещагин

Кажется, Джек ожидал, что я удивлюсь. Но я, как следует поразмыслив, деловито спросил:

— Ты там был?

Невозмутимое обычно лицо англичанина вдруг стало сердитым.

— Мы с Вальдером четыре года назад… нет, больше… Джек потёр переносицу. — Да, побольше… Мы полтора месяца ходили тогда вдоль побережья. Так и не высадились, ушли в сторону Вьетнама.

— Что так? — я спросил без насмешки, но Джек вновь сердито покосился на меня:

— А ты знаешь, что такое эта Пацифида?! Джунгли, деревья — до небес, всё это переплетено лианами и закутано туманом, а сверху постоянно льёт. Не дождь, а конденсат, потому что влажность больше ста процентов. Звуки такие слышатся, что даже на корабле страшно…

— Этот парень, Лотар Брюннер, прошёл Пацифиду с юго-востока на северо-запад, — задумчиво сказал я. Джек дёрнул плечом:

— Я не говорю, что это вообще невозможно. Я говорю только, что мы этого не сделали.

— И ты этим недоволен, — заключил я. На этот раз Джек отреагировал спокойно:

— Да. Недоволен.

— Потому что ты чокнутый, — проницательно добавил я.

— Да. Потому что чокнутый. Вальдер был недостаточно чокнутым, чтобы погнать своих людей туда.

— Он ведь всё равно погиб, а? — я скомкал плотный снежок, несколько раз подкинул его в руке. — Так что мы теряем?

— Конкретней, — потребовал Джек.

— Смотри сам, — я перекатил снеговой шарик с ладони на тыльную сторону руки и обратно. — Я хочу отправиться — может быть, даже этим летом, но точно пока не знаю — на запад. Часть наших пройдёт насквозь Северную Америку. Остальные на корабле обогнут её с юга…

— Тут нет Южной Америки, — добавил Джек. — Весь бассейн амазонки — морской пролив… А там, где Аргентина, юг Бразилии, Чили, прочее всё — большой остров.

— Это не важно, — поморщился я. — Дальше так же поступим с Пацифидой. Часть идёт вокруг на корабле, остальные — пешком по континенту. И вернёмся в Европу через Дальний Восток и Сибирь.

Глаза Джека стали ещё больше, чем обычно, уже после объяснения насчёт Пацифиды. Когда я закончил, он вдруг крепко выругался по-английски.

— Я ожидал более взвешенного и профессионального суждения, — заметил я.

— Чёрт побери! — уже по-русски определил Джек. — Ты сумасшедший! — он резко отвернулся и зашагал ко входу в пещеру. На полпути оглянулся и ещё более убеждённо повторил: — Ты сумасшедший!

Ему оставалось два или три шага до полога из шкур, когда я окликнул его:

— Эй! — и бросил снежок.

Поворачиваясь, Джек, ещё не глядя, поймал снежок неуловимым движением левой руки.

— Если честно, — сказал он, — я до сих пор чувствую себя не в своей тарелке из-за того, что мы тогда не попробовали Пацифиду на зуб, Олег. А терять мне нечего…

Игорь Басаргин.Одинокая птица над полем кружит…Догоревшее солнце уходит с небес……Если шкура сера и клыки что ножи —Не зови меня волком, стремящимся в лес.

Лопоухий щенок любит вкус молока,А не крови, бегущей из порванных жил.Если вздыблена шерсть, если страшен оскал —Расспроси-ка меня ты сперва, как я жил?

Я в кромешной ночи, как в пучине, тонул,Забывая, каков над землёй небосвод!Там я собственной крови досыта хлебнул —До чужой лишь потом докатился черёд…

Я сидел на цепи, я в капкан попадал —Но к ярму привыкать не хотел и не мог!И ошейника нет, чтобы я не сломалИ цепи, чтобы мой задержала рывок!

Я бояться отвык голубого клинкаИли пули в упор, за четыре шага.Я боюсь одного: умереть до прыжка,Не услышав, как лопнет хребет у врага!..

…Вот бы где-нибудь в доме светил огонёк.Вот бы кто-нибудь ждал меня — там, вдалеке…Я бы спрятал клыки, я б улёгся у ног,Я б тихонько притронулся к детской щеке,

Я бы верно служил, я б хранил и берёг —Просто так, за любовь! — улыбнувшихся мне…Но не ждут. И чудовищно путь одинок.И охота завыть, вскинув морду к луне…

— Вопрос: зачем? — Вадим потянулся. Я подбросил в огонь охапку хвороста, поворошил угли палкой и только после этого ответил:

— Ответ: низачем. Как говорит наш общий друг Лаури — просто потому что интересно.

Вадим несколько секунд обдумывал сказанное, потом признал:

— Веская причина… Ну что ж, как я понимаю, мы теперь займёмся плотницкими работами? Всегда терпеть этого не мог.

— Нет, погодите, — Джек поднял голову от скрещённых под ней рук. — Прежде чем заняться работами, нужно придумать кораблю название и поднять флаг.

— У него есть название, — напомнил я. — "Нидерланд". Так на корме написано.

— Нет, — Джек покачал головой, — название нужно новое, раз корабль потерпел крушение.

Мы с Вадимом переглянулись, и он пожал плечами:

— Ну что же… Я, кстати, давно хотел, чтобы у нас был свой флаг. Чем мы хуже Борислава?

* * *

— "Морж", — сказал Вадим.

— О господи, — выдохнул я обречённо.

За последние сорок минут я выслушал около полусотни названий для когга — от элементарного "Быстрый", предложенного Серёжкой Лукьяненко, до совершенно серьёзно выдвинутого Андреем Соколовым "Крылатый мститель". (С отчаянья я чуть не принял "Быстрого"…) Ещё меня до глубины души потрясла всеобъемлющесть мировой классической приключенческой литературы. Так, Ясо предложил "Испаньонлу", а Анри — "Дункан".

Теперь вот "Морж". Корабль старого Флинта. Приехали.

Самому мне в голову вообще ничего не приходило. Я выслушивал предложения, меланхолично разглаживая на коленях часть большого — метр на два — льняного куска бело-серого цвета, который, как мне объяснил Анри, предназначался для запасного флага. И думал, что бы на нём изобразить.

Соображений на этот счёт было не густо.

— "Секрет".

Наступила тишина. Я поднял глаза.

— "Секрет", — повторила Танюшка. — Так назывался бриг Артура Грея в "Алых парусах".

— Чушь какая-то, — буркнул Арнис. Но его никто не поддержал. Все молчали и моргали, вслушиваясь в это слово.

Секрет. Сек-рет. Секрет…

— И песня такая есть, — приободрённая этим молчанием, продолжила Танька. И пропела своим красивым голосом: — Большой секрет для маленькой, для маленькой такой компании, для скромной такой компании огромный такой секрет!.. Красиво же!

— Точно, — сказал Вадим. — "Секрет" — это здорово.

— Только не просто "Секрет"! — я вскинулся, внезамно озарённый. — А… а "Большой Секрет!"

— Он же небольшой, — с сомнением сказал Боже. — В смысле — корабль…

— Да дело не в том, что… — я непривычно для себя запутался в объяснении и разозлился на себя за это неожиданно косноязычие. — Ну, не в размерах, а в том, что большой секрет — для нас! Ясно?!

И неожиданно до меня дошло — они поняли.

И я заулыбался в ответ на это понимание — широко и облегчённо… И внезапно мне в голову пришла ещё одна мысль — мысль о рисунке на флаге. Шальная. Странная. И даже… даже страшная. Но в то же время — невероятно чарующая и привлекательная.

— Ребята, — я провёл ладонью по ткани. — Насчёт флага. Я, кажется, придумал.

Английская баллада XII века (отрывок)Он пришёл в этот дом,И сказал эту речь.И сушил над огнёмПлащ, что сбросил он с плеч.А потом у огняПел он всех веселей……Он пришёл в этот дом,Чтобы встретить друзей…

… - Да ты совсем ку-ку! Свастика!

Как ни странно, но активней всех сопротивлялся нововведению Андрей. Остальные в основном были просто удивлены, а кое-кто (я заметил) явно одобрил мой план нанести на флаг алую свастику с закруглёнными лопастями — знак с рукояти моего палаша.

— Если кто-то не знает, — вдруг вмешался Джек, всё это время сидевший в своей излюбленной позе: нога на ногу, ладонь на колене, — то я сообщаю: свастика — это символ солнечного света и добра. А что до нацистов… Понимаете, сами по себе символы не несут добра или зла. У них есть лишь форма и смысл, а моральными критериями их наделяют люди… Для тупых, — он улыбнулся, — объясняю: свастика красива, а нам под ней достаточно не совершать мерзостей, и всё будет в порядке.

На какое-то время настала тишина. Потом Вадим махнул рукой:

— Рисуй!

— Дай лучше я, — предложил Олег Крыгин.

* * *

Вообще говоря, я был согласен с Вадимом насчёт того, что плотничать — занятие довольно мерзкое. Но большинство наших, как ни странно, моих антипатий не разделяли, и мне уже очень скоро пришлось довольно близко познакомиться с тем, что такое трудовой энтузиазм масс.

Буквально на следующий день после нашего разговора о названии, флаге и прочем, началась весна. Классическая южная. Ночью нас всех разбудил страшенный грохот — на Марице взорвало лёд. Уже днём из пещеры было страшно выйти — в пойму реки с воем и рёвом неслись потоки, равнина до самого леса превратилась в разлив за два-три часа. Арнис с Олегом Крыгиным, ушедшие с утра на охоту, возвращались уже по пояс в воде. Через два дня всё вокруг кишело птицей, сводившей нас с ума своим гамом, а по гряде — километрах в четырёх на север от пещеры — шли и шли стада копытных. По склонам гряды трусили серые, исхудавшие за зиму, стаи волков. Какой-то самодовольный — хотя тоже тощий — медведь под наш хохот и вопли проплыл мимо на здоровенном выворотне, сидя на его "носу" со сложенными на животе лапами. Вадим пошутил, что теперь остаётся увидеть только Деда Мазая, эвакуирующего зайцев.