Потерянные и забытые воспоминания - Эстрелла Роуз

группы…

— Я тоже скучаю, — с грустью во взгляде вздыхает Даниэль. — В последний раз мы играли на нашем последнем шоу. А с того момента прошло много времени.

— А ты хоть раз брал гитару в руки?

— Да. Пару-тройку раз. Но теперь я буду играть чаще.

— А вот я не играл на ударных со дня последнего концерта и реально скучаю по своим малышкам.

— Ничего, скоро мы вернемся к работе, — с легкой улыбкой выражает надежду Даниэль. — Терренс оказался крепким мужиком и мог бы свалить из больницы хоть сейчас.

Пока Питер и Даниэль разговаривают, они время от времени наблюдают за бегающим и резвящимся как ребенок Сэмми и едва сдерживают тихие усмешки и легкие улыбки, видя все, что он вытворяет у них на глазах.

— Кстати, а почему Хелен не с тобой? — спрашивает Даниэль. — Почему ты выгуливаешь Сэмми, а не она?

— Хелен сейчас работает, — отвечает Питер. — А когда она работает или еще как-то занята, то я с удовольствием присматриваю за Сэмми. Если есть свободное время, конечно.

— Знаешь… Я уже давно знаком с ней, но до сих пор не знаю, где она работает.

— Она — научный сотрудник в институте… Эксперименты, химия, биология, наука и все такое…

— Ей нравятся науки?

— Да, химия и биология — ее, так скажем, страсть. У Хелен даже есть диплом по соответствующему профилю.

— Она разбирается в том, что мне всегда казалось очень сложным.

— Ты был ужасен не только в химии и биологии, — по-доброму усмехается Питер. — Например, ты до сих пор не умеешь считать цифры.

— Да-да… Мои оценки были ужасные.

— Представляю, как это расстраивало твоих родителей.

— Определенно. — Даниэль сгибает ноги в коленях и свешивает с них руки. — И оценки были ужасные, и поведение оставляло желать лучшего…

— О да… — тихонько усмехается Питер. — Чтобы крутой парень был ботаником и хорошо учился…

— Да мне реально было плевать на уроки и на то, что говорили учителя. Я приходил в школу для того, чтобы повеселиться с друзьями. А после рождения Кэссиди — еще и для того, чтобы сбежать подальше от ее громких оров. Нам с ребятами было ужасно весело… И нам было плевать на замечания учителей и лекции родителей о том, как надо себя вести.

— Понимаю…

— Тогда мы были мелкими… Глупыми… — Даниэль замолкает на пару секунд, с легкой улыбкой покачивая головой. — Те времена казались классными… Но есть вещи, о которых я жалею. За которые мне немного стыдно.

— В детстве я был лишен подобных радостей… Потому что не было никого, с кем можно было подурачиться. Да и меня так загнали в угол, что я не мог даже подумать об этом. Но сейчас я наверстываю упущенное. И мне совсем не стыдно, когда я веду себя как полный придурок. Потому что мне весело.

— Ох… Если честно, мне сейчас совсем не хочется веселиться. Хочется послать все к чертовой матери.

— Хочешь сдаться без боя и пустить все на самотек? — удивляется Питер.

— А что я могу сделать? Мой случай безнадежный!

— Слушай, старик, ну ты что-то совсем запустил себя… — Питер переводит грустный взгляд на Даниэля после того, как немного понаблюдал за Сэмми, с интересом обнюхавший небольшой клочок земли. — Что за упадническое настроение!

— Знаю, выгляжу я не очень, — низким голосом говорит Даниэль и проводит рукой по своей двухнедельной щетине.

— Черт, я не верю, что ты так легко готов сдаться. Ты же всегда был сильным человеком! Столько всего пережил, а сейчас едва ли не вешаться хочешь.

— Даже если я попытаюсь сделать что-то для того, чтобы искупить свою вину, это не значит, что я буду прощен, — с грустью во взгляде медленно выдыхает Даниэль.

— Никогда не стыдно проиграть после долгой и ожесточенной борьбы. Стыдно сдаться, даже не попробовав. Ведь тот, кто пробует хоть чего-то добиться, уже достаточно силен.

— Конечно, я буду пытаться что-то сделать. Но я ни на что не надеюсь. Можно сколько угодно верить в чудо, но надо смотреть на ситуацию трезво.

— Но мы ведь все понимаем, что ты бы никогда не пошел на это по своему желанию. Ты не хотел предавать Анну.

— Да, только как это объяснить ей? Анна ведет себя так, будто не слышит меня! Я будто стучусь в закрытую дверь, которую мне никто никогда не откроет!

— Она обижена, Даниэль, сильно обижена. А ты знаешь, что любой изменщик теряет людское доверие.

— Знаю, Питер… Я ничего не отрицаю и рассказал правду о том, как изменил ей.

— Попробуй поставить себя на ее место. Что бы ты чувствовал, если бы увидел, как она целуется с другим мужиком.

— Я бы придушил того козла собственными руками.

— Вот и она хочет придушить Бланку. Анна хочет прибить Бланку так же, как Ракель хотела стереть Рэйчел с лица земли, когда Терренс с ней обжимался.

— До сих пор не верится, что я докатился до такого.

— Не торопись, подожди немного. Дай Анне время успокоиться. Девчонки могут долго злиться. Некоторые помнят обиду годами. Пока ты забудешь, что, например, не поздравил ее с днем рождения, она будет помнить это еще лет десять.

— Я бы все сделал, чтобы она меня простила.

— Возможно, в глубине души Анна все понимает и хочет дать тебе шанс, но отказывается это признавать, потому что ей мешает обида.

— Анна всегда говорила, что может простить многое, но не измену… Даже при своей любви к порядку и чистоте она могла порой закрыть глаза на мои шмотки, разбросанные в разных углах, или беспорядок на кухне. Мы могли о многом спорить, но всегда мирились. Однако после измены я могу уже не ждать, что все будет точно также.

— Тем не менее многие люди прощают измены. МакКлайф-старший — тому пример. Он тоже изменил, но они с Ракель вместе. Да, может, прошло много времени до того, как они смогли обо всем забыть. Но ведь ребята дали друг другу шанс. И не пожалели.

— Для МакКлайфа это было что-то вроде игры в кино. По сюжету он должен был играть с Рэйчел в любовь. А вот в моем случае все было по-настоящему…

— Не забывай о том, при каких обстоятельствах была совершена измена.

— Это не имеет значения. Измена была. А значит, я предал.

— Не сдавайся, приятель. Не хорони надежды на воссоединение с ней. Я уверен, что Анна все еще любит тебя. За короткий срок невозможно разлюбить человека. Ну а раз эта девушка ревнует, значит, она неравнодушна к тебе. Будь Сеймур плевать на тебя, она бы даже бровью не повела,