Бонапарт. По следам Гулливера - Виктор Николаевич Сенча

убила древесным суком француза, поранившего ее мать. Многие имели простреленные шапки, полы и лапти. Вот почтенные поселяне войны!..»

Планы Наполеона по освобождению русских крепостных крестьян не оправдались. Неожиданно для себя и своей армии Бонапарту пришлось воевать с этими крестьянами…

* * *

В ночь с 12-го на 13 августа Наполеон вместе с гвардией выступил из Смоленска. Уже утром 17-го (29) числа главнокомандующий был в Вязьме.

Из письма Наполеона Марии-Луизе: «Я тут нахожусь в довольно красивом городе. Тут 30 церквей, 15 тысяч жителей и много лавок с водкой и другими полезными для армии предметами…»

Совсем другими глазами смотрели на окружающее солдаты и офицеры наполеоновской армии. Город полыхал! С трудом удавалось спасать муку и зерно, чтобы не пришлось голодать. Тем не менее бóльшая часть продовольствия погибала в огне…

«Неприятель не оставлял за собою ни одного человека, разрушал свои склады, сжигал свои казенные здания и даже большие частные дома, – вспоминал Арман де Коленкур. – Многие думали, что пожары в городах, местечках, в которые мы входили, были результатом беспорядков как в нашем авангарде, так и в казачьем арьергарде; я первый, признаюсь, разделял это мнение…

…Отряд моего брата вступил в Вязьму вперемежку с егерями. Город уже горел в нескольких пунктах. Брат мой видел, как казаки зажигают горючие материалы, и нашел эти материалы в различных местах, где пожар начался до того, как из города ушли последние казаки. Он пустил в ход наши войска, чтобы локализовать пожар. Все усердно взялись за дело, и удалось спасти несколько домов, зерно, муку, водку. В первый момент все это было спасено от разграбления. Но ненадолго. На основе показаний, полученных от некоторых жителей города, оставшихся в своих домах, в частности от одного в высшей степени толкового пекаря-подмастерья, мы убедились, что все меры для поджога и распространения пожара были приняты казачьим отрядом арьергарда задолго до нашего прихода, и поджог был сделан, как только показались наши войска».

Через два дня гвардия и Император покинули выжженную Вязьму. Наполеон был молчалив. О чем говорить, если все, кто сейчас ехал вместе с ним, думали только об одном: как отсюда поскорее убраться. Двигаться вперед этих людей заставляли лишь верность присяге да преданность своему Императору…

Ближе к Гжатску французы столкнулись еще с одной проблемой: местность, по которой они шли, почти обезлюдела. Местные жители, наслышанные от беженцев о бесчинствах завоевателей, разбегались по окрестным лесам или уходили вслед отступающей русской армии. Самой большой проблемой французского авангарда было найти проводника, который теперь почитался на вес золота…

Арман де Коленкур: «Наконец в двух лье перед Гжатском авангард захватил в плен казака, под которым только что была убита лошадь, и вскоре затем негра, заявившего, что он повар атамана Платова… Негр сообщил подробности об образе жизни своего генерала, которому он всегда прислуживал за столом… Но он не знал ничего насчет передвижения армии… Когда ему… подтвердили, что он находится перед императором, то он поклонился, потом несколько раз простерся ниц и принялся прыгать, танцевать, петь и выделывать самые невообразимые гримасы…

Император велел подойти казаку, которого держали в стороне, пока допрашивали негра. Это был брюнет пяти футов ростом, с живыми глазами, открытым и неглупым лицом, серьезный на вид; ему можно было дать от 30 до 36 лет; казалось, он был очень огорчен тем, что попал в плен, а в особенности тем, что потерял свою лошадь. Император приказал мне дать ему лошадь из императорской конюшни. По словам казака, русские открыто жаловались на Барклая, который, как они говорили, помешал им драться под Вильно и под Смоленском, заперев их в стенах города. Два дня назад в армию прибыл Кутузов, чтобы сменить Барклая…

Император продолжал расспрашивать казака… Вот что он говорил:

– Если бы русские солдаты Александра, а в особенности его генералы походили на казаков, то вы с французами не оказались бы в России. Если бы Наполеон в своей армии имел казаков, то он давно уже был бы китайским императором. Французы дерутся хорошо, но неосторожны. Они любят грабить; чтобы рыскать по домам, они удаляются от своей армии, а казаки пользуются этим, чтобы каждый день захватывать в плен много французов… Не будь казаков, французы были бы уже в Москве, в Петербурге и даже в Казани… Казакам нравится король Неаполитанский, который носит большой султан, потому что он храбр и всегда первым кидается в бой. Они дали себе слово не убивать его, но хотят захватить его в плен».

Местных жителей почти не было. Их место заняли… казаки.

* * *

«…Если Ваше Величество не даст обеим армиям одного начальника, то я удостоверяю своей честью и совестью, что все может быть потеряно безнадежно… Армия недовольна до того, что и солдат ропщет, армия не питает никакого доверия к начальнику, который ею командует… Продовольственная часть организована наихудшим образом, солдат часто без хлеба, лошади в кавалерии несколько дней без овса… Генерал Барклай и князь Багратион очень плохо уживаются, последний справедливо недоволен… Нужен другой начальник, один над обеими армиями, и нужно, чтобы Ваше Величество назначили его, не теряя ни минуты, иначе Россия погибла.

Из письма графа Шувалова Александру I от 17 августа 1812 г.

В русской армии по-прежнему царило двоевластие. Багратион выполнял приказания Барклая-де-Толли с нескрываемым раздражением, порой называя главнокомандующего не просто «немцем», но и страшным словом «изменник». Ему вторили прочие, как военные, так и гражданские чины, громогласно настаивавшие на смене главнокомандующего.

Все произошло в маленьком городке Царево-Займище Смоленской губернии. Именно там с двоевластием было покончено: императорским уведомлением от 17 (29) августа 1812 года русскую армию возглавил генерал от инфантерии князь Михаил Илларионович Голенищев-Кутузов[174].

Александр I не любил Кутузова. Возможно, даже ненавидел. Подчиненных, ставших свидетелями собственного унижения, не прощают. А если речь идет об унижении императора – то и подавно.

Царь ненавидел Кутузова за Аустерлиц. За ту самую битву в Моравии, в которой он, русский монарх, потерял лицо. А его противник, Наполеон Бонапарт, стал именовать себя лучшим полководцем Европы. После Аустерлица об Александре как о хорошем полководце уже никто не говорил. Потерявший лицо становится посмешищем. И хотя над русским императором открыто не смеялись, о полководческом даре последнего, которым Александр когда-то так кичился, теперь старались не вспоминать.

Причина позора, как считал сам царь, крылась в генерале Кутузове. Потому что слишком мало удерживал своего государя на том треклятом поле Аустерлица. Если б удержал, глядишь, и не произошло бы чудовищной оплошности. Такое не