Хранитель мечты - Пенелопа Уильямсон

Даже думать об этом было счастьем, и его плоть откликнулась на эти мысли, затвердев так, что пришлось прислониться к прохладной стене, зажмуриться и дышать глубоко и ровно.

Он хотел эту женщину. Бог свидетель, он безумно хотел ее!

Но мысли о ней оживляли в памяти жестокий шок от того, что она шпионила за ним в своих проклятых видениях, что она видела его в них испуганным и беззащитным, одиноким и измученным. Это все было слишком интимным, более интимным, чем их близость... Он понимал, что не сможет вечно держаться от нее на расстоянии, потому что просто не хватит на это силы воли, но он дал себе слово взять ее снова только тогда, когда будет готов к этому, когда найдет в себе достаточно сил, чтобы выйти из этого сложного положения, не покорившись Арианне полностью и окончательно, не отдав ей душу так же, как отдавал тело.

А потому вместо того, чтобы поступить так, как ему хотелось (а именно: пойти за женой и провести остаток дня и всю ночь, занимаясь с ней любовью), он спустился в главную залу.

Там он сразу заметил Талиазина. Тот стоял, небрежно и изящно прислонившись к одной из колонн, лира для удобства была передвинута со спины на грудь.

При виде оруженосца Рейна охватил если не яростный, то довольно сильный гнев. Почему-то он готов был винить несносного интригана и плута во всех своих теперешних бедах. Так или иначе, тот беспрерывно повторял романтический бред о том, как надо ухаживать за капризными озерными девами, о рыцарских подвигах, о любви вечной и бесконечной — и вот результат: Рейн, человек, обычно непробиваемый для подобной чуши, вдруг начал ловить себя на том, что мысленно повторяет строки песни.

— Если я еще раз услышу от тебя эту историю, парень, — сказал он, направляясь к оруженосцу с вытянутым обвиняющим перстом, — то разобью о твою бестолковую голову глупую штуковину, на которой ты бренчишь!

— Милорд, милорд! — воскликнул со смехом Талиазин, запугать которого Рейну еще ни разу не удалось. — Если вам уж так хочется разбить мне голову, разбейте ее хоть дубинкой. Пожалейте ни в чем не повинный музыкальный инструмент.

Рейн пробормотал ругательство и отправился сам не зная куда. Оказавшись на заднем дворе, он не мог вспомнить, как нашел туда дорогу... кажется, повернул за какую-то перегородку. Наверное, стоило вернуться на ярмарку, чтобы купить племенную кобылу, за которой, собственно, он и прибыл в Честер. Однако у него не было настроения толкаться в толпе. В конце концов, ноги сами собой понесли его на дворик для тренировок, миниатюрное ристалище.

Он побродил по хорошо утоптаной земле взад и вперед, поднимая сапогами облачка пыли, и наконец направился к манекену, на котором рыцарь обычно отрабатывает удары меча и пики. На чучеле была старая кольчуга, вся в прорехах, чуть сбоку был приспособлен такой же видавший виды щит. Тем не менее, издалека манекен был разительно схож с рыцарем-ветераном, сражавшимся в стольких битвах и столько повидавшим, смертельно уставшим от жизни.

В отличие от Хью и ему подобных, кого изначально ожидало рыцарство, Рейн не был с пикой в руках посажен на коня чуть ли не после того, как его отлучили от груди. Он вынужден был по ночам пробираться на отцовскую конюшню и брать одного из боевых коней, чтобы тренироваться на ристалище тайком, при свете луны. Частенько его ловили на этом и пороли, но это не остановило его. В то время его страшно обижало, что отец больше думает о своих лошадях, чем о сыне, пусть даже незаконнорожден-ном, но с течением времени пришел опыт, и Рейн понял, почему граф так гневался на него за те ночные вылазки. Хороший боевой конь стоит больше, чем простой человек может заработать за всю свою жизнь. Неопытный, никем не обученный мальчишка мог подорвать здоровье и подготовку ценного животного.

Тем не менее, с помощью коней, выкраденных из конюшни на час-другой, без чьих бы то ни было указаний и советов Рейн все-таки научился крепко держать пику во время атаки и управлять конем без помощи поводьев. Немалую роль в этом сыграла мечта, упорная затаенная мечта о том дне, когда он опустится перед отцом на колено и примет от него традиционный удар — не знак гнева или раздражения, а знак милости — и услышит слова, которыми будет потом гордиться всю жизнь: «Иди и будь добрым рыцарем!».

Но чаще всего судьба смеется над человеческими мечтами. Рейн был произведен в рыцари не графом Честером, а его врагом, в далекой земле. Домой он вернулся хоть и с честью, но в день женитьбы брата на девушке, которую любил он сам. И все же он предстал перед отцом во всей наивной гордости своих девятнадцати лет. Он все еще слегка побаивался старого графа, но держался прямо, и на сапогах его красовались рыцарские шпоры, а на поясе — меч.

— Это еще что за мужлан? — спросил отец, глядя сквозь него, как сквозь последнего из своих крепостных.

— Ублюдок, сын шлюхи, бывший помощник вашего конюшего, милорд граф, — ответил Рейн, так внутренне пыжась от торжества, что ему хотелось тут же выйти один на один с Драконом. — Разве вы меня не узнаете?

Но граф отмахнулся от него тем же небрежным жестом, каким отмахиваются от надоедливой мухи.

— Я думал, люди Матильды сделали из тебя слепого евнуха, — сказал он и захохотал.

Другие засмеялись тоже, даже Сибил.

«Да посмотри же на меня! — хотелось крикнуть Рейну в его равнодушное лицо. — Неужели в тебе нет ни капли гордости, я же твой сын!»

— Нет, они сделали из меня рыцаря, — это было все, что он сказал.

Отец смотрел на него кремниево-серыми ледяными глазами, так похожими на глаза Рейна, и видел не рыцаря и даже не взрослого, уверенного в себе мужчину, а ублюдка, сын шлюхи, последнего из помощников конюшего, ответственного за чистку навоза. И тогда Рейн понял, что он не сможет это изменить, как бы ни пытался...

Он поднял камешек и бросил его в чучело. Промахнулся. Он думал об Арианне и ее проклятых видениях. Интересно, видела ли она день венчания Хью и Сибил, когда он надеялся восторжествовать надо всеми, над своим прошлым, но был отвергнут отцом в последний раз, уже окончательно?

— Рейн! Я искала тебя.

Он повернулся. Через поле ристалища к нему направлялась изящная хрупкая фигурка. Она распустила волосы, словно девчонка, и они покачивались при ходьбе так же, как волосы Арианны, отливая чистым серебром в солнечных лучах. Неожиданно Рейну пришло в голову, что не все воспоминания детства и юности так уж плохи.

— Сибил! — сказал он и улыбнулся.

В молчании они покинули ристалище и, не сговариваясь направились в сады Честера. Это был совершенно уединенный, изолированный уголок, который высокие стены замка защищали от ветра, а живая изгородь из терновника — от любопытных глаз. Старые платаны и дубы давали достаточно тени, чтобы в садах царила прохлада даже в самый жаркий день. Клумбы цветов и травы были ухожены безукоризненно и чередовались на манер рисунка сарацинского ковра. Розы и лилии цвели во множестве, их аромат застоялся озером и был бы приторным, если бы его не разбавлял свежий запах мяты, кориандра и шалфея.