Афанасий Фет - Михаил Сергеевич Макеев

князь придерживался другой. Так было, например, с толстовской «Крейцеровой сонатой», художественные достоинства которой К. Р. поставил под сомнение, а Фет твёрдо взял её под свою «защиту», тем самым вынудив корреспондента пойти на попятную. Постепенно стали говорить о прошлом: об армейской службе, о любви к Николаю 1 (такие темы великий князь поддерживал выборочно). Наконец, корреспонденты стали обмениваться новостями о собственной жизни: Константин Константинович поэтически описывал заграничные поездки, жизнь в лагерях Измайловского полка, сообщал о своих болезнях, рождении сына. Фет — очень лаконично — писал о своих переездах, небольших дорожных происшествиях, сельскохозяйственных делах (о них — особенно скупо, стараясь не наскучить молодому человеку и не выглядеть погруженным исключительно в низменные заботы). Вопросов политики и общественной жизни оба избегали; Фет позволял себе коснуться их только мимоходом.

Обоюдное желание дополнить переписку личным знакомством осуществилось в середине декабря 1887 года. Фет приехал в Петербург по делам тяжбы с воробьёвскими крестьянами и посетил своего молодого друга в его столичной резиденции — Мраморном дворце. Константин оставил эмоциональное описание этого визита:

«16 декабря 6 ч[асов] вечера. Сейчас был у меня Афанасий Афанасьевич Шеншин-Фет. Когда мне подали его карточку, я был в детской и держал на руках Гаврилушку (пятимесячного сына. — М. М.). Ещё так недавно пришло письмо от Фета, я не верил глазам и, разумеется, велел просить в свою приёмную. У меня даже сердце билось: я хорошо знаю его по письмам, душа у меня лежит к нему, но мы ещё ни разу не встречались. Я ждал его в первой красной комнате рядом с прихожей и волновался. Наконец, он вошёл, и я увидел перед собой старика с большою седой бородою, немного сгорбленного, с лысиной, во фраке, застёгнутом на несколько пуговиц, и с Анненским крестом на шее, сбившимся на сторону и с торчащими сзади тесёмочками. Я заметил его произношение на московский лад с “не токмо” вместо “не только”, правильную русскую речь и тоненький голосок. Он говорил медленно, с расстановкой, часто задумываясь. Я представил его жене, и он стал говорить о том, что заставило его приехать сюда. Это было дело о продаже земли и недоразумении с крестьянами. Я этих вопросов не понимаю и не вникал в его рассказ, а только вслушивался в слова и всматривался ему в лицо. <...> Мне казалось, что передо мной старый знакомый»590.

Фету пришлось задержаться в Петербурге надолго, и он смог снова побывать в Мраморном дворце. 21 декабря Константин Константинович записал в дневнике: «Вечером был у меня Афанасий Афанасьевич Шеншин-Фет; мы провели с ним вдвоём часа два в самых приятных разговорах. Он говорил мне, что за последний год мой стих значительно окреп, что я понял, где голова и где ноги в сжатом лирическом стихотворении; рассказывал про свою молодость, читал некоторые свои неизданные стихотворения. Под конец я водил его по своим комнатам, показывал вещи и картины. Мы расстались старыми приятелями»591.

Когда переписка с великим князем приняла приятельский характер, Фет решил, что пришло время зафиксировать своё новое положение в литературе, выйти из тени своих подражателей. Можно предположить, что желание Фета отпраздновать полувековой юбилей творческой деятельности было вызвано некоторой завистью или соперничеством: в 1887 и 1888 годах юбилеи отметили его соратники Полонский и Майков. Дата вступления Фета на поэтическую стезю была выбрана искусственно. «Основание к пятидесятилетнему поминанию моей музы с полным правом наступит в декабре этого года или в январе 1889 г., [с момента,] когда жёлтая тетрадь моих стихов, одобренных Гоголем, стала ходить по рукам университетских товарищей и несколько стихотворений из неё перешли в “Лирический Пантеон”», — писал Фет Полонскому 23 мая 1888 года. Полонский в письме от 12 декабря спрашивал: «...Уведомь меня, какой день ты считаешь сам начальным днём твоей литературной деятельности?.. О дне твоего юбилея просит меня уведомить В[еликий] К[нязь] Константин и Исаков, председатель нашего Общества». Фет ответил 14 декабря: «Пять минут тому назад я бесповоротно назначил двадцать восьмое января 1889 года своим юбилейным днём»592. Отмечать решил в Москве. Инициатором празднования несколько неожиданно выступило Русское психологическое общество, что с самого начала придавало ему дополнительную искусственность. Активное участие в его организации приняла Софья Андреевна Толстая, писавшая, что заказывать цветы и заниматься другими разнообразными организационными вопросами ей было легко и радостно.

Юбилейные торжества прошли 28 и 29 января 1889 года. В первый день Фет принимал желающих его поздравить в доме на Плющихе. В полдень был отслужен молебен. Затем юбиляр принимал многочисленных поздравителей в украшенной цветами приёмной, каждому гостю вручал отпечатанное за свой счёт стихотворение «На пятидесятилетие моей Музы»:

На утре дней всё ярче и чудесней Мечты и сны в груди моей росли, И песен рой вослед за первой песней Мой тайный пыл на волю понесли. И трепетным от счастия и муки Хотелось птичкам Божиим моим, Чтоб где-нибудь их налетели звуки На чуткий слух, внимать готовый им. Полвека ждал друзей я этих песен, Гадал о тех, кто им живой приют; О, как мой день сегодняшний чудесен! — Со всех сторон те песни мне несут. Тут нет чужих, тут всё родной и кровный! Тут нет врагов, кругом одни друзья! — И всей душой за ваш привет любовный К своей груди вас прижимаю я!..

Профессор Московского университета Н. С. Тихонравов в качестве председателя Общества любителей российской словесности (его членом состоял Фет) поднёс адрес, в котором, в частности, говорилось: «Светлые и грациозные образы Ваших лирических стихотворений знакомы у нас каждому образованному человеку. В лучших своих произведениях Вы достигаете удивительного совершенства в передаче глубоких и в то же время тонких и нежных движений души. Смена настроений связана у Вас с переливами света, с волною звуков,