Романы Ильфа и Петрова - Юрий Константинович Щеглов

зимой 1926–1927, во время очередной европейской эпидемии гриппа. О существовании таких слухов мы узнаем из статьи наркома здравоохранения СССР Н. А. Семашко: «Сообщение о том, будто бы в Париже даже не хватает гробов, чтобы хоронить умерших от гриппа, явно преувеличено, уже по одному тому, что в Париже широко распространена кремация (сожжение трупов), а для пепла гробов не требуется» [В ожидании гриппа, Ог 20. 02.27].

30//24

Если Бриан тебя полюбит, ты заживешь недурно… — Юмор Остапа — в духе времени. Воздух 20-х гг. был так пропитан политикой, поездки редки, а представления о загранице столь ограниченны, что о выезде частного гражданина за рубеж в шутку говорили как о поездке «в гости» к главе государства, премьеру или иной известной из газет знаменитости. Ср. очерк М. Кольцова «В гостях у короля» о поездке в Югославию (лично с королем журналист не встречался); шутку из фельетона В. Катаева «Универмаг», что в таком отлично сшитом костюме «хоть к Макдональду в гости» [Чу 26.1929]; ходячее представление о том, что едущий в Италию должен повидать Муссолини или папу: «О Муссолини и о папе меня расспрашивали решительно все знакомые…» [Петров, Гослото (1930)].

Примечания к комментариям

1 [к 30//9]. Уличная радиотрансляция «Онегина» — общее место. Ср. рисунок в зимнем номере юмористического журнала, где извозчик с лошадью среди сугробов слушает трубу, из которой несется: «Что ты, Ленский, не танцуешь?» Подпись: Глушь и снег. Навстречу мне / Только громкоговорители / Попадаются одне [Пу 49.1927].

2 [к 30//11]. Постановка Гоголя в стиле различных школ не была изобретением «Кривого Джимми»: это уже проделывали и с «Ревизором», и с «Женитьбой» дореволюционные эстрадные театры [см.: Н.Н. Евреинов. Ревизор // Русская театральная пародия; Тихвинская, Кабаре и театры миниатюр, 257–261, 315].

3 [к 30//19]. Автобиографическое примечание. Прочитав в детстве как рассказ Аверченко, так и роман Ильфа и Петрова, автор с давних времен знал «секрет» слова «Вогопас». Желание поделиться им с другими послужило, в конечном счете, той исходной точкой, из которой возникла и развилась настоящая книга.

31. Волшебная ночь на Волге

31//1

«Чаль за кольца, решетку береги, стены не касайся»… — Эта надпись «аршинными буквами» на нижегородской пристани своей экзотикой привлекала внимание очеркистов: отмечена А. Аверченко [Вниз по Волге (путевые заметки), НС 31.1916] и И. Ильфом [Ярмарка в Нижнем, Гудок, сент. 1924 — см. ИЗК, 141,153].

31//2

Грузчики вонзали железные когти в тюки хлопка… Нежные создания с чемоданчиками и портпледами сидели на бунтах проволоки, сторожа свои ундервуды, и с опасением поглядывали на крючников. — «Кто тебя выдумал, волжский грузчик?» — восклицает А. Аверченко в путевых очерках о Волге [НС 31.1916]. В 1927 грузчики с железными крючьями, эти легендарные герои волжских пристаней, уже представляли собой — подобно беспризорникам в городах [см. ДС 5//2] — элемент местного колорита, мимо которого Ильф и Петров с их антологическим уклоном, конечно, не могли пройти. Фраза «Железные когти крючников» есть в ИЗК, 141. Отечественные и иностранные путешественники по Волге единодушно отмечают их живописную внешность и буйные повадки. Их кряжистыми фигурами украшаются рисованные цветные обложки «Красной нивы» и «Красной панорамы». Опасения совбарышень вполне понятны. М. Кольцов говорит об «окаянной дикариной возне крючников» и о том, что «следовало бы работникам НОТ-а понаблюдать их единственный в мире метод работы, где главную долю энергии отнимают песни и матерная брань» [Волга вверх, Избр. произведения, т. 1]. Советские очеркисты охотно пишут о волжских грузчиках как особой породе людей, об их геркулесовских подвигах, профессиональном риске и быстром износе:

«Крючники сбились на мостиках в ожидании низового парохода — приземистые и долговязые, молодые и старые, дерзкие и хмурые, все в лаптях, в мешковинных штанищах, в ватниках и шапках, истертых ношами, — играют волосяными концами крючьев и зубоскалят над торговцами. Никого из них нельзя назвать богатырем, но по килограммов 160–200 унесет каждый из них. Эта грузоподъемность куплена крючником за цену многолетней тренировки… Среднее между пролетарием и люмпеном, он пьет, сквернословит, зовет товарища прозвищем или полуименем и кулаком разряжает накопившийся запас волжской своей анархии… [Это опасная работа: ] малейшее уклонение позвоночника «от точки», малейшая неверность в тихой, щупающей походке, самое легкое столкновение со встречным ротозеем — и крючник пропал» [А. Алешин, Волжская пристань, КН 20. 1928; см. также Г. Шилин, Человек с грузом, КП 22.1928].

Популярны грузчики и у иностранных туристов. Известная французская журналистка Андре Виоллис пишет:

«Грузчики несут на плечах ящики величиной с собачью будку и золотистые ульи, откуда вырываются густые рои взбудораженных пчел…», — и далее описывает их песни, «начинающиеся вразнобой в минорном тоне, жалующиеся на непосильный труд и на печальную человеческую судьбу… Постепенно мелодия разрастается, в ней звучат борьба и яростный вызов, она становится все сильнее и наконец достигает апогея в скорбном и торжествующем крике» [A. Viollis, Seule en Russie, 114–115].

31//3

…Тюки хлопка… чугунные горшки… мокросоленые кожи, бунты проволоки, ящики с листовым стеклом, клубки сноповязального шпагата, жернова, двухцветные костистые сельскохозяйственные машины, деревянные вилы, обшитые дерюгой корзины с молодой черешней и сельдяные бочки. — Картины торгово-промышленного изобилия, перечни всяких товаров, видов сырья и сельскохозяйственных орудий, заполняющих водные пути, шумная суета портов и набережных — все это с большим энтузиазмом описывается в прессе 20-х гг. Грузы, перевозимые на волжских пароходах в 1926–1928, предстают перед нами и в других сценках и репортажах, сходных с данным местом романа. См. очерки Ильфа «Ярмарка в Нижнем» (выше, примечание 1), а также:

«Барки выгружают на берег тяжелые, точно еще сохранившие на себе пыль Туркестана тюки хлопка… Пристань грузит обратно на запыхавшийся пароход тюк за тюком свежую пряжу»; «Иду на пристань мимо штабелей муки под огромными брезентами, ящиков местной махорки, бочек, боченков, сельскохозяйственных машин и прочего добра, вынутого из пароходных утроб… В Кострому пришла мука, пшено, рыба, казанские колеса, партия молотилок и сеялок, пустые навои из-под пряжи, какое-то железо… Кострома расплатилась махоркой, обувью, толокном, пустыми пивными бочками…»; «Вокруг пристани ожидают погрузки местные изделия: бочки, корыта, обручи, кузова телег, сани, сотни хомутов… Грузчики поют, сгружая молотилку, которая прибыла после жатвы» [Гумилевский, Собачий переулок; А. Алешин, Волжская пристань, КН 20.1928; Viollis, Seule en Russie, 113–115].

Общее сходство, а также ряд конкретных параллелей (в частности, при описании товаров и грузчиков) роднит эту сцену с зарисовками марсельского порта в сцене отплытия Тартарена в Африку [А. Доде, Тартарен из Тараскона, гл. 14].

31//4

Пароход «Скрябин»… должен был совершать рейс от Нижнего до Царицына… До