Предпоследняя правда - Филип Дик

— Ладно, — отозвался Фоут. — Не надо лирики. — Продолжайте попытки. И учтите — я своими глазами видел эту штуку. Это никакой не сплав, это пластик.

— Значит, это пластик, с которым нам еще никогда не доводилось встречаться.

— Это одно из самых совершенных видов вооружения, — сказал Фоут. — Причем, несомненно, из секретных хранилищ Агентства. Хотя, похоже, кто-то его уже откопал. В любом случае это устройство было создано в самом конце войны и никогда прежде не использовалось. Послушайте, неужели вы хотите сказать, что не заметили, что эта штучка — немецкого производства? Это же явно «Гештальтмахер», и к гадалке ходить не надо. — Он постучал себя пальцем по лбу. — По крайней мере, так мне подсказывает моя лишняя шишка на лобной доле мозга. Хотя все это совершенно бездоказательно. Но сначала вскройте ее, а потом убедитесь в моей правоте. Сами увидите все кровеносные сосуды, волоски, мозговые волны, следы, отпечатки пальцев.

«И, кроме того, — вспомнил он, — еще и след от укола гомеостатичной и гомотропной иглы с цианистым калием. А также — самое главное…»

— Вы наверняка пытались подвергнуть ее нагреву? — спросил он.

— Да, но не слишком сильному. Нагревали до двухсот сорока градусов. Просто боялись, что если…

— Нагревайте до трехсот пятидесяти. И в случае каких-либо непредвиденных реакций немедленно сообщайте мне.

— Есть, сэр! — С этими словами техник удалился.

Фоут сказал Сенцио:

— Им ни за что его не вскрыть. Это никакой не рексероид, это термопластик. Но только не обычный термопластик, а очень умный немецкий, который размягчается, стоит температуре понизиться на долю градуса. В противном случае он даже крепче рексероида. Ему требуется совершенно определенная температура; внутри обычно помещается нагревательный контур, который, в случае необходимости изменить внешний вид изделия, начинает нагреваться. Если, конечно, процесс затягивается.

— А если его перегреть, — заметил Сенцио, — то внутри не останется ничего, кроме пепла.

Эго было справедливо. Немцы подумали даже об этом: машина была устроена так, что, будучи подвержена необычным нагрузкам — таким, как нагрев, сверление, попытки проникнуть внутрь любым способом, — включала систему самоуничтожения. Причем механизм даже не взрывался — он просто выгорал изнутри. Так, чтобы попытки проникнуть внутрь продолжались бы — проникнуть в корпус, где практически ничего уже не оставалось.

Да, подумал Фоут, эти последние военные машины были просто чертовски умны. Особенно для нас, простых смертных. Страшно даже представить, какие еще средства уничтожения разработали бы ученые головы, продлись война еще год. Если бы не были уничтожены автофабы, все расположенные на поверхности научные центры и лаборатории… вроде того одного-единственного центра, где производили артифорги.

Включился интерком, и мисс Грей сказала:

— С вами хотел бы переговорить янсмен Дэвид Лантано. Соединить вас с ним?

Фоут бросил взгляд на Сенцио.

— Наверняка видел, как спутник спускается пониже, и понял, что мы дополнительно снимали его. Наверняка будет спрашивать, с какой целью. — Он начал поспешно прикидывать, какую бы можно было назвать причину. Может, бывший «термит»? Неплохо, повод достаточно веский, поскольку по закону Лантано обязан был передавать берлинским психиатрам любого «термита», который выходил на поверхность на территории его домена. После этого он сказал в интерком — Давайте Лантано, мисс Грей.

На большом экране видфона появилось лицо Дэвида Лантано, и Вебстер Фоут с удивлением понял, что сейчас человек пребывает в моложавой фазе своих возрастных осцилляций. Во всяком случае, сейчас перед ним был человек, внешностью вполне соответствующий своим двадцати трем годам.

— К сожалению, раньше не имел удовольствия познакомиться с вами лично, — вежливо начал Фоут (подобная вежливость вообще была свойственна почти всем янсменам). — Однако доводилось видеть составленные вами речи. Они великолепны.

Лантано сказал:

— Нам нужен артифорг. Поджелудочная железа.

— Господи боже мой!

— Вы могли бы найти одну. Постарайтесь. Мы щедро заплатим.

— Но их попросту нет! — воскликнул Фоут, а про себя подумал: «Интересно, зачем? Кому она так срочно потребовалась? Может, тебе самому? Или, может, за ней выбрался на поверхность твой приятель-«термит»? Да, скорее последнее, и ты пытаешься оказать ему услугу — во всяком случае, делаешь вид, будто пытаешься».

— Полностью исключено, мистер Лантано, — продолжил он. И тут ему в голову пришла еще одна мысль. — Позвольте мне посетить вашу виллу, — продолжал он, — пусть даже и совсем ненадолго. У меня имеются кое-какие карты, оперативные карты времен войны, на которых обозначены районы, которые впоследствии никто как следует не изучал, но в которых потенциально могут находиться склады с артифоргами. В основном это госпитали ВВС в отдаленных уголках страны — на Аляске, в Северной Канаде. В принципе эта цепочка может тянуться и до Восточного побережья. Так что мы могли бы обсудить все это с тазу на глаз…

— Отлично, — согласился Лантано. — Вас устроит сегодня в девять вечера у меня на вилле? Девять по моему часовому поясу. У вас это будет…

— Поверьте, сэр, время считать я умею, — ответил Фоут. — Значит, договорились. И уверен, что при ваших выдающихся способностях вы сможете с толком воспользоваться этими картами. А потом отправить в выбранные места собственных жестянок, или моя корпорация может…

— Ладно, итак, в девять по моему времени, — повторил Лантано и отключился.

— Зачем? — через несколько мгновений спросил Сенцио.

Фоут ответил:

— Конечно же, чтобы установить видеокамеру.

— А, ну да, разумеется! — покраснел Сенцио.

— Давай-ка еще раз прокрутим ту ленту, — задумчиво ска-зал Фоут. — Ту, где Лантано в среднем возрасте. И останови на том моменте, где он выглядит старше всего. Я только сейчас, во время разговора с ним, заметил в его внешности одну вещь…

Снова заряжая проектор, увеличительное оборудование, Сенцио спросил:

— И что же это?

— Мне показалось, — сказал Фоут, — будто Лантано, начиная стареть, становится очень на кого-то похожим. Не могу вспомнить, на кого именно, но на кого-то хорошо мне знакомого. — И, глядя на молодого Лантано на экране видфона, он снова испытал это же чувство, своего рода «дежа вю».

Мгновение спустя в затемненной комнате он смотрел на изображение Лантано в среднем возрасте, но только снятого сверху. Угол съемки был неудачным и всегда будет неудачным, поскольку камеры на спутнике всегда были ориентированы сверху вниз. Но в данном случае — и это было заметно, — когда спутник пролетал у них над головами, и Лантано, и экс-«термит» подняли головы и взглянули вверх.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});