Забытые пьесы 1920-1930-х годов - Татьяна Майская

ШАЙКИН. Как так — прочитать?

ШУРКА. Вслух…

ШАЙКИН (удивленно). Но я же давеча тебе хотел… Ты отказался…

ШУРКА (мрачно). Я был сильно занят, а сейчас охотно бы послушал…

ШАЙКИН. Я с удовольствием!.. Но сначала я скажу подробное предисловие, чтоб яснее понять — с чего и как все началось… То есть моя жизнь с самого с детства по этой вот карте. (Развертывает карту.) С трех лет я жил уж вот здесь (показывает на карту) в батраках у толстопузого кулака… И то и дело меня этот кулак бил. Утром бил, в обед бил, к вечеру опять бил… Бывало, и ночью проснется — почешет свое толстопузое брюхо и снова начинает бить мое детское пролетарское тело…

ШУРКА. Для чего ты это врешь?..

ШАЙКИН (не слушая). Бьет и приговаривает: «Я выпью из тебя всю твою кровь до капельки…»

ШУРКА. Товарищ!

ШАЙКИН. Я…

ШУРКА. А ты выбросишь из своего заявления то место, где написано про меня?

ШАЙКИН. Нет, а что?

ШУРКА. Не зачеркнешь?

ШАЙКИН. Нет.

ШУРКА. Ну тогда читай дальше…

ШАЙКИН. А ты не перебивай! Я вот забыл, на каком месте остановился… На чем я остановился?

ШУРКА. Я не слышал…

ШАЙКИН. Как же ты не слышал, когда я читал тебе вслух?

ШУРКА. Честное слово, не слышал!

ШАЙКИН. Ну хорошо!.. Я тогда опять начну сначала… (Медленно.) С трех лет я жил уж вот здесь (показывает на карту) в батраках у толстопузого кулака…

Занавес.

Действие третье

Квартира Сорокина. СОРОКИН и ШАЙКИН накрывают на стол, расставляют вина, закуски, открывают банки консервов.

ШАЙКИН. А мне все-таки хотелось бы вам показать географическую карту военных действий, товарищ Сорокин…

СОРОКИН. Какую опять карту?

ШАЙКИН. Приложение к моим воспоминаниям… о фронтах…

СОРОКИН (ласково). Я чувствую, что вы прекрасный человек, товарищ Шайкин, честный, искренний. Но все-таки смешной… У вас сердце на виду болтается… Так нельзя, голубчик… Оторвут или харкнут… Бросьте свои разговоры о фронтах… Над вами все смеются…

ШАЙКИН. Как? Бросить о фронтах? С фронтов и началось все! Вся Октябрьская революция с фронтов ведь началась. И фронтами кончится все… Я жду: вот-вот опять откроются фронта… Тогда я снова… оживу…

СОРОКИН. Вы всю Гражданскую войну пробыли на фронте?..

ШАЙКИН. И империалистическую, и Гражданскую, с начала до конца.

СОРОКИН. А почему же ордена Красного Знамени не имеете?

ШАЙКИН. Мы тогда отказывались… Стыдились брать награды. Думали — сама революция — есть высшая награда на все сто процентов.

СОРОКИН (удивленно). И сознательно не хотели наград?

ШАЙКИН. А как же? Георгиев у меня было три штуки{295}. Я их выбросил в помойку. Эх, товарищ Сорокин, я сейчас инвалид, а когда-то был героем… И буду еще, подождите…

СОРОКИН. Ну, вот и готово всё… Можно и гостей ждать…

ШАЙКИН. Татьяна Константиновна удивится — придет…

СОРОКИН (задумчиво). Она, вероятно, задержится… Хотите попробовать коньяку? (Наливает две рюмки.)

ШАИКИН. Мне пить нельзя… Нутро все исковеркано… Как выпью — одежду рву на себе и плачу, с визгом, как грудной младенец…

СОРОКИН. Ну, тогда вам пить вредно. (Выпивает рюмку.)

В это время слышен автомобильный рожок.

ШАЙКИН. Пролетариат подкашливает за окном…

СОРОКИН. Машина?

ШАЙКИН. Да… Когда я отнял шапку у бандита Махно{296} и через это в плен попал, то вся наша красная дивизия подумала: «Нет больше Шайкина на свете». А я бежал… Был раненый, а уполз. Подползаю это я к своим и лег под тачанку… Сам Котовский{297} подходит ко мне и спрашивает: «Неужели это ты, товарищ Шайкин? Так оброс волосами?» — «Я, говорю, товарищ Котовский, — смертельно раненный…» Тогда он мобилизовал по всей дивизии у сестер милосердия подушки, дал свой личный экипаж и приказал везти меня по шоссе в город осторожнее. Двадцать пять верст везли меня шагом. Личный вестовой Котовского впереди едет и вот так нагайкой подает сигналы кучеру, дескать, камень на шоссе или выбоина, осторожнее, не побеспокойте раненого…

Входит ГАРСКИЙ с цветами, предварительно постучав.

СОРОКИН. Да, войдите! A-а! Мосье Гарский! Здравствуй, дорогой. Входи… Ну, зачем же эту ерунду? (Указывает на цветы. Шайкину.) Большое спасибо вам, товарищ… Вы мне помогли приготовить стол… Берите апельсин…

ШАЙКИН берет и уходит.

ГАРСКИЙ (косится на Шайкина). А Татьяна Константиновна?..

СОРОКИН. Она задержится… вероятно, в университете… У нее сегодня семинарий… Или что-то в этом роде.

ГАРСКИЙ (ставит цветы на стол). Музыкантов я пригласил. Сейчас будут… Я еду к вам, Николай Алексе-ич, а в голове такая уйма планов и проектов… Мы, оказывается, не чувствуем величия эпохи… Эпоха величайшего героизма, пафоса строительства! А мы на это смотрим как-то… спустя рукава…

СОРОКИН. Эпоха небывалая…

ГАРСКИЙ. Неповторимая… Ежесекундно рождаются ослепительнейшие идеи самых грандиознейших начинаний!..

СОРОКИН. Но в серых буднях мы не чувствуем величия эпохи. И я первый грешник в этом… Раньше чувствовал, а вот сейчас… Бесконечный конвейер мелькающих перед глазами вещей, людей. Притом окрашенных в единый серый цвет…

ГАРСКИЙ. А я привез на ваше утверждение оригинальнейший план, Николай Алексеич!.. Но не ругайте… Я хочу к вашему приезду из-за границы приготовить генеральную реорганизацию всех наших предприятий…

СОРОКИН. Давайте, давайте… Вы один меня радуете неиссякаемым энтузиазмом…

ГАРСКИЙ. Я хочу покончить с этой российской инквизицией… Или мы в самом деле передовая страна рабочих и крестьян, или российские кустари от стали и соломы…{298}

СОРОКИН. Ха-ха… Да-да… (Смотрит в план.) Это остроумно!..

ГАРСКИЙ. Труд должен быть радостью, удовольствием, а не страданием… Ритм труда, музыка работы…

СОРОКИН (смеется). Но останется Воронин за меня, и он в три дня расшибет вдребезги всю твою поэзию труда, хе-хе-хе…

ГАРСКИЙ (гордо). Едва ли… Я, знаете, человек определенный. Либо мне верят, и я подчиняю всех интересам производства… либо мне не доверяют, и я плюю… Я немедленно уйду, если Воронин будет нервировать…

СОРОКИН. Прошу не делать глупостей… Ты работаешь пока с Сорокиным, а не с Ворониным…

ГАРСКИЙ. Он — кустарь… Он будет тыкать нос во все мелочи, нервировать фельдфебельским отношением. В пределах швейной мастерской он был бы неплохим хозяином, но в тресте…

СОРОКИН. Да. Искусство управлять не всякому дается, батенька… (Читает план.) Так, значит, план твой утвердить? (Подписывает план.)

ГАРСКИЙ. Воронин вчера ночью забрал бухгалтерские книги на квартиру, нанял подпольных бухгалтеров и выяснял правильность ведения дела…

СОРОКИН. Не может быть!

ГАРСКИЙ. Да, да, да… С утра сегодня задает мне самые неожиданные, с его точки зрения, вопросы…

СОРОКИН. Разве?

ГАРСКИЙ. Да, да… Я помню, когда учился в берлинском институте, был у нас профессор…

СОРОКИН. О-о-о-о! Если он в самом деле будет здесь чудить, вы немедля, батенька, черкните мне. Я совсем не желаю возвращаться в разоренное гнездо…

ГАРСКИЙ. Вот еще, Николай Алексеич, чек на предварительные расходы по реорганизации…

СОРОКИН. Подмахнуть? (Подмахивает чек.)

ГАРСКИЙ. А вы не сможете сейчас по партлинии согласовать вопрос так, чтоб не Воронин был у нас, а, например, Трубкин?..

СОРОКИН. Но он же заграницей?..

ГАРСКИЙ. Только что вернулся… утром…

СОРОКИН. Великолепно!

ГАРСКИЙ. Трубкин сочетает в себе твердокаменнейшего большевика и крупного специалиста… А искусству управления и Воронин может поучиться у него…

СОРОКИН. Правильно! Великолепно!.. Я утром же это согласую по партийной линии. Чудесно! Лучшего желать нельзя…

Уходят. Слышны звуки рояля. Входит в правую дверь ТАНЯ.